Гилберт Адэр - Ключ от башни Страница 23

— Я уверена, это часть трилогии, — говорила Верити, — но как же она называется? — И было видно, насколько она напрягает свой мозг, чтобы вспомнить название — даже уперла палец в густо напудренный лоб жестом, традиционно выражающим напряженную мозговую деятельность. — «Дорога»… «Дорога»… Оливер, ну как называется этот фильм?

— Какой фильм, любовь моя? — сказал Оливер, пребывавший в сотне миль оттуда.

— Ну тот, который мы видели у Деборы. Ты же знаешь. Про библиотекаря в очках, которого отправили в концентрационный лагерь.

— А… э… «Дорога в никуда».

— Ну вот! — сказала Верити, повернувшись к Беа. — Я знала, что это «Дорога» куда-то там. Дорогая моя, невыразимая трагедия. Да еще в сочельник, — добавила она загадочно.

И она принялась пересказывать Беа словно бы весь сюжет фильма — слова «свиньи», и «вагоны для скота», и «дер коммандант или как он там назывался» кружили в воздухе вокруг нас, и вдруг она запнулась на полуслове.

Теперь к нашей маленькой компании королевской глиссадой, плавной, как зависание вертолета, приближался Риети. Он изящно проложил себе путь среди ближайших к нам людей и остановился перед нами с легчайшей улыбкой на губах. Красноватая припухлость у него под носом осталась единственным зримым напоминанием о встряске в «роллсе». Он благосклонно кивнул нам, улыбаясь, непрерывно улыбаясь.

— Мои дорогие милые люди, — сказал он, обращаясь к нам в своей обычной многословной манере, скользя глазами по нашим лицам. — Глубочайшие извинения за мое вторжение в вашу праздничную встречу, но мне необходимо обменяться парой словечек с мадам Шере. Я предпочел бы поговорить с ней с глазу на глаз и даже отправил моего Малыша, дабы известить ее об этом. К несчастью, надутые бюрократы этого заведения выдворили его прежде, чем он успел исполнить порученное ему.

Верити, которая явно не теряла времени, если появлялась возможность услышать что-либо пикантное, уже оправилась от секундного замешательства и, казалось, на этот раз не ощутила необходимости представляться друг другу.

— Малыш? — переспросила она лукаво. — Так, значит, мальчик, чьи… чьи волосы мы видели, ваш сын?

— Нет, мадам, — сказал он и добавил: — Мне кажется, я не имею чести быть вам знакомым. Мое имя Риети.

— Верити Нэтт.

— Должен признаться вам, миссис Нэтт, — сказал он (и, как предвидела Верити, сочетание ее имени и фамилии ни на секунду не ввели его в заблуждение), — должен признаться вам, я один из прирожденных холостяков. И все же, — добавил он, — и холостяку свойственен сильнейший отцовский инстинкт. Только, не имея собственных сыновей, я предпочитаю иметь сыновей других людей, если вы меня понимаете.

Если Риети подразумевал то, что он, по-моему, подразумевал, серьезно сомневаюсь, что Верити это уловила, так как она только подхватила с энтузиазмом:

— Ах да-да, разумеется. Я отлично понимаю, о чем вы говорите.

Тем временем Риети повернулся к бармену и сказал:

— Вы не будете так любезны? Виски, пожалуйста.

— Со льдом? — осведомился тот, выхватывая стопку откуда-то из-под себя.

— Если он у вас имеется, — сказал Риети тоном, который мог быть (или не быть) издевательским, но, во всяком случае, заставил бармена резко поднять голову.

— И чем вы занимаетесь, мистер Риенци? — спросила Верити.

— Риети, мадам, Риети.

— Ну, разумеется, Риети. Но чем вы занимаетесь? Как зарабатываете на жизнь, хочу я сказать? Или вы так богаты, что зарабатывать вам не требуется?

— Увы, нет. Хотя мой жребий лишь на ступень ниже — друг богатых. Некоего мистера Насра, чтобы поконкретнее. Разумеется, вы про него слышали? Нет? Ливанский джентльмен — индустриалист, как, полагаю, вы бы его назвали. Но он даже более известен как коллекционер предметов искусства.

— Ага! — сказала Верити, многозначительно глядя на Беа. — Начинаю улавливать связь. Он живет во Франции, ваш мистер Наср?

— Нет, нет, отнюдь нет. В Кенте. Очаровательный старинный дом.

— Полагаю, он очень богат?

— Так богат, мадам, — мечтательно сказал Риети, — что платит другим людям, чтобы они крутили пальцами за него.

— Платит другим людям, чтобы они крутили его пальцами! Как восхитительно! — вскричала Верити. — И вы говорите, он живет в Кенте? А где именно в Кенте его дом? У меня есть друзья в Ашфорде… французы, — добавила она исключительно ради Беа, словно этот факт должен был придать им большую цену в ее глазах, — Лансоннер, вы, конечно, их помните. (Беа покачала головой.) Ну, во всяком случае, они живут в Ашфорде… то есть под Ашфордом. А это Кент. Может быть (это уже адресовалось Риети), вы с ними встречались?

— Нет, мадам, — ответил он, — не встречался. В настоящее время я ни с кем не встречаюсь. Дом моего мистера Насра находится в нигде. За городом. Но вот и все, что можно сказать о нем. И в этом его очарование для Насра — и для меня тоже, могу я прибавить. Благодарю вас (последнее адресовалось бармену, который подал ему виски).

— Но разве вы не принимаете гостей? Избранное общество?

— Нет, мадам. Мое единственное общество — Пруст. И его более чем достаточно. Думаю, вы с этим согласитесь.

Верити неуверенно кивнула, а на обеих ее щеках вспыхнуло по красному пятнышку. Затем она поступила так, как, без сомнения, поступала всегда, если утрачивала нить разговора. Переменила тему.

— Полагаю, вы регулярно посещаете Лондон?

— Очень нерегулярно. Настолько нерегулярно, насколько это в человеческих силах. Но и тогда исключительно по делам. Вы видите перед собой отшельника, добровольного пустынника.

— Но неужели вы не скучаете по жизни в мире? Неужели вы не скучаете без ресторанов, театров, магазинов?

Я уловил в лице Риети не слишком тайное ликование и понял, что, подобно клоуну, в чью давно расставленную ловушку наконец чудом угодил настырный зритель, он уже держал про запас великолепный ответ в ожидании такой вот ниспосланной Богом replique[76].

— Для меня, миссис Нэтт, — сказал он, — мир подобен Нью-Йорку. Город, где приятно побывать, но жить там мне не хотелось бы.

— Нет, это сверхвосхитительно! — воскликнула Верити с жестяным визгом. — Беа, моя дорогая, он истинная находка! Ну, как, как вам это удается?

И тут, без сомнения, поздравляя себя с весомым вкладом в успех нашего маленького собрания — если не обронив сама (что не было ее сильной стороной), так вдохновив на перл, поставивший точку в разговоре, она, по-видимому, разрешила себе помолчать, предоставляя случай блеснуть кому-нибудь из нас.

Молчание в конце концов прервал Оливер.

— Вы же играете в гольф? — спросил он у Риети.

— Гольф? — повторил Риети, осторожно отхлебывая виски и пристально глядя на Беа над краем стопки. — Но, разумеется, нет.

— Мы могли бы сыграть вчетвером, — продолжал Оливер без осечки. — Клюшки, знаете ли, можно взять напрокат. За очень небольшую сумму.

— Я пришел сюда не играть в гольф, — сказал Риети, словно только дебил был способен предположить, что человек вроде него мог оказаться рядом с полем для гольфа ради игры. — Как я сказал, мне хотелось бы поговорить с мадам Шере, если бы она могла мне уделить немного времени. И такое совпадение! Беседа наша касается именно мистера Насра. N'est-ce pas, madame?[77]

Беа стояла спокойно, позвякивая двумя-тремя полурастаявшими ледяными кубиками, еще оставшимися в ее почти пустой стопке, — кубиками, написавшими в остатки виски, которое теперь приобрело неаппетитный оттенок мочи. Затем, взглянув на окно до потолка напротив нас, окно, впускающее рассеченный солнечный луч, который одевал ореолом затылки тех, кто стоял ближе к нему, Беа сказала:

— Но у нас же сколько угодно времени для разговора! По-моему, партия в гольф — это чудесная идея. Гай, вы и я против Верити и Оливера, а? Послушайте, Риети, почему бы вам не присоединиться? Немного свежего воздуха — вот в чем вы нуждаетесь.

— Я нуждаюсь, мадам Шере… — начал он, но, видимо, почувствовал, что при таком повороте разговора пока ничего добиться нельзя, и начал заново: — Я нуждаюсь в чашечке кофе. Освежившись, я буду счастлив присоединиться к вам в той прогулке, которую вы готовите для нас. При условии, конечно, что она завершится нашим tete-à-tete[78].

— Обещаю вам, Риети, наш tete-à-tete.

— Ну так, — спросил он у Верити, — можно в этом клубе получить чашечку кофе?

— Да, разумеется, конечно, как вы сами видите. — Она указала на длинный стол, установленный на козлах под окном, где председательствовала пожилая дама, к цветастому платью которой была пришпилена табличка с ее именем.

На туго накрахмаленной скатерти перед ней стоял высокий серебряный кофейник со свитой из трех рядов простых белых фарфоровых кружек.

— Но я должна предупредить вас, мсье Риети, — продолжала Верити, — что кофе тут чуточку безвкусный. Видите ли, он тут как бы на конвейере.