Майкл Каннингем - Дом на краю света Страница 24

После того как Джонатан уехал учиться в Нью-Йорк, Бобби снял квартиру в мрачном каменном доме на другом конце города. Он поступил в кулинарную школу, а вечерами подрабатывал официантом. Он начал убеждать меня открыть вместе с ним ресторан.

— Что-нибудь такое домашнее, — уговаривал он меня. — По-моему, мы смогли бы неплохо заработать, как вам кажется? И мы бы все делали вместе.

Я предложила ему свои услуги в качестве посудомойки.

— Вы станете шеф-поваром, — сказал он. — Это будет единственное заведение в Огайо, где можно будет, ну, приобщиться к настоящей южной кухне.

Бобби начал готовить обеды для нас с Недом. Он и в самом деле стал неплохим поваром, и даже его разглагольствования по поводу финансовой стороны дела не были лишены убедительности.

Я сказала ему, что, если он действительно соберется открыть ресторан, я буду его первой посетительницей, но от шеф-поварства категорически отказалась. В ответ он только улыбнулся, как когда-то в самом начале нашего знакомства, показывая, что я перешла на язык, который он просто не понимает.

Той зимой я устроилась на секретарскую работу в риэлтерскую компанию. Мы нуждались в деньгах. По мере того как на окраинах открывались все новые и новые торговые центры со своими кинозалами, Нед зарабатывал все меньше. С наступлением темноты люди избегали посещать центр города.

Неоновая вывеска с названием кинотеатра Неда отбрасывала розоватые отсветы на пустынную мостовую, освещаемую лишь редкими тусклыми фонарями; рядом за темными стеклами вымершего универмага ухмылялись обнаженные манекены.

Хотя в моей секретарской работе не было ничего возвышенного или даже просто интересного, мне так понравилось ежедневно бывать на людях, что я стала бояться выходных. В свободное время я начала выращивать всякую зелень на нашем заднем дворике.

Иногда мы с Бобби перекусывали вместе посередине рабочего дня, так как его кулинарная школа находилась неподалеку от моей конторы. Он превратился в довольно привлекательного молодого человека с приятными чертами лица, и, признаюсь, я получала удовольствие от этих встреч в шумных ресторанах, переполненных проголодавшимися трудягами, чей бодрый гам придавал атмосфере особую остроту.

За ленчем Бобби с воодушевлением рассуждал о ресторанном бизнесе. В некий не поддающийся точной фиксации момент он перестал изображать опрятного представительного молодого человека, сделавшись им на самом деле, если не считать тех странных минут, когда его взгляд приобретал нездоровый блеск, а кожа покрывалась сверкающей испариной. Я невольно вспоминала тогда одного продавца Библий, которого часто видела в детстве, — невыносимо доброжелательного южного ревнителя благочестия. Когда Бобби чересчур воодушевлялся, он становился чем-то похож на него. Впрочем, обычно он сам же первый спохватывался, виновато ухмылялся и понижал голос. Казалось, будь его воля, он втянул бы выступившие капельки пота обратно в поры, так что в результате общее впечатление оставалось скорее положительным — что-то мальчишески-непосредственное; излишний энтузиазм в конце концов бывал обуздан.

Я делилась с ним своими тревогами и время от времени жаловалась на жизнь — приставать к Неду мне не хотелось. Астма мучила его все сильнее по мере того, как все больше хирел его бизнес. Вдобавок он начал немного выпивать.

— Я найду поваров и открою ресторан через год, самое позднее — через два, — заявил как-то Бобби. — И мы все вместе будем им управлять. Все будет отлично.

— Тебе легко говорить, — отозвалась я, — ты еще молодой.

— Вы тоже молодая, — ответил он. — Ну, в смысле, для своих лет. Поверьте, вам понравится работать шеф-поваром.

— Я не буду никаким шефом.

— Будете. Вот увидите ресторан, который я для вас построю, — сами захотите. Ну же, Элис! Только скажите, что вы со мной, и я открою лучший ресторан в Огайо.

Мужчина за соседним столиком подозрительно покосился на нас. Ему было около пятидесяти, ухоженный, победительного вида, в костюме со стальным отливом. Я увидела нас его глазами: уже немолодая женщина с резкими чертами лица, не лишенная остатков обаяния, обедает в ресторане с красивым молодым человеком с алчным взглядом. Я увидела кадры на экране его воображения: вот мы с Бобби покидаем ресторан и входим в гостиничный номер; дневной свет едва пробивается сквозь опущенные жалюзи.

Бобби подался вперед, положив свои мощные руки на столешницу. Я слегка дотронулась до его грубоватых пальцев и сказала:

— Ладно. Если ты действительно так этого хочешь, считай, что я с тобой. Я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы тебе помочь.

— Хорошо, — сказал он, и я увидела, что слезы навернулись ему на глаза.

Он открыл ресторан меньше чем через год. Возможно, если бы он не устраивал такой гонки и получше разузнал, что к чему, все бы сложилось иначе. Но он уверял, что все готово, и можно только гадать, насколько эта спешка была связана с ухудшающимся финансовым положением Неда. Спонсором Бобби выступил некий подозрительный тип по имени Бихам с тонкими и легкими, как пух, волосами, которые он зачесывал с затылка на лоб, прикрывая лысину. На его узких бледных пальцах поблескивало несколько серебряных перстней с бирюзой. Бихам владел — во всяком случае утверждал, что владеет, — сетью стиральных автоматов, приносивших, по его словам, немалую прибыль. По уверению Бобби, он предвидел аналогичный успех и в области ресторанного бизнеса, где решающую роль должна была сыграть привлекательность южной кухни.

С помощью Бихама Бобби арендовал небольшой зал в пригородном торговом центре между секцией уцененной одежды и булочной, в витрине которой красовался огромный выцветший муляж свадебного пирога. Я выразила сомнение, так ли уж хорошо расположение ресторана, но Бобби привел перечень достоинств, не оставляющий места для спора.

— Во-первых, — веско заявил он, — мы оказываемся между основными розничными магазинами. Рядом престижный «Пенни», за углом «Сиерс», тут же неподалеку — продуктовые магазины. Во-вторых, это недорогое место. И потом, надо же где-то начинать, правильно?

Нет нужды подробно описывать озаренные радужными надеждами первые дни существования ресторана и его стремительный закат. Достаточно сказать, что Бобби назвал свое заведение «У Элис» и сделал отчаянную попытку хоть как-то замаскировать флюоресцентные лампы и хоть что-то сделать с невероятной гулкостью этого зальчика, незадолго до того столь же безуспешно пытавшегося притвориться пиццерией.

По стенам он развесил фотографии с видами Нового Орлеана (железные балконы Французского квартала; чернокожий музыкант, играющий на трубе, и пр.) и купил на гаражной распродаже старые деревянные столы и стулья.

Мы обсуждали рецепты, спорили о приправах, стараясь не обращать внимания на Бихама, постоянно предостерегавшего нас от слишком больших трат и неустанно напоминавшего о непритязательности вкусов местных жителей. Окончательная версия меню отражала представление среднего северянина о южной кухне: суп из стручков балии, рубленое мясо с овощами, креветки во всевозможных сочетаниях. — Десертные блюда были просто великолепны. Я взяла за правило заходить сюда как можно чаще.

Иногда я заставала парочку посетителей — обычно это были женщины с сумками, отоваривавшиеся в соседней секции уцененной одежды, или одинокие продавщицы, а иногда вообще никого не было. Тогда Бобби подсаживался за мой столик, а официантка либо протирала и без того чистый поднос, либо, сдавшись, саживалась возле холодильника с журналом о кинозвездах.

Однако Бобби не терял бодрости духа и суетливого энтузиазма продавца Библий.

— Поначалу дела всегда идут не очень, — говорил он. — Надо подождать, пока о нас заговорят. Ведь каждого, кто здесь побывал, мы великолепно обслужили, и они расскажут об этом еще десятку своих знакомых. Нужно просто набраться терпения.

— Еда действительно превосходная, Бобби, — ободряюще сказала я. — Хочется верить, что рано или поздно люди оценят качество.

— Конечно оценят, — сказал он. — Если есть классный товар, будут и покупатели. Это вопрос времени.

Вот так мы беседовали, сидя в пустом зале под лампами дневного света. Люди проходили мимо нашего стерильного окна без единого пятнышка, заглядывая внутрь с характерным выражением. Я узнавала эти взгляды, насмешливые и чуть испуганные: так смотрят на обреченные предприятия. Я сама много раз заглядывала так в витрины безлюдных сувенирных лавочек; печальных кулинарий с ничтожным выбором продуктов; бутиков, предлагавших платья, вышедшие из моды пять лет назад. Я понимала, что должны чувствовать те, кто пробегает мимо нашего заведения с пакетами от «Сиерс» или «Пенни», зная по собственному опыту ту особую, несколько нервическую смесь жалости и презрения, которую вызывает любое непосредственное проявление органической неспособности человечества в целом превратить навоз в золото.