Валерий Сегаль - Десять лет спустя Страница 23

Вдруг он услышал гром. «Должно быть — сон», — подумал Коба. Он был уверен, что в декабре гроз не бывает. Но гром продолжал греметь. Коба испугался. Ему припомнились картинки из детства: во время тех южных гроз вечно пьяный отец всегда жестоко избивал мать. Отец казался тогда Кобе страшным и сильным, хотя, вероятно, старый пьяница просто боялся грозы. С тех пор Коба тоже боялся гроз. Даже во сне! Гром продолжал греметь. Затем сверкнула молния, да так ярко, что осветила Кобину комнату.

Коба проснулся и сел на кровати.

Стена, разделявшая шестнадцатую и семнадцатую комнаты, рухнула. Свет, зажженный соседом, теперь освещал и Кобин номер. За обломками стены стоял невысокий, атлетически сложенный человек с толстыми, поросшими рыжеватой шерстью руками.

Ранним утром, когда Адольф Арнольдович Барсукевич явился на службу, его уже ждала агентурная записка следующего содержания:

«Ваше Превосходительство, Сегодня, около десяти часов вечера, в комнату No 16 вселился человек, назвавший себя полковником Бздилевичем. Парижский декабря 22 года 1905 от Рождества Христова.»

Ознакомившись с сиим посланием, Адольф Арнольдович незамедлительно вызвал к себе в кабинет капитана Жмуду.

— Тадеуш Каллистратович! — распорядился Барсукевич.

— Возьмите с собой столько человек, сколько считаете необходимым, и немедленно отправляйтесь на Караванную в меблированные комнаты «Париж». Там в шестнадцатом номере со вчерашнего вечера проживает человек, назвавший себя полковником Бздилевичем.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — вытянулся по швам Жмуда.

— Отправляйтесь туда немеленно, — продолжал генерал.

— Нельзя терять ни минуты. Если это окажется тот человек, которого мы разыскиваем, вам надлежит доставить его сюда живым или, в крайнем случае, мертвым.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — повторил Тадеуш Каллистратович.

И через несколько минут шестерка верховых во главе с капитаном Жмудой уже мчалась во весь опор по Петербургской стороне в направлении Троицкого моста.

Конный отряд жандармов еще только переправлялся на Городскую сторону, когда г-н Ульянов уже входил в популярное во все времена невское кафе «Норд», чтобы позавтракать и в спокойной обстановке спланировать свои дальнейшие действия.

Гладко выбритый (утром он пожертвовал своей излюбленной бородкой ради конспирации), элегантно одетый, налегке (после пропажи чемодана ему еще только предстояло обзавестись личными вещами) — Ульянов совсем не походил на нелегала. Он выглядел респектабельно, держался уверенно и спокойно и скорее мог сойти за университетского профессора, нежели за революционера.

Он занял небольшой столик у окна и попросил крабовый салат, маринованную миногу, а также пару бутылок светлого австрийского пива. Как много славных мест в Петербурге, подумал он, и как жаль, что ему вновь предстоит разлука с любимым городом. Он еще надеялся на лучшее, но уже предчувствовал неизбежность новой эмиграции.

Ульянов вкусно ел и с удовольствием пил пиво, не обращая особого внимания на окружающих. Незнакомому с Петербургом читателю сообщим, что «Норд» — очень большое и оживленное кафе, где нетрудно разминуться со знакомым, а назначая там встречу, лучше предварительно согласовать с приятелем — в какой части зала вы будете его ждать. Так и в то утро некоторые из знакомых Ульянова завтракали в «Норде», но «средь шумного бала» не разглядели нашего героя.

Как уже известно читателю, жандармы прибыли на Караванную слишком поздно. Когда они ворвались в «Париж», навстречу им по лестнице в вестибюль спускался портье. Он тащил за ухо плачущего Кобу и изощренно матерился.

Капитан Жмуда знал в лицо агента Парижского и, не мешкая, обратился прямо к нему.

— Почему вместо того чтобы заниматься делом, вы водите людей за уши?

— А что мне его за хуй водить прикажете?

— Что!? — заорал Жмуда, с удовольствием ударяя портье по морде. — Докладывайте ситуацию, болван!

— Осмелюсь доложить, г-н капитан, — отвечал портье,

— ваш полковник проломил стену и удрал!

— Какую стену, идиот?

— Стену, соединявшую его номер с номером вот этого прохвоста.

— Что здесь происходит, Кавказец? Может вы можете объяснить?

— Господин Ульянов занимался утренней гимнастикой и случайно проломил при этом стену, — плачущим голосом доложил Коба. — Потом он сказал, что надо сваливать и ушел.

— Совершенно невозможно работать! — воскликнул Тадеуш Каллистратович. — Два агента торчат здесь одновременно, а толку чуть!

Портье с недоумением посмотрел на Кобу. Он не мог поверить, что этот зверек тоже агент.

— Он ушел с вещами? — спросил Жмуда.

— У него почему-то не было вещей, — ответил Коба. — Хотя вчера я его видел с чемоданом.

— Странно, — пробормотал Жмуда. — Куда же он его дел?.. Вы уверены, что у него не было вещей?

— Он мне сам так сказал.

— А что он вам еще сказал?

— Что он идет завтракать в «Норд».

— Что!? — заорал капитан. — С этого надо было начинать, болван!.. За мно-ой!

Жандармы выбежали на улицу, вскочили на коней и поскакали галопом к Невскому проспекту.

Как известно, к входным дверям кафе «Норд» ведет широкая лестница с просторной площадкой наверху. Спешившись прямо перед этой лестницей, жандармы устремились наверх, причем капитан Жмуда бежал последним.

Случилось так, что в эту минуту на лестничной площадке, прямо перед входными дверьми курили гашиш только что плотно позавтракавшие в «Норде» уже знакомые читателю негр и еврей. При виде представителей власти лицо еврея исказила гримаса ненависти, и, с криком: «Легавые!», он сгреб в охапку двух бежавших впереди жандармов и сбросил их с лестницы, словно младенцев. Третий жандарм уже почти достиг верхней ступеньки, но страшным ударом ногой прямо в лицо еврей опрокинул его вниз на снег.

— А, жидовская морда! — закричал капитан Жмуда, вытаскивая пистолет и прицеливаясь, но внезапный удар ногой в живот заставил его изогнуться наподобие раздавленного червя, и, разметав таким образом всех соперников, еврей и арап пустились наутек.

В этот момент привлеченный шумом драки Ульянов, прервал свой завтрак, выглянул в окно и, увидев корчащихся на снегу жандармов, поспешно покинул кафе через служебный выход.

24-25 декабря 1905 года

C праздником Рождества Христова, дорогие читатели!

Все прошло, как полагается.

На люстрах покачались, на бровях постояли, лбами об пол постучались.

Поговаривали, что император будто бы выпил три бутылки портвейна, почти не закусывая! Рассказывали, что при этом он ругал императрицу, обзывал ее матерными словами и угрожал, что тридцатого он наконец-то возьмет ее за жопу, и тогда ей мало не покажется! Впрочем, чего только не болтает народ в рождественские праздники!

А как же наши друзья?

Двадцать четвертого вечером Ульянов зашел за Бени, который по-прежнему легально проживал в «Сан-Ремо», и оба отвергнутых Ромео, накупив цветов и пирожных, отправились на Николаевскую поздравлять прекрасную Анжелику.

Красавица была по-прежнему сильно обеспокоена положением Льва Абрамовича, о котором ей толком ничего не удавалось узнать. Тем не менее она явно обрадовалась своим незадачливым поклонникам.

Они очень мило посидели — шампанское, чай, пирожные. Ульянов подумал, что наверное неплохо иногда для разнообразия вот так спокойно отмечать праздники. Когда Анжелике требовалось зачем-либо выйти на кухню, Бени неизменно вызывался ей помогать, и Ульянов корректно позволял молодым людям побыть наедине, а сам тем временем предавался не слишком приятным мыслям о разнице в возрасте между ним и этими юными созданиями.

Впрочем, несмотря на подходящий возраст, любовные дела итальянца также не клеились, и вскоре после полуночи Ульянов и Бени откланялись и вышли побродить по украшенному праздничными огнями ночному Невскому проспекту.

Бени пребывал в том счастливом возрасте, когда любовные помыслы прекрасно сочетаются с любыми другими. Он не забывал об Анжелике, даже готовясь к запланированному на 30 декабря цареубийству.

Ульянов теперь нелегально снимал квартиру на Надеждинской улице, неподалеку от «Корнера». Он больше не представлялся ни полковником Бздилевичем, ни Николаем Ильиным. Приходилось выдумывать новые, неизвестные властям имена.

Режим зверел, и было уже не до шуток.

27 декабря 1905 года

— Зря стараетесь, Адольф Арнольдович, — убежденно произнес Сергей Николаевич Путятин, подливая вина себе и генералу. — Вам все равно никогда не взять этого парня.

— Мы чуть не взяли его на днях, — пожал плечами Барсукевич.

Старинные знакомые ужинали в тот вечер в уютном полумраке ресторана «Вена». Черный Князь считал, что здесь подают самых лучших цыплят в Санкт-Петербурге, а следовательно и во всей Европе. Очевидно это было действительно так, поскольку даже такой изощренный гурман, как г-н Ульянов, неоднократно назначал здесь конспиративные встречи с партийными работниками и работницами.