Марианна Гончарова - Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник) Страница 23

Иван Фаддеевич Хребет много раз бывал за границей, поэтому был надрессирован быстро и четко реагировать на провокации империалистов. И он, глазом не моргнув, но посуровев лицом, ответил, что учебники по общественной дисциплине писали ученые с мировыми (мировыми — кто их знал в мире, наших Сусловых, кроме СССР, Болгарии и одного-двух случайных наших же резидентов в Монголии)… с мировыми именами. «Вы что, студентка Гончарова, им не доверяете?»

«Отчего же, конечно, доверяю, — ответила я. — А почему мы им не доверяем в случае с Марксом, Энгельсом и Лениным, что вынуждены перепроверять написанное идеологами с мировым (!) уровнем по первоисточникам…»

Вот как раз тот внимательный настороженный недоверчивый взгляд, это подергивание щекой и нервное бесконтрольное подмигивание глазом я и вспомнила, когда увидела, как Скрябин расширенными круглыми глазищами смотрит в монитор.

Недолго мы любовались. Скряба, которую невозможно даже сфотографировать, если она не спит, на этот раз застыла и даже забыла лапку с клавиатуры убрать — лапку положила туда и так сидела, втыкала мордой в экран. А потом вдруг как вскочит, как забегает вокруг, в лица нам стала заглядывать — мол, а это что-что? Растолкуйте и предоставьте быстро мне вот это загадочное, что пищит. И ведь не дура — стала изгибаться, шею тянуть и за монитор заглядывать. Под компьютер копать. А потом случилось быстро, дело техники — прыг на клавиатуру, два шага — дилит, энтер. И все — кина нема. Я его, конечно, достала из корзины, конечно. Но боимся, чтобы рефлекс не закрепился, чтобы Скрябин схему не запомнила «дилит-энтер». Потом в корзину залезет. Так она и до винчестера доберется… Это же Скрябин.

Так что кошка Скрябин получила новый опыт: она обнаружила, что на этой планете, кроме нее, в этом враждебном таинственном бесчувственном мире есть другие привлекательные особи, но и попутно сделала небольшое открытие, что по ту сторону монитора жизни нет.

А через час после киносеанса Скряба поймала мышонка. Сначала мы думали, что она, как всегда, тягает свою игрушку, чтобы мы бросали, а она бежала, хватала и несла, чтобы мы опять бросали. Оказалось — живое мышА.

Мама говорит, что это или к холодам, или к тому, что наши соседи затеяли наконец ремонт и с первого этажа к маме в квартиру сейчас переберется вся остальная живность — у них много есть.

P.S.

МышА отобрали и выгнали во двор.

Скрябин открыла для себя что-то новое.

Вчера мы застали ее неподвижно сидящей кувшинчиком напротив зеркала на случайно оставленном там стуле.

Скрябин не сводила глаз со своего отражения. Она не мурлыкала и не рычала, как тогда, когда видела чужих котов и кошек, она не трогала отражение лапкой, она просто смотрела, иногда шевеля ушами и чуть-чуть наклоняя голову то вправо, то влево. И была поглощена этим до кисточек на ушах.

Это было совсем не про нашу кошку: она ведь, если не спала, все время была занята какими-то серьезными делами: играла с мышкой, шуршала чем попало, ела, шкрябала в своем горшке, царапала обои, мрачно рассекала по квартире в поисках кого укусить, точила когти на когтеточке и на всех креслах и диванах квартиры, бежала по любому звуку смотреть, а чего это там происходит и почему без нее, обследовала еще не обследованные, в основном верхние, плоскости, а тут вдруг такая подозрительная неподвижность.

И до меня дошло: умница Скряба как-то поняла, что это отражение. Она делала дело. Она сидела, любуясь собой.

Она отражалась.

Ночью с подоконника слышно было аппетитное чавканье — Скряба доедала каланхое.

Вчера застала Скрябин на кухонном столе — она ела сахар, сдвинув крышечку на сахарнице.

Как потом оказалось, соль она тоже попробовала, но сахар оказался вкуснее. Это на фоне того, что ее кормят дорогим элитным кормом для привередливых кошек.

Это все потому, что она ужасно любопытна, наша Скрябин. Сегодня она весь день крутит педали на раме разобранного папиного спортивного велика. Заберется, покрутит, отпрыгнет, понаблюдает. Опять запрыгнет, покрутит, отбежит. Смотрит — вид потрясающе глубокомысленный. Усы растопырены. Ерошит шерсть между ушами, почесывает в задумчивости затылок. Хмурит лоб. По-моему, она близка к открытию — изобретению колеса.

Скряба может понимать не только слова, сказанные вслух, она может читать и мысли.

Мама отдыхала в кресле, сердце побаливало, и она подумала: вот сейчас бы конфетку, от конфетки, бывает, сердце перестает болеть. Но встать — ну совсем не под силу, так она сидела и размышляла.

А Скряба нехотя, как будто ее насильно подняли, спрыгнула с маминых колен, потянулась кряхтя, мол, покоя нет в этом доме, легко взлетела на книжный шкаф, что-то оттуда сбросила к маминым ногам, не глядя, опять взобралась к маме на колени, свернулась в клубок и уютно засопела. Мама наклонилась поднять сброшенное — это была карамелька.

Мы потом долго вспоминали, как она туда попала, и предположили, что стихийно прятали конфеты куда попало от маленького внука Андрея, потому что в новогодний вечер он и так ел слишком много сладкого.

Но как это помнила наша кошка?

Приходили сваты — сватали Скрябин за такого же фелициуса, тоже с кисточками на ушах, показывали фотографию — толстый, морда тупая, заплывшая, но паспорт, родословная, то-се.

«Ну что, — спрашиваем Скрябин, — что решаем?»

Скрябин с интересом обнюхивает хозяев потенциального жениха. А те давай нахваливать: мол, он у нас изобретательный, умный, недавно — гы-гы! — с соседского балкона рыбу украл, большую, еле приволок.

И хозяин кота смеется, мол, соседи вышли на балкон, а рыбы-то и нету. И они — гы-гы! — в небо смотрят, совещаются, то ли улетела рыба, то ли орел унес… А это наш котик постарался. Гы-гы…

— А вы — что? — Мы в ужасе, люди рыбу купили, фаршировать, может, гостей ждали…

— А что мы? Почистили, поджарили и съели. И котику, конечно, дали. Кормильцу нашему.

Смотрим, Скрябин как-то нахмурилась, отошла, в угол села и задумалась. У нее такая манера — когда чем-то недовольна, сядет и смотрит в одну точку. И сопит. А усы сразу врастопырку, как у кота Базилио в кино.

Ну мы и сами не рады — зачем нам такое вороватое. Ну чтобы разговор поддержать, спрашиваем: мол, а зовут-то кота как?

— А! Гы-гы! — говорит хозяин. — Его по паспорту, значит, Геракыл зовут, так мы его купили, с таким именем, Геракыл. Но теща моя неправильно паспорт прочитала, по слогам моя теща читает, полуграмотная она. Так оно и получилося — Геракыл. Так оно ж и подходит ему, эт имьячко — он Геракыл и есть. Гы-гы-гы.

Тут вот Скрябин поднялась и пошла на гостей пружинистой сдержанной походкой, глядя хозяину Геракла в переносицу…

— Э! Э! Че это она? Че эт?

Короче, ушли они, покусанные и поцарапанные.

Раннее утро. Март. Весна. Но за окном все еще простуженно шмыгает, чавкает, шлепает, кашляет и чмокает постылая зима.

Кошка Скрябин неподвижно сидит на подоконнике между нежной орхидеей и ветхим опытным, мудрым, повидавшим на своем веку кактусом.

Орхидея трепещет и волнуется, кактус скептически наблюдает и подремывает.

Жалко мне ее, Скрябин. По маме — она дикая кошка, фелициус-фелициус, а по папе… С папой сложно.

Котятам, когда они прозрели, сказали, что их папа — прославленный кот капитана дальнего плавания. Хотя нет — вроде говорили, что их папа — прославленный кот летчика-испытателя. Им сказали, что их папа бесстрашный, отважный и стоит на рубежах нашей отчизны, и сторожит, чтоб враг не пролез и чтоб котята мирно спали, что он далеко.

Короче. Безотцовщина она, наша Скрябин, чего уж там. Безотцовщина из многодетной семьи.

Поэтому педагогически запущена, детские психические травмы, характер сволочной. По любому поводу кидается и кусает не на шутку.

Но мама моя в ней души не чает. И кошка Скрябин это очень хорошо понимает. Эта парочка, эти двое — женщина и кошка — нежно привязаны друг к другу. Они припрятывают друг для друга вкусные кусочки. Мама оставляет Скрябин йогурт со злаками, фруктами и отрубями. А Скрябин, например, вчера залезла в кухонный шкафчик и сбросила маме вниз шоколадку. Наблюдала сверху, караулила, пока мама ее не подобрала и не сказала ей: «Спасибо». Потом уже с довольной мордой спрыгнула вниз. Но иногда они ссорятся и даже дерутся, не делая скидки на то, что Скрябин — кошка, а мама — нет.

Я сижу в своей бывшей детской с ноутбуком на коленях. А мимо — мне видно в открытую дверь — тянется процессия: впереди ступает мама, следом за ней след в след тащится Скряба. В зубах она держит своего потрепанного фетрового краба, за ним тянется удочка на толстой леске. (Мы ее не отрезаем, чтобы краб не потерялся.)

Потом все в том же порядке чинно шествуют в обратную сторону — мама, Скрябин, краб, удочка.