Эдуард Тополь - Завтра в России Страница 23

Майкл с недоумением ждал. Черт возьми, чем он так развеселил русского премьера?

Отсмеявшись, Горячев хлопнул Майкла по колену:

– Замечательно! Империалисты боятся за жизнь коммунистов! Это замечательно! Ну, с такими империалистами еще можно жить! – И вдруг прервал свой смех, стал совершенно серьезным:

– Передайте вашему Президенту, что я его понял. Я не расстреляю ни восемьдесят процентов, ни даже восемь процентов коммунистической партии. Но при одном условии: если он сообщит мне, откуда он взял эту цифру.

Майкл вспотел. Переходы Горячева от мягкости и обаятельного смеха к стальному блеску в глазах были стремительны, как у дьявола.

– Сэр, я не есть официальный negotiator. Но я не думаю, это будет работать таким путем… – от волнения Майкл старался выражаться как можно осторожней и поэтому просто дословно переводил себя с английского на русский.

Но Горячев его понял:

– Почему это не сработает? – спросил он пытливо. Майкл, изображая непосредственность, пожал плечами:

– Well… я знаю, вы не ангел, сэр. Нет ангелов среди политиков. But I want to belive… Я хочу верить, что вы не Сталин и не Гитлер. Вы не можете убить миллионы людей jast like that. Или можете?

Теперь, глядя в стальные глаза Горячева, Майкл вовсе не был так уверен в гуманности Горячева, как пытался изобразить своим небрежным тоном полушутки.

Горячев, не отвечая, смотрел ему в глаза. Наконец, после паузы, спросил сухо:

– Ваш президент просил вас сказать мне еще что-то?

– Нет, сэр…

– Что ж… Если вы закончили осмотр, можете идти. Только передайте вашему Президенту, что в политике нельзя и курицу етти, и целку спасти.

– Что это есть «целку», сэр? – не понял Майкл.

– Ничего, ему переведут. Идите.

Майкл встал, направился к двери, но обернулся.

– Извините, сэр… Уговорил ли я вас поехать из больницы на отдых? – спросил он, холодея от своей смелости.

Горячев мрачно усмехнулся, с издевкой посмотрел Майклу в глаза:

– А что мне еще делать? Ты же не привез мне фамилии, кого расстреливать?

Когда Майкл Доввей вышел из палаты, Горячев устало откинулся на подушку и закрыл глаза. Лицо его сразу обмякло и постарело. Черт возьми, даже американцы сигнализируют, что в партии полно батуринцев. Но 80%?! Откуда они могли взять эту цифру?

ДЕНЬ ПЯТЫЙ. 18 АВГУСТА

14. Москва, Кремлевская больница, 10.20 по московскому времени.

Традиционное, по четвергам, заседание Политбюро подходило к концу. Когда-то точно так же, в больнице, проводил заседания Политбюро больной Юрий Андропов, но происходило это в другом филиале Кремлевки – в Кунцево, на бывшей подмосковной даче Сталина. При этом сам Андропов тогда лежал, его ввозили на заседания в кровати…

Теперь на девятом этаже Кремлевской больницы, в большом холле с окнами во всю стену, большим количеством зелени и даже с деревьями в красивых кадках выздоравливающий Горячев уверенно, хотя и не очень прямо, сидел в кресле– сидячее положение отзывалось болью в груди. Члены Политбюро: Виктор Лигачев, маршал Вязов, генерал Митрохин, Борис, Кольцов и остальные – сидели перед ним за большим столом для заседаний, а за их спинами, среди зелени, расположились заведующие отделами и секторами ЦК КПСС, которые имели отношение ко всем вопросам сегодняшней повестки дня. Уже были обсуждены все текущие внешнеполитические и внутренние дела. Венгрия вышла из Варшавского пакта и объявила себя нейтральной страной, Чехословакия и Польша собираются сделать то же самое. Постановили:

повысить цены на газ, поставляемый в эти страны по газопроводу «Сибирь-Европа», и взимать плату за этот газ только в твердой валюте… Япония приступила к созданию индустриальной нейтрально-международной полосы на 39-й параллели, рассчитывая на дешевую рабочую силу из Вьетнама и Китая. Но участвовать в индустриализации советского Дальнего Востока отказывается до возвращения ей Курильских островов. Постановили: с целью оказания давления на Японию предложить Южной Корее несколько выгодных концессий на нашем Дальнем Востоке… В Израиле, в Натании уже несколько лет идут интенсивные секретные разработки парапсихологического оружия, но все попытки КГБ и ГРУ получить хоть малейшую информацию оказались пока безуспешны. Постановили: подсунуть сведения об этих разработках в западные газеты, чтобы западные журналисты бросились в Натанию – авось, найдут нового Вануно… Внутри страны: отмена военного положения и восстановление забастовки железных дорог Кавказа и Прибалтики может привести к гибели миллионов тонн овощей, фруктов и других продуктов, предназначенных для снабжения городов, и вызвать восстания городского населения. Постановили:

продлить военное положение еще на две недели и одновременно передать армии весь контроль за работой железных дорог…

Последним вопросом повестки дня было сообщение Бориса Кольцова, секретаря ЦК по идеологии, об инициативе Свердловского обкома партии провести в день выхода Горячева из больницы всенародную демонстрацию под лозунгом: «Крепкого вам здоровья, дорогой Михаил Сергеевич». Большинство партийных организаций Сибири уже подхватили эту инициативу, сообщил Кольцов.

– Ну, а что вы об этом думаете? – спросил Горячев у Виктора Лигачева. Лигачев был давним соперником Горячева в Политбюро и представлял в нем самое правое крыло – партийный аппарат.

Но он сказал:

– Я за эту демонстрацию. Это будет смотр популярности нашего правительства…

– Только выйдут ли люди на демонстрацию? Я имею в виду – добровольно, а не так, как обычно, – лукаво прищурился Горячев.

– Не скромничайте, Михаил Сергеевич! – усмехнулся Лигачев. – Свердловск сообщает, что только за вчера и сегодня на демонстрацию записались 80 тысяч человек. То же самое – в Кемерово, Иркутске, Тюмени. Народ искренне радуется вашему выздоровлению…

То– то же, подумал Горячев. 80 тысяч добровольцев в одном только городе! Молодец этот свердловский секретарь обкома!

Но внешне Горячев не показал радости.

– Понятно… – произнес он задумчиво. – Ну, Стриж, конечно, из чистого подхалимажа это затеял… Но ничего… Мне нравится эта идея. Это покажет силам антиреформы, что народ нас поддерживает, несмотря на все трудности – и повернулся к генералу Митрохину: – А ты что скажешь?

– Я – за демонстрацию двумя руками, – сказал Митрохин.

– Но нужно иметь в виду: когда народ выходит на улицу, могут быть эксцессы. Поэтому мы должны принять меры…

Горячев пытливо посмотрел ему в глаза. Казалось, какая-то мысль одновременно родилась в их умах и пробежала в этом взгляде между ними двумя. Но Горячев тут же отвел глаза от шефа КГБ, сказал присутствующим:

– Хорошо, голосуем? Я выхожу из больницы послезавтра, в субботу. Кто за демонстрацию?

Все члены Политбюро охотно подняли руки. Секретать записал в протокол: составить резолюцию и сегодня же разослать всем партийным организациям страны. Общее руководство демонстрацией – Кольцов, ответственные за порядок – МВД и КГБ.

– Так, а что с Батуриным? – обратился Горячев к Кольцову.

– Трибунал находится на Гостевой даче, – сказал Кольцов. – Должны вот-вот принять решение.

– Но учтите мою позицию: каторгу, строгий режим – все, кроме смертной казни, – сказал Горячев. – Если за спиной у Батурина все же есть заговорщики, то пока Батурин жив, они будут сидеть тихо и дрожать, чтобы он не проболтался. Понятно? – Горячев повернулся к Митрохину: – И все-таки каким образом этому мерзавцу удалось пронести пистолет в Кремль? Только не рассказывай, что у нас бардак в армии! Охрана Кремля – это по твоей части.

– Да. Но вы сами запретили обыскивать делегатов. Чтоб на Западе не смеялись…

Это было правдой. Митрохин с самого начала предлагал обыскивать делегатов съезда, но это было бы курам на смех! Делегаты съезда – это же сливки партии, отборные из отборных!

– А что касается армии, то… – маршал Вязов протянул паузу, ожидая, прервет его Горячев или нет.

– С тех пор как офицерам стали сокращать зарплату, – усмехаясь, сказал за Вязова Митрохин, – даже у меня в КГБ люди смотрят по сторонам – не податься ли в бизнесмены…

Горячев вяло отмахнулся: старая песня. Когда заседание кончилось и члены Политбюро покидали холл, он сказал Митрохину:

– Павел, ты останься.

Все вышли, Горячев и Митрохин остались вдвоем, но в холл тут же заглянула жена Горячева.

– Вы закончили?

– Нет, но ты зайди, – сказал ей Горячев. Лариса вошла, тронула ладонью лоб мужа, сказала:

– Ты устал. Тебе нужно лечь…

– Сейчас… – Горячев вытащил из кармана белый конверт с письмом американского Президента, протянул его Митрохину: – Ты видел это?

– Что это? – спросил Митрохин.

– Посмотри…

Митрохин взял конверт, достал из него письмо, развернул. Горячев пристально вглядывался в его лицо. За всю историю советского правительства еще не было человека, который бы так стремительно взлетел в полные члены Политбюро, как этот Митрохин. Горячев вытащил его из недр КГБ на самый верх, как в свое время он вытащил сюда Вязова, Кольцова и других, но покушение Батурина показало, что даже самое преданное, купленное высокими должностями и званиями окружение, ничего не может гарантировать. А с другой стороны, нельзя требовать, чтобы Митрохин или Кольцов влезли в душу каждого делегата съезда. И все же… Не дожидаясь, когда Митрохин прочтет письмо, Горячев резким тоном повторил свой вопрос: