Виктория Трелина - Жила-была девочка: Повесть о детстве прошедшем в СССР Страница 23

Не знаю, на какой планете живут художники журнала и моя мама, (тем более, что планет с живыми существами теперь стало много), но у нас в сарае стоят мешки пшена и гречки, в кладовке бидон мёда с пасеки, в магазин каждый вторник привозят мягкий хлеб, и на столе всегда и огурцы, и помидоры, и компоты. Правда куда-то исчезли шоколадные конфеты, но вместо них появились сладкие плитки грязно-серого цвета, их вполне можно есть. А недавно Нянька принесла мне пять конфет «Школьные», завёрнутые в неизменный носовой платок. Эти конфеты мы плавили в классе на батарее, они становились мягкими и вкусными.

Сегодня пятница. Завтра (если, конечно, оно будет) приедут наши. Дядя Вася увлёкся историями об НЛО, а тётя Римма всем рассказывает, что ей снятся вещие сны. Недавно мы с Маринкой тоже видели в небе какой-то неопознанный объект. На фоне вечерней зари он выделялся особенно ярко, так, что я заметила его боковым зрением. Он был точь-в-точь таким, как описывают НЛО в газетах: непонятной формы с тремя огнями. Правда, Маринке показалось, что огни были внутри объекта, а мне почудилось, что они слегка мелькнули сверху. Это «нечто» довольно быстро растворилось в небе, смешавшись с зарёй, а мы с Королёвой побежали к бабке Паше, у которой смотрели «Марианну» баба Зина, моя Нянька и Нюра-почтальонка. Бабульки подняли нас на смех, сокрушаясь по поводу того, что инопланетяне не забрали нас с Маринкой на свою планету. Обиженные таким недоверием, мы пошли ко мне в хату. Дедушка улыбнулся и сказал, что то, что нас не забрали всё же хорошо. Было обидно. Тем более, что после «контакта с пришельцами» я не могла уснуть всю ночь, мне мерещились мелькающие огни и странные звуки. Зато, когда приехал дядя Вася, мы с Маринкой почувствовали себя героями. Мой дядька детально выспрашивал у нас все подробности увиденного, делал зарисовки в блокноте и рисовал какие-то схемы. Бабе Зине тоже захотелось славы, и она поведала дяде Васе, что в туже ночь тоже видела что-то, летящее над хатой. Теперь по вечерам я боюсь ходить в туалет. Хотя дедушка и убеждает меня, что всё это – сказки и на самом деле, НЛО выпускают американцы на секретных заводах, чтобы пугать, и без того разваливающуюся, Россию.

Вот если переживу сегодняшний день, окончательно поверю дедушке.

…

В понедельник Лёнчик Сащин, которого отец привёз из Плоты раньше автобуса, дурачась, обнимал всех на входе:

– ты жив, Батя? Королёва! Живая! Шрайбикус, и ты выжила?

А я даже забыла, что обещали конец света, потому что в субботу мама привезла мне новые белые кроссовки с надписью «Адидас».

– За шиповник достались, – довольно сказала она, – а ты собирать не хотела.

За шиповник всегда дают дельные вещи. В прошлом году нам дали за него стиральную машину. Правда бабушка не хочет ею пользоваться, и стирает бельё в большом сером корыте.

Первым мои кроссовки заметил Чернов.

– Кто носит фирму Адидас, тот завтра родину продаст, – сказал он.

Я посмотрела на свои ноги в серых гамашах и ярких кроссовочках, подумала и …сняла галстук. Всё равно в пионеры принимать больше никого не будут, а страна и так уже развалилась.

Вкладыши

В воскресенье ездили отвозить маму прямо до города. У неё в комнате вместо огромного серого проигрывателя появился настоящий магнитофон. «Электроника» – прочитал дедушка, тоже обратив внимание на изменения.

– Записывает? – спросила я, вспомнив дядьку Грузина с его апельсиновой жвачкой.

– Не знаю, я не пробовала, – сказала мама и полезла на антресоли.

Я проследила взглядом за её руками, заметив, что она достала что-то маленькое красного цвета.

– Это тебе. Жвачка, – мама раскрыла ладонь, на которой лежал яркий квадратик с английской надписью «Дональд».

Вот это да! Как всё в жизни повторяется. Только теперь и магнитофон и жвачки – наши, а не чужого дяди. А говорят, страна развалилась. Разве раньше я могла мечтать о таком. Теперь у меня будет мой первый вкладыш. У нас в школе вкладыши есть только у Вовки Лифанова. Он носит их в специальной серой книжечке, с прозрачными кармашками. На обратном пути я прошу дедушку купить мне такую книжечку на почте. Целый вечер открываю её, любуюсь на мелких Микки-Маусов, изображённых на моём единственном вкладыше, и снова закрываю.

Сегодня я несу книжечку в школу. Достаю, как бы случайно. Выкладываю рядом с учебниками. Не замечают. При первой же выходке Чернова, ударю его ею по башке, чтобы привлечь внимание.

План срабатывает. Ударенный Серёжка отбирает у меня книжечку, рассматривает Микки-Маусов. Подходит Вовка:

– У меня похожий есть, – говорит он, – могу поменяться.

– Давай, – говорю я. Здорово! Теперь у меня будет Вовкин вкладыш. Любимый трогал его своими руками.

У Вовки семь вкладышей. С надписями LAZER, TURBO и FINAL. Все они с машинками и футболистами. Мне нравится тот, который он назвал «похожим». На нём смешной человечек с лицом в форме груши.

– Такие в Прохоровке на базаре продают, – говорит Лёля, рассматривая человечка из-за моего плеча, – Мне тоже купят на каникулах.

А может это любовь?

По телевизору в середине всех передач стали делать паузы для рекламы. Так необычно: смотришь себе кино, и вдруг на самом интересном месте: Стиморол! Марс! Баунти! Одно за другим. Говорят, это всё в Москве уже, правда, можно купить. Я завидую дядьке из рекламы, откусывающему внушительный кусок от необычного шоколадного батончика в чёрной обёртке с иностранными буквами. Мне бы такую обёртку. Я отдала бы за неё несколько вкладышей. О самом батончике я даже не мечтаю. Сегодня Маринкин дядя Коля привёз ей клубничную шоколадку в яркой необычной обёртке. Рядовая плитка, только с жидкой розовой начинкой внутри. Вкуснотища неимоверная. Жалко, что мне достался один кусочек. А ещё подруга угостила меня американским лимонадом из большой мягкой бутылки. Это что-то! На вкус настоящий апельсин, и даже язык от него оранжевый. Завтра Маринку забирают погостить в город, потому, что там у неё родился братик.

– Что я тут без тебя делать буду? – сокрушаюсь я. Каникулы только начинаются. Нинка приедет аж в июле, потому что весь первый месяц у неё в школе практика.

– А к нам сегодня дядь Паша приезжает, с Украины – говорит Маринка, – с моим двоюродным братом – Лёшкой. Вот с ним и погуляешь.

Издевается. Помню я этого Лёшку, маленький, белобрысый и разговаривает по-деревенски, как моя Нянька.

– Не по-деревенски, а по-украински, – поясняет Маринка.

Дядя Паша приезжает вечером. Я наблюдаю из-за забора, как он обнимает бабу Зину, и затаскивает во двор сумку на колёсиках. Видимо, приехал надолго. Лёшка и девочка лет четырёх, приехавшая с ними, шумно ловят кошек за хвосты. Почему все городские так странно реагируют на кошек? Маринка стоит тут же у калитки, снисходительно разглядывая брата. Лёшка раздет по пояс. Таким я помню его в детстве. Голым, в больших тапках, и с котом в руках. Но теперь Маринкин брат немного подрос и похудел, и от того, что он без рубашки, мне становится неудобно.

– Ну, всё, и этот влюбился, – объявляет Маринка вечером, прыгая «в десяточки» на скакалке.

– Как влюбился? – поражаюсь я, – он же твой брат.

– Это Ира мне сестра, ну девочка вот эта маленькая, а Лёшка – дяде Паше неродной. Просто сын его жены, – объясняет Маринка и наступает на скакалку, – стратила.

Я начинаю с семёрочек – на одной ножке:

– А как ты поняла, что он это… ну, влюбился? – выстукиваю я босоножками по пыли.

– Он так смотрит на меня, – загадочно улыбается подруга.

Ну, ясно, у неё всегда один аргумент – смотрит. Мало ли что? Есть глаза и смотрит. Лёшка выходит на улицу и кидает ножичек в песок – привлекает Маринкино внимание. Влюблённый…

Маринка уехала рано утром. Я сижу на лавке с Нянькой, слушаю частушки про «Милёнка». Что я буду весь месяц делать здесь одна? У меня в руках пяльцы. Я не люблю вышивать, но надо чем-то себя занять.

– Нынче праздник, – говорит Нянька, – ничего нельзя работать.

– У тебя каждый день такой праздник, – говорю я, как дедушка, – в церковь поедешь?

– У субботу, – Нянька всегда говорит «У субботу, у школу, у церкву».

– Я Нинке письмо передам, – объясняю я и протыкаю палец иголкой.

– Говорила я табе, – Нянька срывает из-под ног пыльный подорожник, подаёт мне, – а ты неслух.

– Давай за ягодами, что-ли, сходим? – я слюнявлю листок, чувствуя песок на зубах.

– Какие табе ягоды? Нету их ещё. Рано, – Нянька рисует палкой на пыли свою фамилию «Маслова». Это единственное слово, которое она умеет писать. Этому её учили в «Ликбезе». О ликбезах я узнала в этом году из учебника истории.

Во дворе Королёвой мелькает Лёшкина голова, кажется, он тоже томится бездельем и следит за мной, но подойти при Няньке не рискует.