Пер Энквист - Визит лейб-медика Страница 23

Последовало продолжительное молчание.

— Кристиан Амлет, — в конце концов, с улыбкой произнес Гаррик.

Однако он сразу же согласился изменить репертуар.

Вместо «Гамлета» 20 октября 1768 года для датского короля и его свиты сыграли «Ричарда III».

Кристиан VII так никогда и не увидел какой-либо постановки «Гамлета». Но Струэнсе навсегда запомнил реплику Гаррика: Кристиан Амлет.

В ночь после представления король отказывался засыпать.

Он не пожелал, чтобы ему читали вслух «Историю Карла XII». Он хотел говорить о чем-то, что его явно волновало. Он спросил Струэнсе, почему представление «Гамлета» заменили другой пьесой.

Он ведь хорошо знал пьесу «Гамлет». И он со слезами просил Струэнсе быть откровенным. Неужели его самого считают сумасшедшим? Он заверял, что не считает себя сумасшедшим, это было его твердым убеждением и надеждой, и он каждый вечер молил своего Благодетеля о том, чтобы это было неправдой.

Неужели ходят сплетни? Неужели о нем говорят? Неужели они не понимают?

Он никак не мог успокоиться. Он не пребывал в бешенстве, но и не вел себя по-королевски, во время этого приступа королевское достоинство совершенно отсутствовало. Достоинства ему не хватало часто. Но сейчас он впервые коснулся подозрения и мысли о своей болезни, и это глубоко потрясло Струэнсе.

— Ваше Величество, — сказал Струэнсе, — Ваше Величество иногда бывает несколько трудно понять.

Тогда король лишь ничего не выражающим взглядом посмотрел на него и заговорил об увиденном спектакле, о «Ричарде III». Эта жестокость, сказал он. Чтобы король Милостью Божьей проявлял такую неслыханную жестокость. Это невыносимо.

— Да, — согласился Струэнсе. — Это невыносимо.

— Но когда я оказался свидетелем этой жестокости, — продолжал Кристиан, — я ощутил нечто… ужасное. В своей душе.

Кристиан лежал в постели, свернувшись и закрыв лицо простыней, словно желая спрятаться.

— Ваше Величество, — очень спокойным и дружелюбным голосом сказал Струэнсе, — и что же было столь ужасным?

В конце концов король выговорил:

— Наслаждение, — сказал он. — Я испытал наслаждение. Я болен, доктор Струэнсе? Скажите, что я не болен.

Что же он мог сказать.

В ту ночь доктор Струэнсе впервые заплакал в присутствии короля. И тогда Кристиан стал его утешать.

— Мы уедем, — сказал Кристиан. — Мы уедем, друг мой, я завтра прикажу готовиться к поездке в Париж. В Париж. Нам необходимо увидеть свет разума. Вольтера. Мы должны покинуть этот английский сумасшедший дом. Иначе мы все станем психами.

— Да, — согласился Струэнсе. — Нам надо уезжать. Это невыносимо.

5

Сокращение срока пребывания в Англии удивило всех; они очень быстро тронулись в путь, словно это было бегством.

Чего ждал Кристиан от Парижа, неизвестно. Но на него навалились разные церемонии.

На десятый день пребывания в Париже сообщается, что король «нездоров по причине простуды»; правда же заключалась в том, что он провел этот день в совершенной апатии, сидел полностью одетый у себя в комнате и категорически отказывался с кем-либо разговаривать. Струэнсе, который теперь считался человеком, хоть в какой-то степени имевшим влияние на короля, спросили, не существует ли лекарства, способного смягчить королевскую меланхолию. Поскольку ответ оказался отрицательным, стал планироваться незамедлительный отъезд домой. На следующий день, когда необъяснимая подавленность короля не отступила, Струэнсе отправился к Его Величеству.

Часом позже он вышел и сообщил, что Его Величество решил на следующий день принять французских философов, создавших Большую энциклопедию.

В противном случае необходимо было ехать домой немедленно.

Поскольку такая встреча не планировалась, это вызвало большой переполох, и у многих возникли недобрые предчувствия, ибо французские просветители не пользовались благосклонностью при французском дворе; исключением был только Дидро, к которому ранее благоволила любовница Людовика XV мадам де Помпадур, в результате чего он и делил ее с королем.

Встречу поспешно организовали. Нездоровье короля внезапно прекратилось, он, казалось, пребывал в хорошем настроении, и мебельное убранство никоим образом не пострадало.

Встреча состоялась 20 ноября 1768 года в доме датского посланника в Париже — барона Карла Генриха Глайхена.

Пришла вся редакция Большой энциклопедии — восемнадцать человек. Их возглавляли Матран, Даламбер, Мармонтель, Лакондамин, Дидро, Гельвеций и Кондильяк. Но самого желанного для короля гостя — господина Вольтера — среди них не было, он, как всегда, находился в Ферне.

Это было странное сборище.

Маленький, возможно, сумасшедший датский юноша — ему было девятнадцать лет — сидел в окружении философов-просветителей, которым суждено было изменить европейскую историю на несколько сотен лет вперед.

Сперва он был напуган. Затем он, словно каким-то чудом, успокоился, его страх отступил, и его охватило чувство искренней доверительности. Когда Дидро, глубоко поклонившись, поздоровался с Его Величеством, тот почти шепотом произнес:

— Я хочу, чтобы вы сообщили вашему другу, великому Вольтеру, что это он научил меня думать.

Его голос дрожал от глубокого внутреннего волнения. Но это был не страх. Дидро смотрел на него с изумлением и интересом.

После встречи Кристиан чувствовал себя счастливым.

Он держался таким молодцом. Поговорил со всеми французскими философами по очереди, сумел обсудить их труды, он говорил на отличном французском языке и чувствовал их теплое к себе отношение.

Возможно, это был высший миг его жизни.

Краткая речь, которую Дидро, обращаясь к нему, произнес в заключение, преисполнила его радостью. Я полагаю, — сказал Дидро, — что свет просвещения сможет зажечься в маленькой стране Дании. Что Дания, при таком просвещенном монархе, сможет стать образцом для подражания. Что все радикальные реформы, основанные на свободомыслии, терпимости и гуманизме, под руководством такого датского монарха, смогут быть проведены. Что датский король Кристиан VII сможет тем самым вписать свою главу в историю просвещения.

Кристиан был этим глубоко тронут и не мог вымолвить ни слова. А господин Даламбер мягко добавил:

— А мы знаем, что искра может зажечь пожар в прерии.

Струэнсе пошел провожать гостей до экипажей, а король махал им на прощанье из окна. Дидро отвел Струэнсе в сторону для небольшого разговора.

— Король скоро возвращается в Копенгаген? — спросил он, хотя именно это его, казалось, не особенно интересовало, он имел в виду нечто другое.

— Ничего еще окончательно не решено, — сказал Струэнсе. — Это, в некотором смысле, зависит от короля. От здоровья короля.

— А вы — королевский лейб-медик? И из Альтоны?

Струэнсе, с едва заметной улыбкой, сказал:

— Из Альтоны. Вы хорошо информированы.

— А вы, как я слышал, хорошо информированы об идеях французских просветителей?

— О них, но также и о Хольберге — крупном датском философе-просветителе, — сказал Струэнсе с улыбкой, истолковать которую французскому гостю было не дано.

— Говорят, — продолжал Дидро, — что король… болен?

Струэнсе не ответил.

— Неуравновешен?

— Очень талантливый, но впечатлительный молодой человек.

— Да. Я довольно хорошо информирован. Ситуация странная. Но вам он, похоже, полностью доверяет.

— Я — врач Его Величества.

— Да, — сказал господин Дидро. — Во многих письмах из Лондона мне сообщалось, что вы — врач Его Величества.

Это была минута странного напряжения. Лошади нетерпеливо переминались в упряжках, накрапывал дождь, а господин Дидро, казалось, хотел что-то сказать, но сомневался, стоит ли это делать.

Но, в конце концов, он сказал.

— Эта ситуация уникальна, — негромким голосом произнес господин Дидро. — Власть формально находится в руках талантливого, очень талантливого, но психически неуравновешенного короля. Некоторые утверждают — я не уверен, можно ли так сказать, — что он — сумасшедший. Вы пользуетесь его доверием. Это налагает на вас большую ответственность. У просвещенного монарха крайне редко существует, как в данном случае, возможность рассеять тьму реакции. В России у нас есть Екатерина, но Россия — это море тьмы на востоке. В Дании эта возможность существует. Не восстанием черни и масс. А при помощи власти, данной Всевышним.

При этом Струэнсе заулыбался и вопросительно посмотрел на него.

— Всевышним? Я не думал, что вы с такой теплотой относитесь к вере во Всевышнего.

— Королю Дании Кристиану VII дана власть, доктор Струэнсе. Дана. Кто бы ему ее не дал, но она у него есть. Не правда ли?