Жан Фрестье - Выдавать только по рецепту. Отей. Изабель Страница 23

— У меня нет выбора, — отвечает она.

Она подносит к свету свое тонкое запястье, чтобы взглянуть на часы.

— Меньше чем через час автобус заедет за мной и другими девушками, поступившими на службу, как я. Рене, наверное, сказал тебе, что я теперь на службе. Я больше не свободна.

Меньше чем через час. Мне остается меньше часа на то, чтобы удержать Сюзанну. На всякий случай я обнимаю ее.

— Сюзанна, я прождал тебя целую ночь.

Она отстраняется, идет на балкон за своими длинными чулками, которые сохли там ночью, спокойно кладет их в сумку.

— Если хочешь проводить меня до автобуса, то иди одевайся.

Это приказ. Я повинуюсь. Я пускаюсь в путь к себе в комнату.

Завтра наступило. Сюзанна уезжает. Она действительно уезжает. До сих пор я не верил в этот отъезд; я воображал его. Теперь его надо пережить. Никакой наркотик не сможет помешать мне пережить его. У меня нет достаточно большой дозы, чтобы превратить отсутствие Сюзанны в присутствие, чтобы заполнить пустоту, которая останется после ее отъезда. Во время ее первого отъезда, в Мсаллахе, я записал ее в пропавшие без вести; отныне она будет в списках погибших. Потребовалось ее возвращение, чтобы состоялся настоящий отъезд.

Я надеваю брюки, рубашку. Возвращаюсь к Сюзанне. Она села, поджидая меня. Точит пилочкой ногти.

— Ты не хочешь побыть несколько дней со мной?

— Нет.

Я возвращаюсь к себе в комнату. Надеваю туфлю, только одну. Иду обратно.

— Сюзанна, почему ты пришла сюда?

— А куда мне было идти? В гостинице не было мест.

Она не подняла головы. Волосы спадают ей на лицо, как уши у пуделя.

Я неторопливо заканчиваю одеваться. Теперь спешить некуда. Сюзанна не уедет. Она думает, что уедет. Она закончила обрабатывать ногти; она проявляет нетерпение.

— Я опоздаю на автобус. Поторопись.

Она не подозревает о том, что против нее затевается. Она не знает, что ее ждет. Еще немного, и мне станет ее жаль.

— Ну все, все, я готов.

Словно перед уходом, я беру чемодан. Ключ в замке; я на два оборота запираю оба замка чемодана и кладу ключ себе в карман. Ловушка расставлена. У меня есть один шанс из двух, что она захлопнется.

Я поставил на пол закрытый чемодан. Глядя в упор на Сюзанну, я произношу слова, которые захлопнут капкан:

— Ты не можешь уехать. У тебя не осталось ни одной ампулы морфия. Вчера вечером я выпотрошил коробку.

Она попалась. Я вижу, как тает гордость у нее на лице. В первый раз она улыбнулась, но словно испуганно, с порозовевшими щеками.

— Ты не сделал этого, — говорит она. — Ты не злой. Ты прекрасно знаешь, что я не доеду до Орана без наркотиков. Ты знаешь, что я должна ехать, что я не свободна.

Я не отвечаю. Захожу к себе в комнату, растягиваюсь на постели. Сюзанна зашла вслед за мной:

— Ключ. Куда ты дел ключ от моего чемодана?

Я не отвечаю.

— Дай мне ключ.

Я не отвечаю.

— Если бы ты взял то, о чем говоришь, зачем бы тогда ты запер чемодан на ключ? Ты ничего не взял.

Я приподнимаюсь.

— Если ты в этом уверена, — говорю я, — пошли.

Я снова беру чемодан. Иду к коридору.

— Мишель, дай мне ключ.

— Я его потерял. Пошли; ты опоздаешь.

— Ключ. Я хочу посмотреть, солгал ли ты.

— Я не солгал. Пошли.

— Верни мне ключ.

Я ставлю чемодан. Возвращаюсь к себе в комнату, Сюзанна идет за мной по пятам. Она идет со мной в ногу. Значит, ноги ее уже плохо держат.

Я ложусь на кровать. Она снова пытается улыбнуться. Она права; улыбка у нее очаровательная; она открывает два очень белых зуба. Но жалость сталкивается во мне с радостью дикаря, разбивается о нее, и вот я упрям, испорчен, словно дикарь, злорадно наблюдающий за тем, как на лице Сюзанны все отчетливее проступает страх.

Она по очереди проводит обеими руками по щекам, осунувшимся от страха. Она размышляет. Кусает губы. Ее голова покачивается направо и налево. Она ищет выход и не находит. Несколько раз она взглядывает на меня пристально, пытаясь понять, какую ложь или какую правду я скрываю. Но я непроницаем, как чемодан.

— Отдай мне ключ.

Никакого ответа. Ловушка, как и чемодан, плотно захлопнулась. Ах! Если бы Сюзанна хорошенько подумала, она бы поняла, что я не брал коробки; ведь если бы я ее взял, мне незачем было бы запирать чемодан. Но она не раздумывает, она замкнулась в своем страхе. Я ее не удерживаю. Суть ловушки в том, что она не может рассуждать, она не хочет подвергаться риску, каким бы малым он ни был, риску уехать без наркотика. Она, конечно, попытается уехать, но вернется.

— Не хочешь дать мне ключ? Ну так я ухожу, он мне не нужен.

Жалкая хитрость; она воображает, будто я стану ее удерживать. Она дошла до двери и передумала. Возвращается в гостиную, пытается вскрыть чемодан. Я слышу, как она пыхтит, ломает ногти о замки. Замки не поддаются. Я тоже не поддамся. После чемодана она попытается вскрыть меня.

Вот и она, слегка запыхавшаяся, но спокойная, принуждающая себя к спокойствию. Она называет меня по имени.

— Ну же, Мишель; верни мне ключ.

Она сказала это мягким голосом, в котором едва сквозит нетерпение. У нее может получиться получше.

— Мишель, солнышко, верни мне ключ. Мне надо ехать.

Уже лучше. Лучше, но бесполезно. Все равно, что увещевать чемодан. Мне жутко хочется отдать этот ключ. Но я не могу. Рука в кармане, сжимающая ключ, не может раскрыться.

— Это подло!

Она прокричала эти слова очень громко. Я этого ожидал, но все же разволновался. От крика я всегда робею. Я говорю себе, что я подлец, и то, что я говорю это себе, делает меня еще в десять, в двадцать раз подлее. Я дошел до той точки, когда отступать невозможно. После насилия убийство подразумевается само собой.

Мы пока на стадии насилия. Я ждал этого. Сюзанна подходит ко мне, царапает, бьет по лицу. Недолго. Нет ничего более обезоруживающего, чем безоружное лицо, о которое можно вытереть — туда-обратно — ладонь и ее тыльную сторону. Все равно, что бить самого себя.

Все, больше ничего. Я-то думал, что она сильнее, злее. Она меня разочаровывает. Теперь я вижу, как лицо Сюзанны одновременно старится и молодеет, старится там, где лоб и нахмуренные брови, молодеет там, где рот с уже дрожащей пухлой губой.

Она села на край кровати, чтобы лучше плакать. Недолго. Плакать значит терять время, это ничего не решает. Ей нужен ключ; ей нужно приобрести уверенность, без которой она не может жить. Ее жизнь в моих руках. Чего она только не сделает, чтобы заполучить ее обратно! Она думает об этом. Ее слезы всего лишь передышка, предлог для того, чтобы поразмыслить, затишье перед тем, как испытать новое оружие.

— Чего ты от меня хочешь?

Я не отвечаю. Я ничего не хочу. Недавно я хотел удержать Сюзанну; теперь уже не знаю. Я жду, не зная, чего именно.

Она ложится на меня, покрывает мое лицо колкими поцелуями. Ее волосы, словно полог палатки, опускаются над нашими лицами, укрывая боль, ее и мою.

— Отдай мне то, что ты взял.

Я отпустил руки.

— Ты меня хочешь?

Я не отвечаю.

— Ты меня еще хочешь?

Раскинув руки, раскрыв ладони, я лежу на кровати мертвым грузом. Всем своим молчанием я давлю на Сюзанну. Никакие слова, никакие объятия не раскроют мне Сюзанну с большей надежностью, большей полнотой, чем молчание и неподвижность, которыми я подавляю ее.

Как ей, наверное, одиноко!.. Чтобы заставить меня говорить, она прикладывается ухом к моему рту. Затем приподнимает мои безжизненные руки, кладет их на свое тело, направляет их, ласкает себя ими. Но ничего не берет, не сжимает, не удерживает ее. Тогда она отстраняется, срывает, расстегивает, рвет свою одежду, словно та жжет ее. Но это не из любви. Я не в счет. Я для нее ничто. Она думает о своем морфии. Она переспала бы с целым светом, чтобы получить ключ от своего чемодана. Она тянется ко мне. Она направляет на меня свое тело, свое последнее оружие.

Я не этого ждал. Я изнемогал от отвращения и печали. Я спрыгнул с кровати:

— Вот твой ключ. Я ничего не взял.

Не протянув руки за ключом, она снова упала на постель. Теперь она плакала, но настоящими слезами. Я подошел к ней, вложил ключ ей в руку. Она отказалась взять его. Тогда я подбежал к чемодану, открыл его, взял коробку. Словно погремушкой перед ребенком, я слегка потряс над ухом Сюзанны коробкой, в которой звякали ампулы.

— Вот видишь, я солгал.

Она не ответила.

Я подошел к окну, раскрыл обе створки. Верхняя часть улицы четко выделялась на фоне неба темно-синей полосой.

— Посмотри, какой чудесный день! Почему ты плачешь?

Я повернул Сюзанну к свету, встряхнул ее за плечи, словно чтобы разбудить. Она плакала, закрыв лицо руками. Я просунул руки ей под шею и под колени. Положил ее голую на плиточный пол посреди комнаты.

— Ну же, проснись! Опоздаешь на автобус.