Наринэ Абгарян - Понаехавшая Страница 23

То утро, казалось, не предвещало ничего нового — традиционная грызня с невесткой, долгое мстительное мытье в душе, пока эта шалава скакала под дверью с криками выдать косметику, потому что накраситься нечем.

Затем Серафима Петровна, довольная тем, что невестка таки ускакала на работу бледной молью, обстоятельно завтракала гречневым проделом и просроченным печеньем, запивая это дело спитым, зато крепкосладким чаем. Далее шаманила над нижним бельем сына, чтобы без простатита и каких других геморроев, и над нижним бельем невестки, чтобы лишай ей на одно место и молочница в любое время дня и ночи. А потом спустилась к почтовому ящику — переругиваться с рекламными листовками. Вот тут-то все и приключилось — среди бесполезной макулатуры обнаружилось письмо в многочисленных иностранных штампах, с краснощеким Санта-Клаусом на конверте.

Серафима Петровна, как всякий выпестованный по эту сторону железного занавеса бдительный гражданин, первым делом обстоятельно изучила конверт на предмет обнаружения хитропродуманных шпионских заморочек. Конверт был слегка помят, но в целом выглядел вполне безобидно, хоть и пах пылью и котами. Это настораживало.

Поэтому Серафима Петровна, конспиративно сливаясь с матерным граффити на стенах подъезда, бесшумно прокралась в квартиру и принялась облучать вражеское послание под кварцевой лампой. Далее она аккуратно вскрыла его над дымящимся носиком чайника, чтобы, если что — мгновенно запечатать обратно и отречься от содержимого. Из конверта выпали исписанный иностранными словами лист бумаги и фотография. На фотографии незнакомая пожилая пара, нежно обнявшись, с улыбкой глядела в объектив.

— Точно шпиёны, — похолодела Серафима Петровна и побежала спускать компромат в унитаз. Но тут с работы вернулся Жорик. Обнаружив мать в воинственной позе с маникюрными ножницами и конвертом над унитазом, он решил, что та обратно взялась за старое и отстригает очередное интимное послание в верха. Поэтому, пригрозив болевым приемом с удушающим захватом, он отобрал у нее письмо.

И, пока расстроенная Серафима Петровна разогревала обед, Жорик, вооружившись немецко-русским словарем, переводил послание. Из письма следовало, что пожилая австрийская пара передает незнакомой русской семье, счастливо дожившей до «perestroika und glasnost», большой привет и оповещает ее, что в скором времени она получит рождественский презент — посылку с гуманитарной помощью.

Рождественский презент не заставил себя долго ждать, и в начале весны постучался уведомлением в почтовый ящик. В посылке, которую в тот же день приволок Жорик, лежали несколько банок фасоли в подозрительно коричневом соусе, длинный красный колпак Санты с белым помпоном на конце и вязаный носок (одна штука), набитый доверху твердокаменными мятными пряниками.

Подозрительно коричневый фасолевый соус на поверку оказался шоколадным, и даже закаленная советским дефицитом Серафима Петровна не смогла съесть такую гадость. Попытка выйти тайком из дому в красном колпаке Санты не увенчалась успехом — сын с невесткой пригрозили сменить замки и никогда более не пускать ее на порог. Один носок, хоть и шерстяной, при всем желании не наденешь. Если только на одну ногу. Но где же это видано. Твердокаменные мятные пряники отдавали скипидаром, и даже прожорливые чистопрудные голуби, к которым Серафима Петровна ездила через весь город с тремя пересадками, шарахались от них, брезгливо кривя клювы.

«Вот оно как, — думала Серафима Петровна, наблюдая, как толстопопые сизые голуби, переваливаясь с лапки на лапку и истово курлыча, ходят по самому краю воды. — Вот оно как. Свои ограбють, а чужие надують. И с энтим надо как-то жить».

Однажды у О. Ф. случился день рождения. Самый настоящий юбилей, сорок пять лет.

О. Ф. сразу предупредила, что отмечать ничего не собирается.

— Что я, дура, такое праздновать? Сделаем вид, что мне тридцать пять, и на той жопе сядем. Подарок возьму трехлитровой кастрюлей из нержавейки. Которая с пожизненной гарантией. Предупреждаю — стоит дорого. Но с восьми человек триста долларов — это тьфу!

Девочки скинулись, связались с менеджерами фирмы, заказали кастрюлю. Угодили в беспрецедентную презентационную акцию, получили в подарок за заказ стеклянный контейнер для хранения продуктов.

Красиво завернули презент в гофрированную упаковочную бумагу, затянули шелковыми ленточками. В торжественной обстановке вручили имениннице.

О. Ф. всплеснула руками. Расшнуровала упаковку, долго ахала, изучая свое отражение в термоаккумулирующем дне кастрюли.

— А это что? — ткнула пальцем в контейнер.

— Это для хранения продуктов. Вакуумный контейнер.

— Совсем охренели. Я же только кастрюлю просила!

— Не волнуйтесь, он нам бесплатно достался. Как бы довеском.

— Так, — О. Ф. отложила подарки, порылась в сумочке, вытащила кошелек. — Айда со мной в магазин.

Девочки заволновались.

— Может, не надо? Вы же говорили, что отмечать не собираетесь.

— А теперь говорю — собираюсь. Легонько, без пафоса. Минимум алкоголя, немного закуски. На сладкое — торт. Отметим прямо тут, не отходя от кассы. Час посиделок — и разбегаемся по домам.

— Час — это хорошо! — встряла Понаехавшая. — А то я после суток, устала — сил нет. И ночью как назло не удалось поспать, туристы словно взбесились, через каждые полчаса прибывала новая группа.

— Час — и ни минутой больше, — заверила О. Ф.

— Наивная ты дура, — отчитывала Понаехавшую Трепетная Наталья, наспех отодвигая в сторону рабочую аппаратуру и освобождая место для посиделок, — каждый раз за всех отдуваешься. Сутки работала — а теперь дальше сидеть. Уж лучше бы пила, что ли?

— Да не могу я. Ты же знаешь!

— Знаю. Вот и говорю, что дура.

К возвращению девочек помещение было полностью готово к банкету — Понаехавшая маячила в дальнем окошке и старательно светила наружу настольной лампой, чтобы даже самые глазастые интуристы не разглядели сквозь затуманенное бронированное стекло происходящие в обменнике запрещенные дела. Рабочее место второй кассирши было полностью освобождено от аппаратуры и тщательно застелено запоротыми реестрами покупки и продажи валюты. Аккуратной стопочкой высилась тщательно прополоснутая одноразовая посуда. Верхний свет был погашен, вентилятор работал на полную мощность. Магнитофон нежно журчал «лашате ми кантарой» — О. Ф. всякой другой эстраде предпочитала итальянскую, слушала Кутуньо и Челентано, причем Кутуньо жалела за бездетность, а Челентано неустанно ревновала к жене, называла ее безрогой выдрой.

— Мы даже водки не стали брать! — водрузила на стол две бутылки шампанского О. Ф. — И еды взяли минимум — хлебушек, колбаса. Торт. То есть буквально выпили, закусили, и всё, аривидерчи.

— Вот и славно, — обрадовалась Понаехавшая. — Часа два я точно продержусь.

— Тридцать минут! — покрылась комсомольскими мурашками О. Ф. — И ни секунды больше!

Первые три часа Понаехавшая держалась молодцом, потом выдохлась и перешла на автопилот. Но автопилот через какое-то время тоже заглох. В ушах противно зазвенело, начались глюки. Со всех без исключения купюр на нее укоризненно глядел Эндрю Джексон. С некоторых грозил пальцем.

Понаехавшая пугалась, бегала к ближайшему автомату — за очередной порцией кофе. От кофе клонило в сон.

Меж тем в обменнике разворачивалось прямо-таки античное пиршество, как минимум сатурналии. И если сначала подгоняемые полусладким шампанским и бутербродами с колбасой девочки держались ледями и вели светские разговоры за жизнь, то после нового рейда в продуктовый и двух бутылок полусухого решили более не сдерживаться и перешли на водку. Пели «Сюзанна, мон амур», травили анекдоты, рвались станцевать белый танец, дамы приглашают кавалеров. Не обнаружив в обменнике ни одного кавалера, сильно озадачились, традиционно обозвали козлами. Выпили, не чокаясь, за настоящих мужиков, закусили чипсами.

Потом кончились деньги. У всех.

— Не бздим, а действуем! — встопорщилась О. Ф. — Где там ваша нежрав… нежравав… тьфу! Кастрюлю дайте мне!

— Кастрюлю в студию! — заголосили девочки.

— Зачем вам кастрюля? — выплыла из анабиоза Понаехавшая.

— Сказано — не бзди! — остановила ее царским жестом О. Ф. — Лучше работай, видишь, там у тебя в окошке какой-то пидор маячит.

Понаехавшая обернулась к окошку и похолодела — сквозь мутное бронированное стекло на нее глядел начальник гостиничной охраны Сергей Владимирович по кличке Дровосек.

— Это кто меня тут пидором называет? — полюбопытствовал он.

— Ой, это она не вас, — затрепыхалась Понаехавшая, — это она меня.

— В смысле тебя? И что это у вас там происходит? Чего вы на всю гостиницу горланите?