Маргарет Этвуд - Беззумный Аддам Страница 23

Об этом свидетельствует его успех. К тому времени, как родился Зеб, у преподобного уже был мегахрам, построенный среди бескрайних равнин, весь застекленный, со скамьями из поддельного дуба и отделкой из фальшивого гранита. Организация, созданная преподобным, называлась «Церковь ПетрОлеума» и была ветвью чуть более традиционной церкви петробаптистов. Те одно время пользовались колоссальным успехом — как раз когда нефть, ранее доступная всем, начала иссякать, цены на нее полезли вверх и в плебсвиллях воцарилось отчаяние. Корпоративные шишки часто являлись на богослужения в качестве приглашенных ораторов. Они возносили хвалы Создателю за то, что он благословил сей мир выхлопами и токсинами, возводили очи горё, словно бензин спускался с неба, и вообще выглядели набожными, как черти.

— Набожные, как черти, — повторяет Зеб. — Я всегда любил это выражение. По моему скромному мнению, набожность и черт — две стороны одной медали.

— Скромному мнению? — переспрашивает Тоби. — С каких это пор твое мнение стало скромным?

— С тех пор, как я встретил тебя. Один взгляд на твою прекрасную попу, чудо Господня творения, и я понял, какое я в сравнении с тобой убожество. Еще немного — и я начну вылизывать пол у тебя под ногами. Сжалься надо мной, а то я застесняюсь.

— Хорошо, я позволяю тебе иметь ровно одно скромное мнение. Продолжай.

— А можно я поцелую тебя в ключицу?

— Через минуту. Сначала расскажи до конца, — она только учится кокетничать, но наслаждается этим занятием.

— До конца? Ты соскучилась по моему концу? Хочешь поговорить о том, чем мы сейчас займемся?

— Обязательно, но сначала закончи свой рассказ.

— Ладно уж.

Преподобный разработал теологическую доктрину, с помощью которой греб деньги. Конечно, с обоснованием из Писания. Евангелие от Матфея, глава 16, стих 18: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою».

«Не нужно быть семи пядей во лбу, — говорил преподобный, — чтобы понять: Петр по-латыни „камень“, а значит, подлинное значение имени „Петр“ — петролеум, каменное масло, оно же нефть. А значит, друзья мои, этот стих из Писания относится не только к святому Петру; это пророчество, предвещающее нефтяной век, и доказательство тому, друзья мои, у вас перед глазами! Ибо что в наши дни ценней всего? Нефть!» Да, этот вонючий говнюк был умен, ничего не скажешь.

— Он и правда все это проповедовал? — спрашивает Тоби. Это должно быть смешно или нет? По тону Зеба не понять.

— И не забудь про «олеум». Эта часть еще важней, чем «Петр». Преподобный мог часами распространяться на эту тему. «Друзья мои! Как мы все знаем, „олеум“ по-латыни — масло. И действительно, в Писании повсюду упоминается освященное масло, елей! Что как не оно используется для помазания священников, пророков, царей? Елей — знак особой избранности, помазание им — одно из таинств Церкви! Какое нам еще нужно доказательство того, что наше каменное масло, петролеум, нефть — священна? Ее поместил в Землю Господь с особой целью, уготовав ее для верных, чтобы они могли преумножать Его дела! Его орудия для извлечения нефти ныне изобилуют на лике Земли, и Он посылает нам свои щедрые дары! Разве не сказано в Писании, что светильник нельзя держать под спудом? А что горит в светильнике, как не масло? На чем работают электростанции, дающие нам свет? Вот именно! На нефти, друзья мои! Священное масло нельзя прятать под спудом — иными словами, нефть нельзя оставлять в толще каменной породы, ибо поступать так означало бы идти наперекор Писанию! Вознесем же свои голоса в гимне, и да изливается нефть неиссякающими, благословенными потоками!»

— Это ты ему подражаешь, я так понимаю.

— А то! Я столько раз все это слышал, что мог бы воспроизвести даже стоя на голове. И Адам тоже.

— У тебя хорошо получается.

— У Адама получалось еще лучше. В церкви преподобного — и за обеденным столом преподобного — мы молились не об оставлении грехов и даже не о дожде, хотя видит Бог, нам не помешало бы ни то, ни другое. Мы молились о ниспослании нефти. Да, и природного газа тоже — преподобный включил его в список Божьих даров, посылаемых избранным. Каждый раз, когда мы молились перед едой, преподобный напоминал, что еда попадает к нам на стол исключительно благодаря нефти — ведь на нефти работают трактора, которые пашут землю, грузовики, которые доставляют продукты в магазин, и даже машина, на которой наша заботливая мать, Труди, едет за продуктами, и электростанция, которая питает бытовые приборы для приготовления пищи. Можно сказать, что мы едим и пьем нефть — впрочем, это и в прямом смысле отчасти правда. Так что — благоговейте!

Приблизительно в этот момент мы с Адамом принимались пинать друг друга под столом. Нужно было пнуть другого так сильно, чтобы он дернулся или вскрикнул, но самому не подавать виду, потому что за неподобающие звуки полагалась трепка. Или заставляли пить мочу. Или что похуже. Но Адам был не из тех, кого легко довести до крика. Меня восхищало это его свойство.

— Неужели буквально? Мочу?

— Честное слово. Пусть у меня сердце лопнет, если я вру — правда, не худо было бы сперва вспомнить, куда я засунул эту совершенно ненужную в хозяйстве вещь…

— А я думала, вы друг друга любили. Ты и Адам.

— Так и есть. А пинали друг друга, потому что мы мальчики. Девчонкам этого не понять.

— Сколько же тебе было лет?

— Слишком много. Хотя Адам был старше. Всего на пару лет, но у него, как сказали бы вертоградари, древняя душа. Он был мудр, а я глуп. И так было всегда.

Адам был тощий мелкий сопляк. Он был старше Зеба, но Зеб уже к пяти годам далеко обогнал его по силе. Адам был методичен: он размышлял и все продумывал. Зеб был импульсивен: он стрелял навскидку, поддавался приступам ярости. Это примерно с одинаковой частотой доводило его до беды и помогало выкрутиться.

Но вместе они добивались поразительных успехов. Словно сиамские близнецы, сросшиеся головами: Зеб — плохой мальчик, у которого хорошо получались плохие дела, и Адам — хороший мальчик, у которого плохо получались хорошие. Точнее, который использовал хорошие дела как ширму для плохих. Адам и Зебулон: A — Z, как подставки по двум концам книжной полки, первая и последняя буквы латинского алфавита. Эта умилительная симметрия была идеей преподобного — он любил, чтобы во всем просматривался некий смысл.

Адама вечно ставили в пример. Ну почему Зеб не может вести себя хорошо, как его брат? Сидеть прямо, не ерзать, есть нормально, рука — не вилка, не вытирай лицо рубашкой, слушайся отца, говори «да, сэр» и «нет, сэр», и так далее. Все это произносила Труди, причем почти умоляющим тоном: она хотела только мира и покоя, и ей совершенно не доставляло удовольствия то, что Зеб получал за строптивость и мрачность — рубцы, синяки и шрамы. Она не была садисткой, в отличие от преподобного. Но была центром своей собственной вселенной. Ей нужны были разные приятные вещи, а источником питающих их денежных потоков был преподобный.

Напомнив Зебу о том, как образцово ведет себя Адам, она продолжала: то, что он такой пай-мальчик, еще большая его заслуга, еще более удивительно, если принять во внимание, что… тут она замолкала, потому что Труди и преподобный всячески избегали упоминать Фенеллу, мать Адама. Можно было бы ожидать, что они используют скандальное поведение Фенеллы как палку для морального избиения Адама, но почему-то они этого не делали. Он слишком хорошо изображал — имитировал — невинность, чему способствовали большие голубые глаза и худенькое благообразное личико.

Зеб нашел старые фотографии Фенеллы — на флешке, которая валялась на дне ящика в чулане, том самом, куда Зеба часто запирали. Он спрятал там мини-фонарик, чтобы видеть в темноте. Наткнувшись на флешку, он ее прикарманил, а потом воткнул в компьютер преподобного, желая посмотреть, что будет. Флешка еще работала: на ней оказалось штук тридцать фотографий Фенеллы, некоторые — с маленьким Адамом, несколько штук — с преподобным, никто из них особо не улыбался. Должно быть, про флешку просто забыли, потому что других фотографий Фенеллы в доме не было. Она совсем не походила на шлюху: у нее было такое же худое лицо с прямым правдивым взглядом больших глаз, как у Адама.

Зеб в нее прямо-таки влюбился; если б только он мог с ней поговорить и рассказать, что тут происходит, она бы встала на его сторону. Она бы возненавидела их домашний уклад не хуже самого Зеба. Наверняка она и правда ненавидела этот дом, иначе не сбежала бы. Хотя по виду она была не из беглецов — слишком хрупкая.

Иногда Зеб завидовал Адаму, потому что он успел немного побыть сыном Фенеллы, а у Зеба была только Труди. Потом его брала досада на то, что Адам из всех проделок выходит невинной овечкой, и он начинал украдкой мстить: подкладывал какашки в кровать, дохлую мышь в раковину, менял местами в кранах горячую и холодную воду — к тому времени он уже освоил водопроводную систему дома — или просто делал брату «мешок» в постели. Мальчишеские пакости. Преподобный хорошо наварился на нефтяных акциях, да и потоки из карманов прихожан изливались весьма обильно, поэтому семья жила в большом доме. Труди с преподобным спали в противоположном крыле. Так что даже если бы Адам завопил, они бы его не услышали. Хотя он никогда не вопил: только смотрел лучистым взглядом с ноткой упрека, словно говоря «Я тебя прощаю», и это злило Зеба еще в десять раз больше.