Норман Мейлер - Евангелие от Сына Божия Страница 23

— Разве не ты только что сидел и просил милостыню?

Другие кивали:

— Он это, он самый.

Когда его спросили, как вышло, что он прозрел, он объяснил так:

— Человек по имени Иисус помазал мне глаза и велел омыться. И вот теперь я вижу.

Люди спросили:

— Где же этот Иисус?

— Не знаю, — ответил бывший слепец.

На улице какой-то фарисей тоже спросил его, как он прозрел. И бывший слепец повторил свою историю.

Фарисеи решили, что не мог он быть слеп от рождения. Они призвали его родителей.

Но перепуганные старики повторяли только одно:

— Мы знаем, что это наш сын и что он родился слепым. Но как случилось, что он теперь зрячий, и кто дал ему зрение, — мы не знаем. Наш сын совершеннолетний. Спросите его. Он может сам за себя говорить.

И фарисеи снова подступили к бывшему слепцу.

Человек, помазавший грязью глаза твои, — грешник, — заявили они.

Уж не знаю, грешник он или нет, — ответствовал тот. — Знаю одно: я был слеп, а теперь вижу.

Как же он открыл глаза твои? — допытывались фарисеи.

Я уже рассказал, но вы не услышали. Зачем же мне повторять? Или вы хотите стать его учениками?

Мы — ученики Моисея. — возмутились фарисеи. — Но нам надо узнать, откуда взялся этот Иисус.

Прозревший становился храбрее с каждой минутой, которую он прожил, видя мир вокруг себя. Я радовался, что мне довелось исцелить такого достойного человека.

— Удивительное дело, — сказал он фарисеям. — Вы не знаете, откуда он взялся. А ведь он открыл мне глаза. Если не Бог послал его, разве смог бы он это сделать?

Фарисеи набросились на него с бранью и кулаками:

— Ты, рожденный во грехе, как смеешь ты учить нас?

И прогнали его прочь. Ученики привели его назад ко мне. Я сказал:

— Я здесь не только затем, чтобы слепые прозрели, но и затем, чтобы считающие себя зрячими поняли, что слепы.

Гнев мой был сейчас куда больше, чем накануне, когда я перевернул столы ростовщиков. Да, много больше. Гнев был сейчас не в руках, не в ногах, не в голосе моем. Он проник в тайники сердца.

Услышав такие мои речи, один из фарисеев насмешливо спросил:

— Это я-то слепой?

— Да, ты слеп в грехе своем, — ответил я. Фарисей этот полагал себя важной птицей.

В этом Иисусе сидит бес! Он спятил! — заявил фарисей.

Может ли бес открыть глаза человеку, который был слеп от роду? — возразили другие фарисеи.

Между ними разгорелся спор.

Чуть дальше на Иродиадиной улице мне встретился старый фарисей с добрым лицом. Лоб его бороздили морщины, рот кривился в мудрой усмешке. Он подошел ко мне и спросил, можем ли мы поговорить.

— Многие из нас, правоверных иудеев, одобряют твой вчерашний поступок, — сказал он. — Опрокинуть столы менял — дело богоугодное. Жаль, мало кто решается противостоять стяжателям. Но…

Он хотел объяснить мне что-то, чего — по его собственным словам — сам не понимал в юности. Я кивнул. Я хотел успокоиться прежде, чем войду в Храм.

Фарисей заговорил:

— Бог щедр и создал нас по Своему подобию. Но мы знаем, что носим образ Божий, не обладая Его могуществом.

Старик показался мне достойным человеком. Я произнес:

Человек действительно создан по образу и подобию Божьему, но не творит чудес своею рукою.

Верно, верно. Ну а как же тот, кто творит чудеса? Он что, ближе к Богу? Или им владеет дьявол? Ведь злой дух может использовать свою силу и на добрые дела, Сатане мастерства не занимать. Он тоже может дать зрение слепцу. Он перехитрит тебя, благородный Иисус, и ты даже не будешь знать, кто творит твои чудеса. А еще он таким образом умножит заблуждения несчастных иудеев,

— Ты так красноречив, — перебил я старика. — Можно подумать, ты сам и есть искуситель.

Он вздохнул.

— Я знаю, у тебя благородное сердце. Это видно по глазам. Я лишь хочу тебя предостеречь. Уже поговаривают, будто ты — Сын Божий. — Он опустил глаза, стыдясь вымолвленного богохульства. И так, глядя в землю, продолжил: — Ходят даже слухи, будто ты утверждаешь это сам. Прошу, поберегись. И если встретишь первосвященника Каиафу, ничего подобного при нем не произноси. Услышь он эти слова из твоих уст — святотатство станет чрезмерным. Пока ему доносят другие, он предпочитает не слушать. Чтобы не пришлось выносить за святотатство смертный приговор. Постарайся остаться цел.

Я улыбнулся ему но не знал, смогу ли последовать его совету.

40

Толпы внемлющих мне в Храме умножились на другой день многократно. Люди собрались во внутреннем дворе, громко и истово молились, вели себя крайне беспокойно, и я счел важным поговорить с ними об этом, поскольку не умеющий вести себя в Божьем доме не сумеет достойно вести себя и наедине с самим собой.

— Не уподобляйтесь лицемерам, которые любят распевать молитвы в синагогах напоказ. Молитесь Отцу вашему втайне. И не болтайте попусту, затверженные слова пусты и мертвят душу. Потому не будьте многословны в своих молитвах, Отец ваш знает, в чем вы имеете нужду.

Однако люди хотели слушать только о чудесах и о небесных знамениях, которые возвестят им о конце света. И мне пришлось, когда они наконец притихли, рассказать о знамениях солнца, луны и звезд и о бурях, грядущих на земле и на море.

— Сердца ваши ослабеют от страха и ужаса. Но если будете тверды — увидите на облаке Сына Человеческого, во всей его великой силе и славе. Тогда распрямитесь, поднимите головы и знайте: близко избавление ваше, — так говорил я, а про себя добавлял: «Господи, сделай, чтобы слова мои стали правдой».

Мне казалось: я воззвал к Нему, но Он не услышал. Я по прежнему был один. Но я должен найти такие слова, чтобы достучаться до людских сердец. Каждое из моих слов может стать бесценным, как доски, из которых была сколочена разбитая штормом лодка: каждая может спасти человека, помочь ему удержаться на плаву в бурных волнах.

Вдалеке я заметил священника, говорившего с начальником храмовой стражи. А священник саном пониже, что стоял рядом со мной, вдруг промолвил:

— В Писании сказано, что Мессия придет из Вифлеема. Но может ли что-то доброе прийти из Назарета?

Ему тут же возразили:

— Иисус родился в Вифлееме. А человек таков, как земля, в которой он родился.

— Нет, Иисус из Галилеи, — стоял на своем священник. — А из Галилеи никакой Мессия прийти не может. — Он закивал, уверенный в собственной мудрости: уж он-то знает, откуда Мессия прийти может, а откуда не может.

Только он ничего не знал о Боге.

Я слушал его и говорил себе: «Человек невеликого ума непременно заводит себе панцирь, чтобы защитить свои невеликие мыслишки».

И тут во мне вскипел весь гнев, который обуял мое сердце накануне, когда фарисеи издевались над исцеленным мною слепцом.

— Ваши отцы повинны в крови пророков. — вскричал я, — а вы теперь возводи те пророкам гробницы! Господь пошлет вам новых пророков, но вы прогоните и их! Вы их убьете! Это будет великое кровопролитие: с одного поколения взыщется столько крови, сколько пролили ее все пророки от сотворения мира!

Священник попятился. Я же наступал, продолжая говорить:

— От крови Авеля до крови Захарии, убитого меж алтарем и святилищем.

Священник, стоявший предо мной, был скуден умом и мал ростом, но вцепился в немногие свои знания клешнями скорпиона. Он принялся ругать меня за то, что врачую по Субботам.

Но мое терпение иссякло. Я промолвил:

— Нет в тебе любви к Богу.

Как жаждал я изобличить чванливое благочестие всех этих евреев, хитроумных и скудоумных одновременно! Вот бы им набраться доброты у тех, других, которых я знал в Назарете, с которыми строил дома. Те евреи были мне ровней. Друзьями.

Я снова заговорил:

— Грядет час, когда все, кто лежат в могилах, услышат Его глас и восстанут. Все, кто творил добро, и все, кто творил зло. И я совершу суд над всеми вашими предками. — Я смолк, а затем повторил снова: — Над всеми вашими предками.

Эти последние слова вызвали в толпе такое волнение, какого в первый день не было и в помине. Священники и фарисеи корчились, точно на огне. Ведь они, хоть и погрязли в грехах, хоть и поклонялись Маммоне, все же надеялись, что найдут на небесах защиту от собственных прегрешений. Они надеялись на славу своих великих предков. Они верили в них больше, чем в Бога. Их глубочайшая вера заключалась в том, что праотцы, чьи достойные имена они теперь носили, переправят их через пропасть, прямиком к Господу. Я же вздумал судить этих самых предков, их давние недобрые деяния. Вот потомки и позатыкали уши. Ограждали себя от происков дьявола. В глазах моих, точно стражники па часах, стояли слезы. Ведь самые могущественные, самые уважаемые люди из моего народа, а также первосвященники считали меня не иначе как посланником Сатаны. И как, оказывается, глубоко ранило меня их неверие! Они стали мне отвратительны, да-да. отвратительны. Старейшины моего народа были отвратительны мне, точно гадаринские свиньи.