Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник) Страница 24

– А что я могу сделать, чтобы тоже польза была? – спросил наивно Костя.

Вот этого вопроса Саид как раз и ждал, всячески к нему подводя.

– Ну, например… ну, пойдём, я тебе объясню, например. Саид вылез из-за стола. И подошёл к Хакеру. Мы с Юркой находились рядом. Юрка, как всегда, что-то готовил, а я, как всегда, стоял рядом на шнифтах. И диалог их мы слышали полностью. Остальные зэки, хоть и отвлеченно о чём-то болтали, всё равно с любопытством искоса посматривали в их сторону. Зная заранее, о чём идёт речь.

Я, отсидевший всего месяц и не понимающий всего, услышав, что ему предлагает Саид, начал объяснять Юре, что не надо парню ломать жизнь и надо Саида урезонить: зачем это ему, ради пяти минут удовольствия портить человеку жизнь.

Саид не грубо, но настойчиво предлагал Хакеру, чтобы тот удовлетворил Саида, взяв член в рот. Хакер отказывался, но отказывался как-то невнятно и жидковато.

Я шепнул Химику:

– Юрик, это что такое, он же не понимает ни фига. И так у плинтуса лежит. Он же больной на всю голову.

– Макс, что ты, успокойся. Эти люди живут в другом измерении. У них, в отличие от тебя, другие жизненные ценности, как и восприятие. Для него что в рот взять, что чай попить – одно и то же. Он ещё жить во многом лучше тебя будет, в несколько раз. Это другое поколение, другая порода, другие во всём. Ты просто не сталкивался с ними никогда и поэтому не понимаешь. Главное – его никто неволить не собирается, подожди немного, он сам согласится. Он скоро от этого сам кайф будет ловить, а ты что-то переживаешь за него. Его что, насилует кто-то? Просто подводят к тому, чего он сам, может быть, хочет. Согласится – хорошо, нет – ещё лучше. Поверь, я за несколько лет видел таких, как он, работающих механически «каской»… Повторяю, не захочет – не возьмёт. Здесь же не беспредельщики какие собрались.

Минут через двадцать Саид с Хакером удалились за ширму дальняка.

Для меня это всё равно был шок. Одно дело слышать о таких вещах от других зэков, другое дело – быть свидетелем подобного. И, как ни странно, это часть бытовухи, часть той жизни, которая происходит в тюрьме каждый день. Принимая разные формы, но по сути являющаяся нормой, противной для восприятия обычного человека, далёкого от этой юдоли. Как, наверное, далека жизнь офисного секретаря от жизни шахтёра.

Я, потрясённый, попросил Юрку подменить меня на шнифтах. Заварил себе кружку, насыпал сахар и сел, задумавшись, ждать, пока он слегка остынет. Совсем горячий я не пью.

Дима, выросший на малолетке и видя, как я впечатлился происходящим, как-то вдруг по-дружески сказал:

– Политический, ты не принимай так близко к сердцу увиденное. И вообще, пусть это в твоей жизни будет самое страшное, что придётся перенести. Спасай тех, кто по крайней тебя просит, это первый признак, что действительно человеку нужна помощь. Вот, например, помоги мне, мне столько всего надо.

– Я ведь не скорая помощь, – сказал я уже более смягчённо, смирившись и в чем-то согласившись с парнями.

Допив чай, я вернулся к шнифтам. Те двое всё не выходили из-за ширмы. Оттуда периодически доносились звуки, полушёпотная и нетерпеливая ругань Саида: «Не так! не так!»

Я попросил включить телевизор погромче.

Вдруг раздался грохот тормозов. Открылась кормушка, и я встретился глазами с инспектором. Тут же подошёл Юра, инспектор назвал фамилию Саида. Саид откликнулся из-за ширмы. Надзиратель сказал, что он завтра «судовой» и ему на суд ехать в семь. И исчез. Многие загоготали.

Из-за ширмы вывалился вспотевший Саид:

– Хорош ржать, весь кайф ломаете, я уже полчаса из-за вас кончить не могу! Базарьте потише!

Все опять ухмыльнулись. Саид исчез за ширмой…

На мой взгляд, тот мальчик не осознал, что живёт не в виртуальном мире. Что жизнь и всё, что к ней прилагается, это не навечно. Жизнь нельзя вернуть, перезагрузив как игру, и в жизни нет, как на клавиатуре компьютера, кнопок Сtrl-Z.

Разумеется, Хакеру телефона не дали. Через несколько дней его дёрнули с вещами, и я его больше никогда не видел. Впоследствии я был свидетелем многих других ошеломляющих сцен. Ужасных и кровавых, но меня уже ничто не напрягало так, как эта, для меня нелепая и нелогичная, история, увиденная собственными глазами.

И на всё я уже реагировал более спокойно.

Да и потом, проанализировав натуру Кости Хакера и его поведение, я подумал, что, по-моему, он совершенно вне тела своего был, как вот ты пользуешься прихваткой или обувью когда надо, вот у него и тело как спецкостюм или скафандр, необходимый в этой среде.

Люди, которых по беспределу насилуют, переживают очень сильно, а многие сразу кончают жизнь самоубийством. А этот нормально. Отряхнулся и пошел…

Уже в лагере у нас был дневальный из другого отряда, «пинч» (обиженный), который занимался уборкой в туалете отряда. Так вот, его ещё на централе чурки изнасиловали в тюрьме, он был дорожник и спалил маляву. Так вот, этот дневальный впоследствии уже не стал заниматься подобными вещами. Хакер, наверняка потом получив срок или пока был под следствием, стал жить этим ремеслом.

А разница в том, что один согласился добровольно, второй был подвергнут изнасилованию.

Так что со временем равновесие по отношению к этому случаю у меня восстановилось, и я особо не переживал.

У меня закончилось ознакомление с материалами уголовного дела. И нужно было готовиться к процессу.

20 сентября, в понедельник, когда меня привели от адвоката, я присел на шконку и стал анализировать беседу. Но вскоре открылась дверь, и продольный крикнул: «Громов, через полчаса с вещами».

Я стал собираться. Так как в хате жили общаком, я тогда ещё стеснялся немного показаться наглым и забрать свои продукты, полученные накануне с передачей от Наташи Черновой. Ограничился только вещами. Саня подошёл к кормушке и подозвал ждущего меня надзирателя:

– Начальник, куда его?

– Этап. На БеЦе.

Собрав вещи, я, попрощавшись с сокамерниками, вышел.

Конвойный повёл меня по лестнице вниз, по кишкам коридоров централа, в последний раз. На пустой сборке я просидел немного. Досмотрев мои небольшие пожитки, меня повели на выход и загрузили в автозак.

Меня ждала Бутырка.

Этап в Уфу

Уже почти совсем стемнело. Мы по очереди сыпали под краткие команды из «столыпина» на край перрона. И сразу садились на кортки, ставя перед собой баулы, опуская руки на голову. Так, сидя друг за другом гуськом, мы ждали, пока нас пересчитают. Конвойные вели себя очень сдержанно и непривычно тихо, почти шёпотом, отдавали прерывистые, редкие и короткие, но привычные приказы: «Руки за голову, баулы перед собой!», «Друг за другом!», «Смотреть только вниз!».

Я ещё сотни тысяч раз буду слышать эти и подобные им приказы, но никогда и никто так тихо их не произносил. Паузы были какие-то продолжительные и многозначительные. Ощущение – будто нас привезли на место казни… Хотя в итоге так оно и было, только казнь растянута на годы. Обычная казнь – это отделение души от тела. Здесь несколько иное – длительное отделение души от тела. Затем ритуальное её убийство, потом такие же ритуальные, но очень длительные похороны души или части её на протяжении всего срока. Правда, этого я пока не знал, только чувствовал.

Менее чем в десяти метрах правее со стороны вокзала к нам повернулась пара молодых и красивых супругов. Он одет в строгий костюм с белой сорочкой, а она в какое-то праздничное яркое, кажется розовое с красным, платье. По всей видимости, встречали или провожали кого-то. Наверное, встречали.

Им было на вид лет двадцать пять – тридцать. Они молча наблюдали за нами, не разговаривая. Любопытство и в то же время полное понимание происходящего не вызвало у них, видимо, никакого комментария. По крайней мере, пока я посматривал на них исподлобья. У неё в руках были цветы. Цветам я, помню, невольно улыбнулся.

Встречают цветами, усмехнулся я, – ну что, здравствуй, Уфа!

Город, с жителями которого я буду разговаривать каждый день. Небо, осколки которого я буду видеть каждый день сквозь щели щитов на окнах или вглядываясь через дыры шифера прогулочных двориков ШИЗО/ПКТ. Город, запахом промзоны которого я буду дышать каждый день. Лагерные стены, находящиеся в объятиях этого города, в которых я буду находиться круглые сутки. И город, которого я так и не увижу до самого своего освобождения.

И спустя ровно два года, два месяца и две недели меня встретят у ворот лагеря Гриша с Колей. Отвезут меня в аэропорт. Откуда самолёт меня поднимет и, сделав круг, даст возможность бегло осмотреть город. Место, где я оставлю часть себя и своего сердца. Город, наверняка не заметивший моего исчезновения…

Я сидел и смотрел на молодых и счастливых людей, а они смотрели на меня. Это были последние живые вольные люди и вместе с ними – осколки воли, вольного ландшафта, которые я успел приметить, глядя сквозь них на здание вокзала с экзотической над крышей надписью – ЭФЭ.