Дэвид Лодж - Райские новости Страница 23

— Хорошо. Но как ты, Урсула? Как ты себя чувствуешь?

— Да я ничего. Вообще-то не слишком хорошо, если быть откровенной.

— Тебя мучают боли?

— Не очень. Я принимаю таблетки.

— Миссис Джонс говорит, что ты мало ешь.

— Мне не нравится ее стряпня. Она с Фиджи или с Филиппин, откуда-то из тех мест, у них другая кухня.

— Ты должна есть.

— У меня нет аппетита. И запоры мучают с тех пор, как я здесь. Мне кажется, это из-за болеутоляющего. И такая жара, будь она неладна. — Урсула обмахнулась краем простыни. — До этого района Гонолулу пассаты, как видно, не добираются.

Бернард оглядел маленькую голую комнату. Жалюзи на окне были сломаны и висели косо, загораживая вид на задний двор, который, судя по всему, был завален отслужившей свой век домашней бытовой техникой — холодильники и стиральные машины ржавели и зарастали травой. На стене, там, где в комнату просочилась, высохнув затем, дождевая вода, осталось пятно. Деревянный пол был покрыт пылью.

— В больнице не могли подыскать для тебя чего-нибудь получше?

— Это было самое дешевое место. Моя страховка рассчитана только на госпитализацию, но не на последующий уход. Я не богата, Бернард.

— Но разве твой муж, твой бывший муж…

— Алименты не выплачиваются вечно, ты же знаешь. В любом случае Рик умер. Он умер несколько лет назад.

— Я не знал.

— Никто в семье об этом не знал, потому что я не сообщила. Я в основном живу на социальное пособие, а это нелегко. Дело в том, что стоимость жизни в Гонолулу самая высокая в Штатах. Почти все нужно завозить. Это называют налогом на рай.

— Но у тебя же есть сбережения?

— Мало. Не столько, сколько нужно бы. В семидесятых я неудачно вкладывала деньги, много потеряла. Теперь у меня остались только акции компаний с высокими дивидендами, но в восемьдесят седьмом они резко упали в цене. — Она поморщилась, словно от приступа боли, и немного повернулась, меняя положение.

— Тебя навещает здесь твой специалист? — спросил Бернард.

— Договоренность такая, что в случае необходимости миссис Джонс звонит ему в больницу. Но это не поощряется.

— Он был здесь хоть раз?

— Нет.

— Я с ним свяжусь. Миссис Кнопфльмахер дала мне его телефон.

— Значит, ты познакомился с Софи? — с гримаской спросила Урсула.

— Она как будто очень милая.

— Любопытная, как черт. Ничего ей не рассказывай, иначе обо всем тут же станет известно всему дому

— Она очень помогла нам с папой, когда мы приехали. Встретила нас в аэропорту.

— Бедный Джек! — простонала Урсула. — Как это несправедливо. Вы с Джеком прилагаете столько усилий, летите через полмира, чтобы повидать бедную больную старуху, и сразу же один из вас попадает под машину. Почему Господь допускает такие вещи?

Бернард промолчал.

Урсула скосила на него ярко-голубой глаз.

— Ты все еще веришь в Бога, да, Бернард?

— Не совсем.

— О… Мне жаль это слышать. — Урсула закрыла глаза, и выражение лица её сделалось унылым.

— Ты же знала, что я покинул церковь, разве нет?

— Я знала, что ты ушел из священников. Но не думала, что ты вообще отказался от веры. — Она открыла глаза. — Кажется, была какая-то женщина, на которой ты хотел жениться?

Бернард кивнул.

— Но ничего не вышло?

— Да.

— И видимо, тебе не позволили после этого вернуться назад, да? В смысле, стать священником.

— Я не хотел возвращаться, Урсула. Уже многие годы я не верил по-настоящему. Просто делал вид… я был слишком робок, чтобы что-то предпринять. Дафна лишь послужила… катализатором.

— Что это такое? Похоже на что-то жуткое, что с тобой делают в больнице, когда ты не можешь мочиться.

— Это, я думаю, катетер, — улыбнувшись, сказал Бернард. — Катализатор — химический термин. Это…

— Не объясняй, Бернард. Я вполне могу умереть, не зная, что такое катализатор. Нам нужно поговорить о более важных материях. Я надеялась, что ты сможешь ответить мне на некоторые вопросы, касающиеся веры. Есть вещи, в которые мне все еще трудно верить.

— Боюсь, ты обратилась не по адресу, Урсула. Боюсь, что разочарую тебя окончательно.

— Нет-нет, это огромная поддержка, что ты рядом.

— Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?

Урсула вздохнула.

— Да, нужно решить столько вопросов. Например, отказываться ли от квартиры?

— Возможно, это было бы разумно, — сказал Бернард. — Раз уж…

— Раз уж я все равно туда не вернусь? — закончила за него Урсула. — Но что мне делать со всеми моими вещами? Сдать на хранение? Слишком дорого. Продать? Я даже думать не хочу, как Софи Кнопфльмахер выбирает себе что-то из моих вещей. И куда я денусь? Я же не могу оставаться здесь до бесконечности.

— Может, подыскать приличный интернат?

— Ты хоть представляешь, сколько это стоит?

— Нет, но могу узнать.

— Цены там астрономические.

— Послушай, Урсула, — сказал Бернард, — давай будем практичны. Помимо твоей пенсии у тебя есть некоторое количество акций, которые можно продать. Давай выясним, какую сумму это составляет.

— Ты имеешь в виду, если я продам свои акции? И буду жить на капитал? О нет, этого я не хочу, — вздрогнула Урсула, резко мотнув головой. — Что будет, если деньги кончатся, прежде чем я умру?

— На этот случай мы постараемся подстраховаться, — ответил Бернард.

— Я скажу тебе, что случится. Меня отправят в государственный интернат. Я раз навещала кого-то в подобном заведении. Далеко за городом. Люди из низших слоев. Некоторые из них ненормальные. А пахло там так, словно кто-то из них страдал недержанием. Все сидели в огромной комнате, вдоль стен. — Она содрогнулась. — Да я просто умру в таком месте.

Слово «умру» насмешкой повисло во влажном воздухе.

— Урсула, давай посмотрим на это с другой точки зрения, — предложил Бернард. — Какой смысл не тратить свои сбережения? Почему бы не прожить остаток жизни с наибольшим комфортом?

— Я не хочу умереть нищей. Я хочу хоть что-нибудь кому-нибудь оставить. Тебе, например.

— Не смеши меня. Мне не нужны твои деньги.

— Из разговора с тобой по телефону на прошлой неделе у меня сложилось иное впечатление.

— Они мне не нужны, и я их не хочу, — заверил ее Бернард и добавил, приврав: — Как, впрочем, и остальные.

— Если я не сделаю завещания, меня забудут, я исчезну без следа. Детей у меня нет. Я ничего в своей жизни не добилась. Что напишут на моей могиле? «Она неплохо играла в бридж». «В 69 лет она все еще проплывала полмили». «Ее шоколадная сливочная помадка очень славилась в округе». Примерно так. — Урсула с трудом вытащила бумажную салфетку из коробки, стоявшей на столике у кровати, и вытерла глаза.

— Я тебя не забуду, — мягко произнес Бернард. — Я никогда не забуду, как ты навещала нас дома, в Лондоне, когда я был мальчиком, на тебе еще было красное с белым платье.

— Да, и я помню это платье! Оно было белое в красный горошек, правильно? Вот удивительно, что ты помнишь. — Охваченная воспоминаниями Урсула довольно улыбнулась.

Бернард посмотрел на часы.

— Я, пожалуй, пойду. Мне еще нужно заехать в больницу, узнать, как там папа. Я приеду завтра. — Он поцеловал её в костлявую щеку и вышел.

Миссис Джонс подстерегала его в темном коридоре.

— С вашей тетушкой все хорошо?

— У нее сильный запор.

— Это потому, что она не ест.

— Я собираюсь поговорить с ее врачом.

— Вы уж скажите ему, что я хорошо готовлю для вашей тетушки, ладно?

— Да, миссис Джонс, — терпеливо ответил Бернард и ушел.

Он оставил автомобиль на солнце, и от пекла в раскалившемся салоне у него перехватило дыхание. Пластиковое покрытие сидений обожгло через брюки бедра, а до руля было почти невозможно дотронуться — так он нагрелся. Но Бернард почувствовал радость, вырвавшись из темного, душного дома и унылой комнаты Урсулы. Он хорошо помнил это ощущение по своим приходским визитам — эгоистический, но неудержимый взлет настроения, как только за тобой закрывается дверь отмеченного болезнью дома, животное удовлетворение от того, что ты здоров и подвижен, а не болен и прикован к постели.

Он перевел рычаг коробки скоростей в положение «движение» и повернул ключ зажигания. Ничего не произошло. Только через несколько минут, встревоженный и покрывшийся испариной, он обнаружил, что двигатель заводится лишь в положении «остановка». Двигатель уже работал, когда этим утром Бернард сел в машину, стоявшую за оградой, а не на территории прокатной фирмы. Никогда раньше он не ездил с автоматической коробкой передач, и путешествие к миссис Джонс оказалось несколько нервирующим экспериментом. Прибавляя скорость, он так и норовил нажать левой ногой на педаль тормоза — словно на сцепление, как полагается при переключении на следующую скорость, — отчего его автомобиль, взвизгнув, внезапно останавливался, вызывая возмущенные сигналы едущих позади машин. Чтобы избежать этого, нужно было, как он определил опытным путем, убрать левую ногу под сиденье, хотя поза тогда получалась весьма неудобная. Так же он сел и сейчас, переставив правую ногу с тормоза на педаль газа, и автомобиль плавно отъехал от тротуара. Губы Бернарда кривились в неудержимой ухмылке ребяческого восторга. Ему всегда нравилось водить машину, а волшебная легкость управления «хондой», которую дарила автоматическая коробка передач, только усиливала это наслаждение. Он опустил стекло, чтобы ветерок охладил салон.