Александр Петров - Сестра Ноя Страница 23

Знал ли я!.. Мог ли я предположить, что этот с виду невинный «пригляд» обернётся таким!.. Виктор присмотрелся к девушке, разглядел набирающую силу красоту – да и влюбился. А я обнаружил в себе страшную злую силу – ревность. Она сжигала меня изнутри, она не давала покоя. Конечно, мне стало известно от того же Виктора, что Фрезер положил глаз на Машу и даже имел нахальство потребовать у неё свой пресловутый «налог» – право первой ночи. Знал я и о противостоянии Виктора этому бандиту. И уж конечно понимал, что мне бы с этой бедой не справиться. Но чтобы Виктор так насмерть влюбился в Машеньку и даже решил сделать ей предложение – такого от бесстрастного и даже внешне холодного супермена я никак не ожидал.

Нет, Маша не изменилась в отношении ко мне, она по–прежнему была со мной ласкова и дружелюбна, но я чувствовал, как часть её души навеки закрылась от меня. И понял довольно неприятную для себя вещь – я потерял девушку, как будущую невесту и теперь могу рассчитывать только на дружбу с ней.

С раннего детства на девичьем лице поселилась едва заметная улыбка. Исчезли страх, подростковые перепады настроения, изматывающий голод поиска смысла, нечаянные обиды, слякотная злость, ядовитые подозрения… Лишь только черная тучка подлетала к сердцу, как сознание заполнял океан небесной синевы, и вспыхивало солнце – и туча уносилась прочь. …И сам Господь улыбался ребенку солнечной отеческой улыбкой.

Девочка пыталась разделить эту огромную радость с мамой, папой, сестрой, но они только пугались и даже как‑то попытались показать её врачу. Бабушка кивала седой головой и засыпала. А однажды Маша увидела на моей физиономии слабое отражение собственной улыбки и доверилась мне. Она подсела ко мне в школьной столовой и за супом с фрикадельками рассказала о самолете, об иллюминаторе и синем чистом небе там, на высоте.

— Знаешь, Маша, – сказал я тогда, промокнув губы салфеткой, – мне это известно с первого класса.

— Что известно?

— Первого сентября ты стояла перед школой в белых бантах, с букетом белых лилий. И улыбалась так, будто солнце в тот день светило только тебе. Я смотрел на тебя, а в голове звучало: «Эту девочку Бог поцеловал!»

— Так, значит, ты всё, всё знаешь? – сказала она и подарила мне самый дорогой, самый ценный подарок – персональную улыбку.

— Знаю только это и больше, пожалуй, ничего существенного, – признался я и опустил глаза.

— Значит, я могу тебе доверять!

— Да! Можешь. Конечно…

Мне довелось наблюдать, как Маша из тоненькой девочки превращается в худенького подростка, потом привыкала к своему новому телу, отчаянно сражалась с прыщами и жирным блеском на лице, стала поправляться, её движения, угловатые и неуклюжие, понемногу стали приобретать плавность. Я будто наблюдал, как нескладный утенок превращается в прекрасную белую лебедь. Только что мне телесные превращения, когда на её прекрасном лице я непрестанно видел таинственное сияние небесной улыбки, почти незаметное для других, но такое притягательное для меня.

Во время того «весьма серьезного» разговора Маша была очень ласкова ко мне, она мягким голосом, бережно, напомнила о своём «солнечном полёте». Потом объяснила, откуда это было и от Кого. Да, от Бога! Это Он избрал Машу для какой‑то только Ему ведомой цели и создал над её светлым челом Покров. Бог Сам защищал Машу! А уж какой «инструментарий» Господь избирал для её защиты – дело десятое, главное было вот что: её смирение, её любовь к Богу и к ближним, её терпение и вера.

В ту минуту и пришло ко мне открытие! Маша стала Божией избранницей и первой открыла дверь, ведущую в Царство Небесное, где существуют совсем отличные от земных законы – вышеестественные по действию, совершенные по замыслу, божественные по проис¬хождению. И сама суть этой новой вселенной – в таинственной и непостижимой вечной любви.

Маша вошла в открытые двери нового мира, оглянулась и протянула руку мне: идём вместе! И я доверился и пошел вслед за ней, рядом с ней, крепко сжав тёплую ладошку её тонкой хрупкой руки.

С той минуты мы с Машей стали обладателями своего собственного мира, который созидали вместе с Творцом и Учителем. И неважно, где мы находились, с кем общались, – отныне мы носили в себе собственную бескрайнюю вселенную, в которой вечно светило наше солнце, наши звёзды, цвели наши цветы – и всё это сияло и благоухало так, как это было необходимо нам. Куда бы мы ни приехали, собственная вселенная всюду сопровождала нас, окружая незримым огненным сиянием наши тела и души.

После осознания столь важного открытия, ревность исчезла из моей души. Наши отношения с Машей поднялись на ту высоту, откуда сиюминутные страсти казались несущественной мелочью. Да что там – наша чистая любовь обрела вечность и стала неподвластна географическим и временным границам, воздействию мирских союзов и агрессии извне. Наша любовь стала неприкосновенной.

Дед. Последняя молитва

Только перед лицом смерти

по–настоящему рождается человек

(Блаженный Августин)

Когда сознание возвращалось, ему подолгу приходилось вспоминать кто он такой. Будто из густого бульона на поверхность всплывало имя Иван, имя отца – Архип, фамилия – Кулаков, нет, это не его фамилия, это презрительное прозвище, которым «наградил» его враг. На самом деле он из рода Стрельцов, потомственных охотников. Следом за выяснением полного имени приходили ощущения тела: биение сердца, выбрасывающего густую кровь к вискам, пальцам рук и ног. Иногда ему удавалось приподнять руку и увидеть, каким тощим стало некогда мощное орудие – с толстыми фиолетовыми венами и дряблой отвисшей желтоватой кожей в уродливых серых пятнах.

…И вдруг в животе вспыхивала острая боль и растекалась по всему телу. Он знал, эту боль называют «рак» и даже порой видел, как серо–зеленое существо огромными когтистыми клешнями впивается в тело, по кусочку отрывает плоть и пожирает, вращая безучастными глазами хищника. Он много боли вытерпел в своей жизни, но эта удивляла своей разрушительной и нескончаемой силой – оцепеневшее тело охватывал огонь, а голову сверлил огромный бурав, смешивая там всё до полного безобразия. Когда боль достигала вершины и каждую клеточку тела прожигала агония, он просил у Бога прощения, призывал Ангела и впадал в бесчувствие.

Вместе с благодарным «Слава Богу» приходил острый стыд и желание что‑то сделать напоследок, что принесло бы с детства знакомое чувство прощения. В такие минуты сверху–справа изливался приятный теплый свет, будто мать подходила к младенцу и гладила по голове ласковой тёплой ладонью: Вестник Божий возвращался и снова и снова помогал ему избавиться от бремени беспокойной совести.

Как ни пытался Иван Архипович оправдать своё предательство, оно продолжало жить в душе и смердить оттуда, и жечь адским огнём. Строгий наказ детям верно служить безбожной власти и ни словом, ни делом не проявлять веры в Бога, обходить церкви за версту – сделал своё дело. Дети Ивана стали «иванами не помнящими родства» – они по партийной линии привлекались к работе чекистов, принимали участие в арестах невинных людей, разрушении храмов Божиих, надругательстве над древними иконами… И отец их смотрел на все эти бесчинства с тупым спокойствием, своим молчанием снова и снова предавая Спасителя, Пресвятую Богородицу, Святых Божиих, самой жизнью и смертью своей запечатлевших навеки веру и любовь к Богу.

И теперь, когда некогда могучий богатырь день за днем таял, дети подходили к постели умирающего и видели только изъеденное раком тело – и его жалели: туловище, руки, ноги, череп, тщательно скрывая брезгливость. А до вечной души Ивана им дела не было! Для атеистов души не существует! А она‑то – душенька его – страдала, продолжая сокровенную жизнь, быть может, даже более деятельную, чем во все предыдущие годы.

«Только скажи, Иван, ты предал Бога как апостол Петр или как Иуда?» – этот вопрос, хлестанувший его горячей пощечиной по лицу, много лет назад, всплывал из глубины сердца и сверлил мозг посильней раковой боли, пострашней огня гееннского!

Иван был младшим и самым любимым сыном, Господь наградил его силой и умом, прекрасными верующими родителями. Почему же он вместо непрестанной благодарности Богу за дарованные Им таланты возгордился и так по–воровски присвоил этот дар себе? Почему он так легко пошел за врагами, растлителями, соблазнителями и возненавидел Церковь Христову, «едину Святую, Соборную и Апостольскую», которую «не одолеют врата ада»? Да, он жил трудовой весьма обеспеченной жизнь крепкого крестьянина. Господь показывал ему Свою любовь и одаривал за честный труд, молитвы, исповедь и Причастие всеми земными благами. Почему же он, Иван Архипович, сначала проявил внимание, потом сочувствие, а затем и вовсе пошел за теми, кого отец его Архип Степанович выгонял вон из дому, вышвыривая вслед «дары данайские», осквернённые уже тем, что их касались грязные руки богохульника!