Пауло Коэльо - Подобно реке... Страница 24

Юная тучка родилась от большой бури над Средиземным морем, но, даже не успев как следует подрасти, была угнана сильным ветром вместе с другими тучами в сторону Африки.

Когда они достигли континента, погода переменилась: на небе засияло благодатное солнце, а внизу простирались золотистые пески Сахары. Ветер по-прежнему гнал тучи на юг, к лесам: в пустыне-то дожди почти не идут.

Но, как и люди в таком возрасте, юные тучи тоже бывают безрассудны: наша тучка решила удрать от родителей и старших подруг, потому что ей захотелось повидать мир.

— Что ты задумала? — прикрикнул на нее ветер. — Пустыня вся одинакова! Вернись к остальным и продолжим путь в глубь Африки: там ты увидишь восхитительные горы и деревья!

Но юная тучка, которая была строптива от рождения, не послушалась ветра. Постепенно она стала терять высоту, пока ее не подхватил и не понес над золотистыми песками нежный и ласковый бриз. Нагулявшись вволю, тучка заметила, что одна из дюн улыбается ей.

Эта дюна тоже была совсем юной. Она только-только сформировалась пронесшимся над пустыней ветром. Ее золотистые волосы сразу же пленили тучку.

— Доброе утро, — поздоровалась с ней тучка. — Как тебе живется там, внизу?

— У меня хорошая компания: другие дюны, солнце, ветер и караваны, проходящие здесь время от времени. Иногда, правда, бывает очень жарко, но не настолько, чтоб нельзя было терпеть. А как тебе живется в вышине?

— Здесь тоже бывают ветер и солнце, но мое преимущество в том, что я могу странствовать по небу и видеть много интересного.

— Моя жизнь недолговечна, — вздохнула дюна. — Когда ветер вернется из лесов, меня не станет.

— И это тебя печалит?

— Это заставляет меня думать, что я никому не нужна.

— И у меня такие же мысли. Ведь когда налетит новый ветер, он перенесет меня на юг и там я прольюсь дождем. Но, видно, такова моя судьба.

После небольшой заминки дюна произнесла:

— А ты знаешь, что здесь, в пустыне, время, когда идет дождь, называют райским?

— Нет, я не знала, что могу представлять для кого-то такую важность, — промолвила тучка не без гордости.

— Я несколько раз слышала от старых дюн рассказы, будто после дождя мы покрываемся травами и цветами. Но мне самой никогда не узнать этого, потому что дождь в пустыне идет так редко!

На этот раз задумалась тучка, но уже через несколько мгновений она расплылась в широкой улыбке:

— Если хочешь, я пролью на тебя влагу. Хотя мне и рано превращаться в дождь, но ты так нравишься мне, что я готова остаться с тобой навсегда.

— Когда я только увидела тебя в небе, я тоже сразу полюбила тебя, — сказала дюна. — Но если твои великолепные белые волосы превратятся в дождь, ты ведь умрешь.

— Любовь не умирает, — возразила тучка. — Она лишь меняет свой образ. Я хочу показать тебе Рай.

И она стала ласкать дюну маленькими капельками. И так, вместе, они провели много времени, пока на небе не появилась радуга.

На следующий день маленькая дюна покрылась цветами. Другие тучи, направлявшиеся в глубь Африки, увидав цветы, решили, что уже достигли цели, и пролили на землю новые дожди. Через двадцать лет на месте дюны образовался оазис, где путники смогли укрыться от зноя в тени деревьев.

И все это стало возможным благодаря влюбленной тучке, которая однажды не побоялась отдать свою жизнь во имя любви.

Затейница Норма

Живет в Мадриде некая бразилийка по имени Норма, весьма своеобразная женщина. Испанцы называют ее «железной бабушкой»: ей уже за шестьдесят, но она работает на нескольких работах и без конца затевает разные акции, празднования, музыкальные вечера.

На одном из таких мероприятий, около четырех утра (когда я уже едва держался на ногах от усталости), я спросил Норму, откуда она черпает столько энергии.

— Я живу по волшебному календарю. Если хочешь, могу показать.

На следующий день я зашел к ней. Она достала старый отрывной календарь, весь испещренный каракулями.

— Итак, сегодня у нас день, когда была изобретена вакцина против полиомиелита, — сказала она. — Надо отметить это событие, потому что жизнь-то прекрасна.

Норма на каждом листке календаря делала записи о чем-то значительном, происходившем в этот день. Для нее жизнь всегда была поводом для радости.

21 июня 2003 года

Иордания, Мертвое море

За столом сидели в ряд король и королева Иордании, государственный секретарь Коллин Пауэл, представитель Лиги арабских государств, министр иностранных дел Израиля, президент Германии, президент Афганистана Хамид Карзай и другие важные персоны, участвующие в миротворческом процессе, который разворачивается на наших глазах. Жара была под сорок градусов, но легкий бриз обдувал пустыню, пианист играл сонаты, небо было безоблачным, и по всему саду горели светильники. На другом берегу Мертвого моря можно было увидеть Израиль и зарево, освещавшее горизонт над Иерусалимом. Все, казалось, пребывало в полной гармонии и мире, и мне невольно подумалось, что эта отнюдь не выдуманная картина была в действительности нашей всеобщей мечтой. Хотя мои взгляды на мирный процесс стали более пессимистичными за последние месяцы, я почувствовал, что еще не все потеряно, раз люди способны разговаривать друг с другом. Позже королева Раннья поведала, что место для встречи было выбрано не случайно, с символическим подтекстом: это самый глубокий на земле участок суши (401 метр ниже уровня моря), и опуститься еще ниже невозможно, если не нырнуть в Мертвое море, но вряд ли из этого что-нибудь выйдет — вода в море настолько насыщена солью, что моментально вытолкнет вас на поверхность. В такой же точке оказался и мирный процесс на Ближнем Востоке: опускаться ниже больше некуда. Если бы я в тот день смотрел телевизор, то узнал бы о смерти еще одного еврейского поселенца и еще одного палестинского юноши. Но я был на упомянутом ужине и испытывал странное ощущение, будто покой того вечера должен распространиться на весь регион и его обитатели, как и переговорщики за столом, снова станут разговаривать друг с другом. Я поверил в осуществимость утопии: опускаться-то в самом деле дальше некуда.

Если вам когда-нибудь доведется побывать на Ближнем Востоке, непременно посетите Иорданию, прекрасную и гостеприимную страну. Не поленитесь заехать на Мертвое море, посмотреть на Израиль с противоположного берега: там вы поймете, что мир необходим и возможен. Приведу часть моего выступления, специально подготовленного к встрече. Я зачитал его под импровизацию гениального еврейского скрипача Иври Гитлиса.

Мир — не антоним слова «война».

Мир может воцариться в сердце даже во время жестокого сражения, если мы боремся за осуществление своей мечты. Когда все наши друзья теряют надежду, мир Справедливого Сражения не дает нам опустить руки.

Глаза матери, кормящей своего ребенка, излучают мир, даже когда ее руки дрожат, оттого что дипломаты не могут договориться, бомбы падают на голову, а солдаты гибнут.

Стрелок, натянувший тетиву лука, хранит мир в душе, хотя все его мышцы напряжены от физического усилия.

Поэтому для Воинов Света мир не противоположен по смыслу войне, ибо они способны:

а) отличать бренное от вечного. Они готовы бороться за свои мечты и за свое бессмертие, но уважают связи, образовавшиеся на протяжении времени, в пространстве культуры или религии;

б) понимать, что их противники не обязательно являются их врагами;

в) отдавать себе отчет в том, что их поступки сказываются на жизни пяти будущих поколений и благополучие (или страдания) детей и внуков зависит от них;

г) помнить о том, что говорит И Цзин: упорство — качество полезное, в отличие от упрямства; надо знать меру в сражении: затягивая его, мы рискуем лишить людей силы духа, необходимой для возрождения мирной жизни.

Для Воина Света не существует абстрактного самосовершенствования: каждая возможность изменить себя — это возможность изменить весь мир.

Воин Света не может быть пессимистом. Он готов, если потребуется, грести против течения. Зато, когда он состарится и станет немощным, он сможет сказать своим внукам, что приходил в этот мир, чтобы лучше понять ближнего и не осуждать брата.

В порту Сан-Диего, штат Калифорния

Я беседую с активисткой «Лунной традиции» — школы, где женщины учатся находиться в гармонии с природой.

— Хочешь дотронуться до чайки? — спросила она, глядя на птиц, усевшихся на бортике пирса.

— Конечно, хочу. Я даже несколько раз пытался это сделать, но они улетали, как только я приближался к ним.

— А ты попробуй полюбить их. И пусть эта любовь исторгнется, как луч света, из твоей груди и достигнет груди чайки. После этого можешь спокойно к ней подходить.