Чинуа Ачебе - И пришло разрушение… Страница 23

— Мы собирались выйти еще до петухов, — ответил Обиерика, — Но Нвеке явился ко мне, когда уже совсем рассвело. Никогда не назначай раннюю встречу с человеком, только что взявшим в дом новую жену.

Все рассмеялись.

— Так, значит, Нвеке женился? — спросил Оконкво.

— Он взял в жены вторую дочь Окадигбо, — ответил Обиерика.

— Это хорошо, — сказал Оконкво. — Я не осуждаю тебя за то, что ты не слыхал петухов.

Когда они поели, Обиерика показал на два тяжелых мешка.

— Это деньги за твой ямс, — объяснил он, — Я продал его сразу же после того, как ты покинул деревню. Немного позже я продал часть семенного ямса, а остальной раздал взаймы. Я и в дальнейшем буду делать так же — до тех пор, пока ты не вернешься. Но я подумал, что, может быть, тебе нужны деньги сейчас, и потому принес их. Кто знает, что случится завтра? Еще придут к нам какие-нибудь зеленые люди да перебьют нас всех?

— Бог не допустит этого, — сказал Оконкво и добавил: — Я даже и не знаю, как благодарить тебя, Обиерика.

— Могу посоветовать, — ответил Обиерика, — Убей ради меня одного из своих сыновей.

— Этого будет недостаточно, — сказал Оконкво.

— Тогда убей себя.

— Прости меня, — сказал Оконкво, улыбаясь, — Больше я не буду говорить о благодарности.

Глава шестнадцатая

Когда почти два года спустя Обиерика вновь навестил в изгнании своего друга, — дела обстояли значительно хуже. В Умуофию пришли миссионеры. Они построили церковь, обратили кое-кого из жителей в свою веру, и их проповедники появлялись уже в близлежащих городках и деревнях. Печаль и тревога вселились в сердца старейшин, однако многие из них утешались тем, что чужая вера и бог белых людей долго в клане не продержатся. Среди новообращенных не было ни одного человека, чье слово имело бы вес на совете Умуофии. Ни один из них не обладал титулом. В большинстве своем это были так называемые эфулефу — никчемные, пустые людишки. Человек, который продал свое мачете и явился на поле битвы с пустыми ножнами, — вот что такое был эфулефу в понимании клана. Чиело, жрица Агбалы, называла новообращенных испражнениями клана, а новую веру — бешеной собакой, которая явилась подъедать их.

Повидаться с Оконкво Обиерика решил потому, что в один прекрасный день среди миссионеров Умуофии неожиданно появился сын Оконкво Нвойе.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Обиерика, когда после многих трудностей миссионеры разрешили ему поговорить с юношей.

— Я теперь с ними, — ответил Нвойе.

— Как поживает отец? — спросил Обиерика, не зная, что бы еще сказать.

— Не знаю. Он мне больше не отец, — печально ответил Нвойе.

Вот поэтому Обиерика и заторопился в Мбанту. Но Оконкво не пожелал говорить о сыне. Только от матери Нвойе удалось Обиерике узнать о том, что произошло.

Появление миссионеров наделало в Мбанте большой переполох. Их было шестеро, и один из них был белый. Все жители деревни высыпали на улицу поглядеть на белого человека. Рассказы об этих странных людях неустанно передавались из уст в уста с тех самых пор, как одного из них убили в Абаме, а его железного коня привязали к священной шелковице. Поэтому все, кто был дома, выскочили посмотреть на белого человека. А дома были все, — пора сбора урожая прошла.

Когда жители деревни собрались на базарной площади, к ним обратился белый человек. Он говорил с помощью переводчика. Но хотя этот человек принадлежал к тому же народу ибо, что и они, говорил он на непривычном жителям Мбанты, резавшем ухо наречии. Многие не могли удержаться от смеха, до того странным казались им его язык и манера выражаться. Вместо того чтобы сказать: «Я сам», он говорил: «Мои ягодицы». Осанка, однако, у него была внушительная, и его слушали внимательно. Он начал свою речь с того, что заявил, — он один из них и они могут убедиться в этом по цвету его кожи и по его речи. Остальные четверо черных — тоже их братья, хоть один из них и не говорит на языке ибо. И белый человек им тоже брат, потому что все они дети божьи. И он стал рассказывать про этого нового бога, создателя всего сущего на земле, создателя всех мужчин и женщин. Он сказал им, что они поклоняются ложным богам, богам из дерева и камня, — глухой ропот пробежал в толпе при этих словах, — истинный же бог живет на небесах, и все люди после смерти предстанут пред его судом. И тогда все злодеи и язычники, которые в слепоте своей поклоняются дереву и камню, будут брошены в огонь, который горит почище пальмового масла. Добрых же людей — тех, которые почитают истинного бога, — ожидает вечное блаженство в царстве божием.

— Всемогущий бог послал нас к вам: отриньте свое нечестие и ложных богов и придите к нему, дабы заслужить спасение после смерти, — закончил он.

— Твои ягодицы понимают наш язык! — весело выкрикнул кто-то из толпы, и все засмеялись.

— Что он сказал? — спросил у переводчика белый человек.

Но прежде чем тот успел ответить, из толпы последовал еще один вопрос:

— Где конь белого человека?

Проповедники-ибо посовещались между собой и решили, что речь идет, очевидно, о велосипеде. Они сказали об этом белому человеку, и тот благожелательно улыбнулся.

— Скажи им, что я приведу с собой много железных коней, когда мы обоснуемся здесь. Тогда они и сами смогут на них покататься.

Ответ был тут же переведен, но лишь немногие услышали его. Все возбужденно разговаривали между собой: белый человек сказал, что собирается жить среди них. Этого они никак не предполагали.

И тут какой-то старик в толпе крикнул, что хочет задать вопрос.

— Кто же он такой, этот ваш бог? — спросил он, — Богиня земли? Бог неба? Амадиора? Бог молнии?

Переводчик обратился к белому человеку, и тот немедленно дал ответ.

— Все те боги, которых ты назвал, вовсе не боги. Они боги обмана и лжи, они велят вам убивать своих ближних и уничтожать невинных детей. Есть только один истинный бог, ему подвластны земля и небо, вы, я и все сущее на земле.

— Если мы покинем наших богов и пойдем за вашим, кто защитит нас от гнева наших покинутых богов, от гнева наших предков?

— Ваши боги неживые, они не могут причинить вам никакого вреда, — ответил белый человек. — Это деревяшки и камни.

Когда переводчик перевел эти слова, толпа разразилась саркастическим смехом. Не иначе как эти пришельцы сумасшедшие, говорили жители Мбанты. А не то как могли они сказать, что Ани и Амадиора — безвредные? А Идемили? А Огвугву? Тоже безвредные? И толпа стала расходиться.

Тогда миссионеры запели. Пели они одни из тех веселых, евангелических гимнов, которые обладали способностью задевать в сердце сыновей народа ибо далеко запрятанные и обычно молчащие струнки. Переводчик объяснял слушателям каждый стих, и некоторые из них застыли в восхищении. В песнопении рассказывалось о братьях, которые жили в невежестве и страхе, не ведая любви божьей, и об овце, что паслась одна в горах, вдали от врат господен, лишенная заботы доброго пастыря.

Как только пение кончилось, миссионер заговорил о сыне божьем, имя которому Иисус Христос. Оконкво, который не ушел только в надежде, что пришельцев в конце концов высекут или выгонят из деревни, громко заметил:

— Да ведь ты сам сказал нам, что есть только один бог. А теперь болтаешь о его сыне. Выходит, что у бога и жена есть.

Толпа одобрительно зашумела.

— Я не говорил, что у бога есть жена, — неуверенно пробормотал переводчик.

— Твои ягодицы сказали, что у него есть сын! — крикнул какой-то шутник. — Значит, у него должна быть жена, и у всех у них должны быть ягодицы.

Миссионер, не обращая на него внимания, продолжал рассказывать о святой троице. К концу рассказа у Оконкво уже не оставалось никаких сомнений в том, что миссионер сумасшедший. Он пожал плечами и отправился домой готовить пальмовое вино.

Но в толпе стоял паренек, которого захватил рассказ миссионера. Это был Нвойе, первый сын Оконкво. Не сумасшедшая логика легенды о троице захватила юношу. Он не понял ее. Но его до глубины души потрясла поэзия новой веры. В этом гимне о братьях, живших в невежестве и страхе, он, казалось, нашел ответ на те смутные вопросы, которые неотступно преследовали его юную душу: о двойняшках, жалобно плачущих в зарослях, об убитом Икемефуне. Он испытал настоящее облегчение, когда слова гимна пролились в его исстрадавшуюся душу. Они были подобны капелькам замерзшего дождя, таявшим на сухом небе истомившейся без влаги земли. Детский ум Нвойе был объят смятением.

Глава семнадцатая

Первые пять-шесть дней миссионеры проводили ночь на базаре, а наутро отправлялись в деревню нести слово божие. Они спросили, кто царь у них в деревне, но жители сообщили им, что царя у них нет.