Иосиф Шкловский - Эшелон Страница 23

Отсидевшись часов десять в Плимутской бухте, «Грибоедов» продолжил свой прерванный в самом начале далекий путь. Времени было в обрез, поэтому капитан повел судно не проторенными морскими путями, а по «ортодромии», т. е. кратчайшему пути на сфере. Все 22 дня этого редкого в наши дни пути стояла чудесная солнечная погода. Океан был пуст, как во времена Христофора Колумба. Ни один флаг нам не встретился. Только при таких, весьма редких в наши дни, необычных обстоятельствах можно почувствовать необъятность водной пустыни. Появились летучие рыбы — они плюхались прямо на палубу. Стали видны южные созвездия с экзотическими названиями. Буйно отметили праздник Нептуна. На традиционный вопрос замаскированного под владыку морей (пеньковая борода, трезубец, картонная корона) матроса, окруженного вымазанными сажей «арапами»: «Что за судно, какой груз везете, куда путь держите?» — капитан с верхотуры своего мостика ответствовал (помню буквально): «Судно у нас купеческое, земли Советской. А везем мы ученых мужей затмение Солнца наблюдать и тем науку обогащать». «Нептун» ответом капитана оказался вполне удовлетворенным и предложил «тех, которые еще не соленые — посолить». И началась потеха! Матросы притащили шланги и стали друг друга со страшной силой поливать морской водой. «Научники» собрались на верхней палубе, вырядившись по случаю такого торжества в лучшие костюмы. Наступил момент, когда веселье должно было вот-вот иссякнуть, так как полуголые матросы явно не решались «солить» «чистую публику». Тогда я быстро разделся, сбежал по трапу вниз, попросил меня «посолить» и с одним приятелем-матросом затащил шланг на верхнюю палубу. Предварительно выход с этой палубы в помещение, где находились каюты, я запер. Боже, что тут было! Несмотря на вопли еще сухих пассажиров: «Это хулиганство!» — морского крещения не избежал никто.[16] Тут можно было наблюдать любопытное, хотя, конечно, тривиальное явление: как только человек становился облитым, он тут же присоединялся к лагерю обливающих. Дольше всех держался наш дуб — замполит. Вопя: «Я это так не оставлю! Это идеологическая диверсия!», — он заперся в своей каюте. Плененные «буржуазной идеологией» матросы во главе со старшим механиком просунули шланг в каюту замполита и стали ее заливать. Через несколько минут он выскочил оттуда с дикими воплями, и тут же был сбит с ног мощной струей из брандспойта. До этого я никогда не видел такого безудержного взрыва народных эмоций. Страшное дело — разбушевавшаяся толпа. Все, однако, быстро успокоилось, и праздник окончился очень милым банкетом. Я забыл сказать, что вина у нас было предостаточно. По тогдашним нормам загранплавания в тропиках полагалось пол-литра в день на человека. Может быть, с тех пор я недолюбливаю «Цинандали», предпочитая ему «Мукузани», которого на корабле не было.

И опять потянулись чудесные, но все же монотонные долгие дни плавания. Часами я просиживал на корме, созерцая пенный след корабля. Эта пена была несравненной чистоты. Только тогда до меня дошел известный миф о сотворении Венеры… Появилось, еще низко над горизонтом, невыразительное созвездие Южного Креста. Корабельная библиотека была убога. Тем не менее, мне попалась книга без начала и конца, содержание которой вызвало в моей душе резонанс. Конечно, это был Грин, решил я, но как же называется эта чудесная сказка, перемешанная с явью? Много лет спустя я нашел эту повесть, автор которой вовсе не Грин, а Леонид Борисов. Она называется «Волшебник из Гель-Гью». Повесть хороша, но такого впечатления, как тогда, на «Грибоедове», она на меня — увы! — уже не произвела.

К концу долгого плавания через Атлантику мы уже буквально изголодались хотя бы по клочку земной тверди. И вот — наконец-то! — по правому борту показались скалистые, покрытые тропическим лесом острова с певучим названием «Фернандо Наронья» — первый клочок бразильской территории. Никогда раньше я об этих островах не слыхал, хотя географию знал хорошо. А через два дня мы уже подходили к порту назначения со звучным названием Ангра дос Рейс. Городок расположен примерно в 100 милях к югу от Рио. Руководство экспедиции выбрало его по соображениям быстроты разгрузки и дальнейшей транспортировки «оптической» части астрономов вглубь страны, в Арашу по железной дороге. Задача эта была непростая, так как в Бразилии тогда даже не было единой ширины железнодорожной колеи. Выгрузив нас в Ангра дос Рейс, «Грибоедов» тотчас же должен был идти на север, в Баийо, где с его борта должны были производиться так блистательно удавшиеся радиоастрономические наблюдения Солнца во время затмения.

Наступил торжественный момент швартовки к стенке пристани. Мы, пассажиры, чувствуя себя этакими героями-первопроходцами, выстроились на верхней палубе. На всех нас были надеты белые шерстяные костюмы, специально сшитые для участников экспедиции академическим ателье. Единственным основанием для такой экипировки, по-видимому, была знаменитая фраза Остапа Бендера о белых штанах аборигенов города его мечты… Кстати, очень скоро мы убедились, что Остап сильно ошибался — подобно нам в Бразилии одевались только люмпены…

Итак, гордые и счастливые, мы выстроились на палубе. Панорама окаймленной высокими горами бухты была восхитительна. Вдали виднелись заросшие буйной тропической растительностью развалины монастыря Бернардинцев — древнейшего монастыря на американской земле (XVI век). Городок, весь белый, утопал в зелени. На пристань высыпали колоритные аборигены, преимущественно мулаты. Еще бы — мы были первым советским кораблем в порту Ангра дос Рейс!

Вполне естественно, что капитан решил не ударить в грязь лицом и выполнить швартовку артистически. А это означает, что корабль должен коснуться причала одной точкой и сразу же встать, как вкопанный. Это очень непросто сделать, и внимание капитана, стоявшего в белоснежном кителе на мостике, было всецело сконцентрировано на выполнении этого ответственнейшего маневра.

Швартовка была выполнена блистательно и должна была поразить столпившихся на пирсе знатоков, если бы не досаднейшее происшествие. Надо же — какому-то негоднику на борту «Грибоедова» именно в этот момент приспичило пойти в гальюн. По этой причине точно в момент швартовки «на одну точку» мощная струя морской воды, содержащая результаты жизнедеятельности означенного негодника, выплеснулась на ослепительно чистую набережную! Тут была допущена дополнительная промашка: полагается перед швартовкой задраивать люки гальюнов, но это забыли сделать, причем такое упущение в дальнейшем повторялось несколько раз в других портах.

Первыми поняли и оценили парадоксальность ситуации мальчишки на пристани — они стали заливисто хохотать, что-то выкрикивая на языке Камоэнса. За ними последовали и взрослые зеваки. Бывают ситуации, когда пассажиры неотделимы от своего корабля. Жалкий лепет, что это, мол, не я, что я здесь не при чем, настолько бессмысленен, что никто даже не думает так оправдаться. Мы просто все сгорели от стыда. И хотя можно было уже выходить на желанную землю, по которой мы зверски соскучились, никто на берег не сошел. И только на следующее утро мы стали трусливо выползать на опустевшую набережную.

Я вспомнил эту нравоучительную историю 34 года спустя в экзотическом городе Альбукерке, штат Нью-Мексико, где проходил симпозиум по внегалактической радиоастрономии. Не в пример прошлым годам, хозяева симпозиума отнеслись к нам, мягко выражаясь, без должной теплоты. Конечно, персонально мы не ответственны за афганские дела и беззаконную ссылку Сахарова. Но чувствовали мы себя так же погано, как некогда пассажиры «Грибоедова». Ибо бывают такие ситуации, когда пассажиры от своего корабля неотделимы.

Впрочем, проблема взаимоотношений пассажиров и корабля далеко не всегда решается однозначно. Я много общался с моими американскими коллегами во время грязной вьетнамской войны. И никогда ни я, ни другие советские астрономы этих пассажиров не связывали с империалистическим кораблем заокеанской сверхдержавы. Стоило бы разобраться в природе такой асимметрии. Это, однако, выходит за пределы моей компетенции.

Амадо Мио или о том, как «сбылась мечта идиота»

Откуда же мне было тогда знать, что весна и половина лета далекого 1947 года будут самыми яркими и, пожалуй, самыми счастливыми в моей сложной, теперь уже приближающейся к финишу жизни. В ту третью послевоенную весну до края наполненный здоровьем, молодостью и непоколебимой верой в бесконечное и радостное будущее я считал само собою разумеющимся, что предстоящая экспедиция к тропику Козерога — в далекую, сказочно прекрасную Бразилию — это только начало. Что будет еще очень, очень много хорошего, волнующего душу, пока неведомого. После убогой довоенной юности, после тяжких мучений военных лет передо мной вдруг наконец-то открылся мир — таким, каким он казался в детстве, когда я в своем маленьком родном Глухове замирал в ожидании очередного номера выписанного мне волшебного журнала «Всемирный следопыт» с его многочисленными приложениями. То были журналы «Вокруг света», «Всемирный турист» и книги полного собрания сочинений Джека Лондона в полосато-коричневых бумажных обложках. Читая запоем «Маракотову бездну» Конан-Дойля или, скажем, «Путешествие на «Снарке» Лондона, я был за тысячи миль от родной Черниговщины. Соленые брызги моря, свист ветра в корабельных снастях, прокаленные тропическим солнцем отважные люди — вот чем я тогда грезил. Вообще у меня осталось ощущение от детства как от парада удивительно ярких и сочных красок. На всю жизнь врезалось воспоминание об одном летнем утре. Проснувшись, я долго смотрел в окно, где на ярчайшее синее небо проектировались сочные, зеленые листья старой груши. Меня пронзила мысль о радикальном отличии синего и зеленого цвета. А ведь я в своих тогдашних художнических занятиях по причине отсутствия хорошей зеленой краски (нищета!) смешивал синюю и желтую. «Что же я делаю? Ведь синий и зеленый цвета — это цвета моря и равнины. В пору моего детства я бредил географическими картами. Мои школьные тетрадки были испещрены начерченными от руки всевозможными картами, которые я часто раскрашивал, не ведая про топологическую задачу о «трех красках», я до нее дошел сугубо эмпирически. С тех пор страсть к географии дальних стран поглотила меня целиком. Я и сейчас не могу равнодушно пройти мимо географической карты.