Джон Уильямс - Лишенные веры Страница 22

Стояла прекрасная ночь, в воздухе змеились призрачные хвосты тумана, из вентиляционных шахт подземки вырывался пар, шумели рыночные торговцы, подвозящие товар – это был Лондон Диккенса, Лондон Джека Потрошителя. Может, в детстве мы оба читали одни и те же книжки, Леона Гарфилда или Джоан Эйкен[115], только мне казалось, будто я вернулся обратно, в волшебный Лондон из моих детских фантазий, и, думаю, Фрэнк чувствовала то же самое. Мы пребывали в приподнятом настроении и, когда внезапно увидели впереди маленький рыночный паб, «Пшеничный сноп», не сговариваясь, вошли внутрь и там нарушили молчание.

– Смотри, – сказал я, – здесь есть бильярдный стол! Так и было, а самое главное, он пустовал. Мы купили выпивку и сыграли в самую приятно-случайную изо всех игр с шарами, а из музыкального автомата пела Пэтси Клайн, и, когда полчаса спустя мы сели, наконец-то настало время поговорить.

Даже и не знаю, как я представлял себе этот разговор. То есть, думаю, я знал, чего хочу от него – чтобы Фрэнк неожиданно разрыдалась и призналась в вечной любви ко мне и всего лишь презрению к этому хвастуну Россу, только этого я, конечно же, не ждал, да, наверное, на самом деле и не хотел. Не уверен, что сам испытывал к Фрэнк что-нибудь, похожее на вечную любовь. Думаю, я чувствовал себя обиженным и завороженным. Надеялся же я на то, что мы наконец-то будем друг с другом откровенны.

Чего я не ожидал, так это того, как повернулась наша беседа. Мы начали с обсуждения моих дел. Я решил привнести драматизма.

– Ну, – произнес я, – час спустя после нашей последней встречи двое парней пытались убить меня.

Это сработало. Фрэнк подалась вперед и схватила меня за руку.

– Кто? – и отпрянула назад. – Ты ведь не шутишь? Если ты подкалываешь меня…

– Нет-нет, это случилось в магазине. Те двое зашли внутрь, уверен, именно они убили Невилла, и меня бы убили, если бы не появилась Джеки… – я замолчал, чувствуя себя неуютно из-за того, что у меня уже вошло в привычку рассказывать эту историю, опуская тот момент, когда громилы сообщили, что не собираются убивать меня, «просто помучить».

– Кто такая Джеки? – спросила Фрэнк.

– Женщина из нашего магазина.

– Ах, да, жирная корова.

– Она не жирная, – сказал я.

– Упс, извини, – произнесла Фрэнк, и какое-то мгновение я действительно терпеть ее не мог. Но она, не обратив внимания, продолжила: – Так почему же они хотели убить тебя?

– Не знаю, – честно ответил я. – Я думал, ты знаешь, мы думали, что это Этеридж, за то, что мы натворили с Россом.

– Но это же полный бред! – прервала меня Фрэнк. – Я обсуждала все это с Россом, нет никаких причин…

– Нет, я знаю, но я так думал. Потом поговорил с Шоном. У него есть другая идея насчет хозяина этих парней.

– Правда?

– Да, он считает, что это из-за цен на недвижимость. Похоже, он купил аренду за бесценок, а теперь эти порнобароны из Сохо хотят ее обратно.

– Что за порнобароны из Сохо? – оживилась Фрэнк.

– Не знаю, какой-то мальтийский клан, похоже на конфеты… Минто, точно, Минто.

– Я их знаю, – сказала Фрэнк.

– Ты – что?

– Да, я работала на одного из них, на Чарли Минто. Неужели никогда тебе об этом не говорила?

– О чем?

– Некоторое время я была танцовщицей и старшей официанткой по совместительству в одном из их клубов, еще когда училась в колледже.

– Господи, – произнес я. – Это было ужасно? – сочувственный вопрос, на самом деле подразумевавший: «давай, расскажи мне все пикантные подробности».

И она рассказала. О втором годе обучения в колледже. Как залетела от своего дружка, преподавателя. Как сделала аборт.

– Да, – чрезвычайно равнодушно, даже по моим стандартам, заметил я. – Помню, ты ходила на все эти абортивные сборища, верно?

Да, ответила она, сделать тот аборт стало своего рода политическим триумфом. Заставило ее почувствовать себя чертовски счастливой просто потому, что она женщина. Я заткнулся, а она рассказала мне о том, как злилась и как впадала в ярость, когда мужчины использовали ее, и как встретила старую школьную подругу, которая работала официанткой на западе и сказала ей, что это легкие деньги, и тогда что-то у нее в голове щелкнуло, и она согласилась. И как пришла туда и увидела, до чего же просто сидеть рядом с пьяными бизнесменами, и заставлять их покупать тебе шампанское, и получать десятку за каждую пятидесятифунтовую бутылку. И как ей это нравилось.

А потом она встретила Чарли Минто, менеджера, и он спросил, умеет ли она танцевать, а она ответила «нет», боялась, что у нее слишком маленькая грудь. Но как-то ночью она все равно это сделала, вышла и танцевала полуобнаженной, и видела на лицах мужчин не вожделение, а страх. И так и пошло, хотя иногда бывало и по-другому. Иногда было просто унизительно танцевать программу в какой-то прокуренной дыре, где Уэст-Энд встречается с Сити, для шести парней и собаки. Однако она что-то чувствовала, что-то мерзкое, и мстительное, и удовлетворенное. А однажды, через полгода, ей надоело. И она бросила.

Я часто кивал и выглядел весьма глупо, а когда она добралась до паузы в своей истории, я заметил, что принимают последние заказы, а я голоден, так почему бы нам не поесть?

Бармен сказал, что возле станции «Лондон-Бридж» открыт итальянский ресторанчик, поэтому мы вышли из паба, свернули направо и за считаные секунды из мрачного викторианского Лондона попали на освещенную «Старбургерами» Бароу-Хай-Стрит. Ресторанчик «Ла Специя» прятался под железнодорожным пролетом, и там было все, чего вы хотите от итальянских ресторанчиков: официанты, приветствующие вас, словно потерянных членов семьи, недавно сбежавших из восточной блокады, обильная дешевая еда, много вальполичеллы[116] и перечных мельничек, куда же без перечных мельничек? О, а я сказал про фрески, живописующие морскую жизнь «Ла Специя» (правда, странно умалчивающие, что настоящая «Ла Специя» – это гигантская морская база, если я ничего не путаю)?

Итак, мы сели, поели и еще поговорили. Я приготовился не быть бесчувственным, проявить необходимое участие после печального рассказа Фрэнк, но это не потребовалось. Внезапно она резко повеселела. Мы болтали о том о сем, о суете вокруг Хари Кришны, которая ее, очевидно, действительно заинтересовала, о вегетарианстве, о музыке, о том, что в последнее время она часто слушает джаз, и разве не чудесен Арт Пеппер[117] – вопрос, ответом на который было простое слово «да».

А потом, когда паста закончилась, пудинг был отвергнут, кофе заказан, а я всерьез размышлял насчет амаретто, она сказала:

– Знаешь, я, наверное, могу связаться с Чарли.

– Чарли? – переспросил я, не столько упустив эту часть истории, сколько уже забыв о ней.

– Чарли Минто – ну, с тем, которого твой босс обвиняет в попытке убить тебя, с этим Чарли.

– А, – с сомнением произнес я.

– Ну, может, я что-нибудь об этом выясню.

– А, ты собираешься встретиться с гангстером и сказать: «Приветик, я тут у вас танцевала топлес, не вы ли случайно пытались убить моего друга?» Думаю, это сработает.

– Иди к черту.

– Извини. Извини, извини, я просто не хочу, чтобы ты ввязывалась во что-то опасное. У нас и так проблем хватает. И ты не видела тех двоих. Они были… – я поискал подходящее слово и сам удивился, когда оно вылетело у меня изо рта: – злыми.

– Отлично, – ответила она. Потом смягчилась: – Но, послушай, это ведь все моя вина. Я это начала, так позволь мне просто позвонить Чарли и посмотреть, что можно узнать. И не беспокойся, я уже большая девочка.

И на этом все действительно закончилось. Принесли счет. Мы вышли во двор перед станцией и поймали такси.

– Голдерс-Грин, – сказала она, – с остановкой в Кэмдене.

Я уснул в такси. Проснулся, когда такси затормозило перед моей дверью. Фрэнк трясла меня.

– Позвонишь нам? – спросил я, выбираясь из машины.

– Встретимся на следующей неделе, – ответила она. – На том же месте, в то же время, – и поцеловала меня в щеку. – Не дави на меня, Джефф. Пожалуйста.

И уехала.

19. ДЖЕФФ ВСПОМИНАЕТ, ЧТО У НЕГО ЕСТЬ РАБОТА

Иногда работа приносит облегчение. Следующие несколько дней я вкалывал, как каторжный. Бездумно скупал стопки записей у лишенных музыкального слуха радиопродюсеров, рок-журналистов, обязательно рассказывающих вам, какие они большие друзья со всеми знаменитостями, и парней в летных куртках, чьи забавные голоса, несомненно, звучали на радио «Мерси». Потом вписывал записи в номерной каталог. До сих пор помню некоторые из них. Мотауновское переиздание, Интс-500; классика семидесятых «WEA»[118], буква «К» и пятизначный номер, начинающийся на пятерку. Ну что, продолжать? Нет, конечно, нет, но я мог бы. Да, бывали подобные дни, когда мне нравилось вкалывать – и нравилось по вечерам встречаться с Маком, играть с ним в пул и говорить о его новой группе, то есть ни о чем. Нет, спасибо.