Вильям Козлов - Поцелуй сатаны Страница 24

Глава пятая

1

В центральный райком партии Михаил Федорович Лапин пришел из обкома комсомола в 1984 году. Поработал пару лет заведующим отделом, а с 1986 года стал секретарем, ведающим вопросами идеологии. Считался он перспективным работником и в душе лелеял мечту рано или поздно (конечно, лучше рано!) стать первым секретарем райкома, а дальше… Карьера партийного работника иногда непредсказуема: из райкома можно попасть на высокую должность в обком КПСС, а оттуда — в Центральный Комитет! И примеров тому тьма. Способных ленинградцев охотно приглашали в Москву.

Но в последние годы этой самой перестройки раз и навсегда, как это казалось раньше, незыблемый образ жизни партийного работника стал вдруг круто меняться: закрылись распределители, где всегда можно было взять любые дефицитные продукты, промышленные товары, на глазах стал резко падать авторитет партийного работника и вообще со стороны масс отношение к партии в целом стало негативным. До чего дошло! На выборах в народные депутаты СССР большинство партийных лидеров не прошли даже первый тур голосования! Это был убийственный удар. А ведь раньше, как говорится, автоматом проходили в местные и высшие органы власти видные партийные работники. Кого келейно выдвинут в обкоме, горкоме, те и проходили. Старались не обижать пролетариат, преданную интеллигенцию. Кандидатуры планировались заранее, итоги голосования всегда были почти стопроцентными, а теперь?..

Как же так получилось, что ведущая роль партии заколебалась? Разоблачительные статьи в центральной прессе? Выступления Горбачева, в которых он подверг резкой критике действия партии в народном хозяйстве и вообще в жизни страны? Поначалу партработники успокаивали себя, что, дескать, партия настолько сильна и авторитетна в народе, что может себе позволить покритиковать себя за промахи, обнажить свои язвы, болячки… И вот обнажила! Почитаешь газеты, выступления лидеров перестройки и невольно сделаешь вывод, что, кроме огромного вреда, партия за семьдесят с лишним лет ничего не принесла народу… С такой точкой зрения Лапин никак не мог согласиться. А как же Ленин, которого в каждом своем выступлении цитируют все, кто поднялся на трибуну? Ладно, со Сталиным все ясно — этот оказался преступником, но Ильич, портреты которого висят в каждом кабинете, а бюсты и памятники есть в каждом населенном пункте?.. Ниспровергать такие авторитеты — это значило бы поставить под удар всю сознательную жизнь его, Лапина, партийного работника, карьеру, будущее. Ведь другой работы для себя он и не мыслит. Он с юношеских лет на руководящих должностях. Вся его жизнь отдана партии, народу… Вот тут нужно остановиться. Партии, партийной карьере — да! А народу… О народе, точнее, о массах Михаил Федорович меньше всего думал, как и его коллеги, знакомые партийцы. Народ — это было нечто аморфное, книжное, даже Ленин называл народ массой, толпой, а еще раньше — чернью. И эта толпа никогда не вызывала у Лапина теплых чувств. В ней всегда таилась какая-то опасность, угроза, ожидание чего-то непредсказуемого. Лишь стоя на трибуне на Дворцовой площади и глядя на медленно двигающуюся толпу демонстрантов с лозунгами и плакатами, которые партия начертала для них, Михаил Федорович испытывал гордость за вышестоящих товарищей, за себя, за строй, при котором он Живет. Этот строй высоко вознес его над толпой. Он смотрит на нее с трибуны сверху вниз. Он — личность, Индивидуальность, а толпа — безлика и безгласна, куда ей скажут повернуть, туда она и покатится… Организованная, с портретами сытых и надменных вождей в руках, толпа десятилетия была послушной, как укрощенная река, пущенная после революции по новому, специально для нее вырытому руслу канала…

Слушая здравицы в честь партии, которые надрывно выкрикивал в мощный микрофон горластый диктор телевидения, специально приглашенный на трибуну, Лапин даже с некоторой долей высокомерия взирал на толпу. Вот такая толпа, напоминающая солдатский строй, нравилась ему. Она текла точно в ту сторону, в которую ей определили на предпраздничных репетициях течь. И вдруг дотоле послушная воле многочисленных регулировщиков толпа неожиданно вышла из-под жесткого контроля, стала непредсказуемой, стихийной, злобной. Вместо подготовленных ораторов, неоднократно проверенных и утвержденных в партийных инстанциях, на самодельные трибуны, а то и прямо на памятники знаменитым людям полезли никому не известные люди и стали выкрикивать такие лозунги, за которые раньше без суда и следствия приговаривали к высшей мере или высылали на край света…

Нет, Лапин, конечно, не одобрял всех тех беззаконий и репрессий, которые творили от имени партии истинные враги народа, наоборот, он осуждал Сталина, Ягоду, Ежова, Берию, Абакумова… Да разве перечислишь их всех, кто уничтожал достойнейших людей, можно сказать, цвет нации. Он возмущался, читая описания преступлений века, негодовал по поводу инсценированных Сталиным и его кликой процессов против «врагов народа». Понимал, что именно враги народа судили и расправлялись с народом, причем, с лучшими его представителями.

Михаилу Федоровичу сорок два года. Он, естественно, не был очевидцем тех давних событий, для него, как и для многих советских людей, все то, что вскрылось за последние годы, было сенсацией и откровением. Даже не верилось, что подобное могло быть. Брежнев, как недалекий, бездарный руководитель, разбазаривавший страну, и при его жизни был неприятен Лапину. Особенно возмущала жадность его к наградам. Это при Брежневе ордена потеряли свое значение. Но о многом Михаил Федорович не знал. Ну а если уж быть совсем честным перед собой, то и не пытался узнавать, что его лично не касалось. Брежнев лояльных к нему партийцев не обижал. Сплетни про высших партработников Лапин знал, это было для него интересно. Вся его жизнь — это продвижение по службе, все выше и выше… Тут он все высчитывал, рассчитывал, с поразительной точностью угадывал, кто его обойдет на служебной лестнице, а кого он обскачет. Тут и жена ему помогала. И надо признаться, что эти вычисления отнимали много времени и душевных сил. Когда выдвигался в партийном аппарате человек, который явно уступает тебе в уме, знании партийной жизни, это всегда обидно. А еще обиднее, если такого человека назначат твоим начальником. Значит, нужно ломать себя, подлаживаться под него, поддакивать, кланяться… Невольно вспоминается грибоедовское: «Служить бы рад, прислуживаться тошно!..». Но прислуживались, угождали начальству все. Кто, как говорится, поднимал хвост, того быстренько убирали с партийной работы. Поэтому даже перед явными дураками, занявшими ответственное кресло, приходилось юлить, заглядывать в рот, восхищаться его «мудрыми» предначертаниями… А каково это делать? Изо дня в день, из месяца в месяц? Язву желудка немудрено нажить… Лишь дома или за накрытым столом в кругу проверенных друзей можно иногда отвести душу…

Михаил Федорович поднялся из-за письменного стола, подошел к огромному окну. По Невскому проспекту текла одетая по-летнему бесконечная толпа. И сейчас смотрел на этих людей он без всякой симпатии. Рабочий день, а они гуляют… Если раньше нужно было подлаживаться под вышестоящего начальника, то теперь еще и под эту чужую, далекую толпу. Нужно ей понравиться, а то может и освистать, выразить недоверие, потребовать уйти в отставку… Не хочешь потерять кресло — крутись, изворачивайся… Каково крупным партийным деятелям, никогда не снисходившим до толпы, теперь заигрывать с ней? Чуть ли не по-приятельски вливаться в нее, жать руки, как это делают американские сенаторы и президенты перед выборами? Вон, даже Горбачев беседует на улицах с народом. Та самая толпа, называй ее массами, которая десятилетиями не оказывала на жизнь партийных руководителей никакого влияния, нынче обрела свой вес, почувствовала силу. Обычно безразличные, равнодушные лица стали внимательными, осмысленными, а какие вопросы задают на собраниях Даже самым крупным руководителям партии и государства!

И порой смешно видеть по телевидению, как старые партийцы, привыкшие десятилетиями сидеть в своих роскошных кабинетах, пытаются влиться в эту толпу, беседовать на равных с людьми, вникать в нужды рабочего человека, появляясь на фабриках, заводах, в совхозах и колхозах. Видно же, что они ничего в этом не смыслят, не умеют разговаривать с людьми, да и не нужно им все это! А чертов телевизор показывает миллионам все беспристрастно… И как с огромного вращающегося диска в комнате смеха, то один «вождь», то другой срывается и откатывается прочь… Так, народ требует к ответу тех, кто вместе с Брежневым разваливал, разграблял страну. Интересуется их пенсиями, дачами, доходами…. А сколько шуму по поводу привилегий? Неужели они, партийные лидеры, должны вместе с горластой недовольной толпой стоять в длинных очередях в магазины, высиживать в коридорах поликлиник, лежать в общих палатах больниц? Не было этого и никогда не будет! Даже легендарной скромности Владимир Ильич жил в Кремле и в роскошном дворце в Горках…