Татьяна Соломатина - Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47 Страница 24

— Потому что смирение для сильного человека означает что, Настенька? — строго уставился на молодого врача Святогорский.

— Ну… смириться. Покориться. Принять.

— Да, но что означает это «смириться, покориться, принять»? Шагнуть из окна девятого этажа на асфальт? Отнюдь нет! Самоубийство — это естественное разрешение запущенной депрессии. Ещё попытка, Анастасия Евгеньевна.

Настя молчала, растерянно глядя на старших товарищей.

— Господи, чему вас сейчас учат? — возмутилась Марго.

— Смириться, Тыдыбыр, это — наконец начать делать то, что должен! — вдруг проснулась Оксана Анатольевна.

— И перестать спрашивать, что дальше! — подхватил рыжий Родин.

— Денисов? — посмотрел испытующе Аркадий Петрович на молодого красивого доктора.

— Лариса не смирилась в том смысле, что она так и не приняла очевидный факт: у её сына тяжёлый аутизм. Она зависла на стадии отрицания.

— Дайте я вас поцелую, Денисов! — Святогорский действительно приподнялся и через стол лобызнул подавшегося навстречу Александра Вячеславовича в макушку. — Есть кому ещё оставить то, что надо бы на кого-то взвалить! Учитесь мыслить, Анастасия Евгеньевна. Только умение мыслить отличает мумифицированную заучку от живого спеца. Cogito, ergo sum[40], Анастасия!

— Да. Когда её весёленькими таблеточками от окошка оттянули, она прошерстила Интернет и решила, что никакой у её сынишки не аутизм. Расстройства аутистического спектра. А в ту помойку чего только не кидают. От ленивых избалованных дураков и манипуляторов-истериков, плодов чрезмерных маменькиных и бабушкиных забот, до детей с реальным дефицитом социального взаимодействия и общения и ограниченными — в силу слабого интеллекта — интересами. И несчастные матери, не желающие смириться с очевидным, ту помойку роют, как куры кучу навоза. — Ельский вздохнул и налил себе водки.

— Э! Ты чего это в одну харюшку? Что-то мы действительно забыли бокалы сдвигать. Парочка Родин — Поцелуева нас хотя бы слушает. Иван Петрович вон уже заснул. — Святогорский повысил голос: — Так выпьем же за то!..

— …Что я сказал! — встрепенулся заведующий урологией, вернувшийся с тяжёлого выезда в центральную районную больницу.

— За здоровую крепкую психику, позволяющую нам отличать одно от другого и смиренно действовать даже тогда, когда мы не в силах изменить ситуацию.

— Лариса решила, что её сын не аутист, — Владимир Сергеевич выдержал мрачную паузу. — И стала действовать в полном соответствии с этим отрицанием. Начала выводить мальчика на детскую площадку. Мало того — выводить. Принуждать его к играм с другими детьми. А других детей — к играм с Алёшей. Понятно, что это заканчивалось лёгким членовредительством участников. Для её сына — припадками. Для других детей — обиженным рёвом. Для всех — размазанными соплями, иногда кровавыми. На просьбы мамочек и нянечек убрать мальчика Лариса выдавала совершенно неадекватные реакции. Как-то делегация дворовых пап посетила её мужа. К слову, о муже: ему внезапно попёрло в бизнесе. И он достаточно быстро стал двигаться от человека обеспеченного к человеку богатому. Мало того — он вдруг понял, что любит Ларису. Искренне и сильно. И сына любит.

— И ничего удивительного! — прокомментировала Оксана Анатольевна. — Есть такой очень редкий тип мужчин. Они не столько любовники и мужья, сколько отцы. Для того, чтобы любить, — им надо охранять и заботиться. Так что Ларисе повезло.

— А я?! — наигранно-возмущённо проблеял Родин.

— Ты прекрасен, но ты — не такой! — отрезала Оксана.

Святогорский приложил палец к губам и многозначительно кивнул на Ельского.

— Отцовская делегация вежливо попросила мужа Ларисы повлиять на жену. Прежде всего им было жаль даже не своих детей. Здоровые. Нормальные. Немного рёва никому не повредит. Алёшку им было жаль. Нельзя кидать нежного кролика в бассейн с крокодилами. А маленькие здоровые детки — натуральные крокодилы. Это нормально. Такова природа здорового человека. Муж настоятельно уговаривал Ларису воздержаться от ненужных для сына контактов. Снял ей домик на Гоа на полгода. В прекрасной тропической глуши. Она туда и отправилась. С Алёшей и с нянькой. Там, расслабленная океаническими волнами и дешёвыми фруктами, завела блог. И стала безудержно изливаться в Сеть. — Ельский достал айфон и достаточно быстро нашёл искомое. — Слушайте: «Невозможно понять логику жестоких в своей искренности детей, которые говорят то, что думают, и, очевидно, следуя самому простому способу, просто выключают из игры того особенного, кто не умеет, мешает…»

— Ага! А сама она непременно пойдёт к маникюрше, которая вместо навести блеск на ногти отрежет ей пальцы, — фыркнула Марго. — Пусть она не будет искренне жестока в таком случае. Просто примет как факт: ей попалась особенная маникюрша! Она должна принять правила игры этой особенной маникюрши! Вот так она, особенная маникюрша, видит маникюр.

— Маргарита Андреевна! — окоротил Святогорский. Маргоша изобразила «молчу, молчу!».

Владимир Сергеевич пролистал и продолжил:

— Вот ещё перлы: «Это не агрессия, не крик и не неконтролируемое поведение, а просьба к миру о помощи!» — и прочее её, женское, материнское, слезливое бла-бла-бла. Аутист же на самом деле хочет, чтобы его всего лишь оставили в покое. Просто оставили в своём, одному ему известном покое. Он не обращается к миру. Аутист — и есть сам свой мир. У него все просьбы — внутри. Как совершенно точно описал нам Аркаша в своём «особняковом» примере. Дальше — больше. Несчастный Алёшка объявляется ангелом, призванным в этот мир, чтобы изменить мать к лучшему. Появляются развесёлые тексты: «выбрал меня такую — пусть терпит!» — это о том, как она слегка навеселе пришла в бунгало с какой-то приокеанической дискотеки — и давай целовать и обнимать сына. Разумеется, вырывая из зоны его аутистического комфорта. Реакция — припадок. Но «он её выбрал» и, значит, «пусть терпит». Дальше — ещё больше. У неё появляется аудитория. Неожиданно она неплохо владеет словом. Истеричка-харизматик, да с таким «вкусным» кейсом. Начинает превалировать самолюбование матери-героини. Кругом и сплошь «я умнее вас», «я знаю лучше», «я — крутая!». Вслед за комплексом мученицы подтягивается синдром гуру. Она претерпела и просветлилась, ёлки зелёные! Она жаждет нести в мир истину. В мир не в мир, а аудитория её блога неуклонно растёт. Вот уже и молоденькая девочка-дурочка пишет ей: «Я молюсь Богу, чтобы у меня родился такой же особенный ребёнок, как у вас!»

— Долбаные демоны! — ахнула Марго.

— Это ты в самую цель, — одобрил Ельский. — Синдром жалостливых бесов — один из самых тяжких у недолюбленных нормальными мужчинами девчушек. Потому, Тыдыбыр, — обратился он к Насте, — физкультура и холодные обливания! И никакого Интернета в больших количествах!

— Он куда хуже сахара! — Аркадий Петрович сделал «страшные глаза».

— На океане, в тиши, с умелой грамотной нянькой, Алёшка чувствует себя весьма комфортно. Ничего удивительного. Физиотерапия в чистом виде. Солёная тёплая вода. Хорошо влияющий на моторику мелкий чистый песок. Всё это снимает спастику. Опять же — одиночество. И — повторюсь — внимательная, заботливая нянька, не позволяющая ему есть этот самый песок. Лариса на некоторое время успокаивается. Судя по игривой тональности её блога: «Не хороните себя заживо! Ваш особенный ребёнок не мешает вашей насыщенной жизни! Он к вам пришёл. Он — посланец звёзд и богов! Всё хорошее, что с вами происходит, — всё благодаря ему!» Конец цитаты. Фоточки Ларисы в местных бадегах с татуированным мускулистым мужиком. Она спокойна, довольна. А главное — спокоен её сын. Потому что мама оставила его в покое! Как совершенно верно написал совершенно же справедливо помянутый Аркашей Лео Каннер: «You must give them the chance to relate to a limited number of people and to come into the world — to thaw out».

— Вы должны дать им шанс ограничить количество людей в их мире — и они успокоятся, — привычно перевёл для Маргоши Святогорский. — То есть не буквально: «Всего лишь немного тепла, узкий круг общения. Только то, что нужно им самим». Святая заповедь матери аутиста.

— Да выучила я уже английский! — рявкнула Маргарита Андреевна. — «И грядущий в мир будет оттаивать!»

— Туда тоже можно! — язвительно заметил старый анестезиолог-реаниматолог. — Хотя точнее будет: дать им возможность ограничить число людей, бредущих в их мир, — и они отогреются.

— Так, переводчики-любители, тихо, ша! — рявкнул Ельский. — К сожалению, штиль, вызванный естественным успокоением гормональных бурь, долго не продлился. Лариса с сыном вернулись домой. Муж был слишком занят растущим бизнесом. И хотя за всё исправно башлял — на Ларису и сына у него времени не было. И женщина продолжила сходить с ума. И снова всю свою нерастраченную остервенелость перебросила на сына. Кроме детских площадок стала таскать его по разнообразным «школам» и «целителям». Тратила мужнины бабки — благо они были — на несусветную чушь, которую щедро толкают таким мамашам добрые бессовестные люди. У меня есть знакомая лошадиная тренерша, так она говорит: «Если матери больного ребёнка сказать, что ему помогут сырые мозги соседей, то за последствия я не ручаюсь». И всегда находятся люди — причём в огромных количествах! — наживающиеся на чужом несчастье. Они будут продавать за бешеные тысячи «чудодейственное» одеяло из головного волоса тибетской чудо-крысы, на поверку оказывающееся обыкновенным одеялом стоимостью в три копейки. Будут рекламировать приложение к мощам святого дельфина — и поток жаждущих сдать им деньги не иссякнет. Но я не об этом. Не то не остановлюсь… Лариса в блоге начинает писать и о жестокосердном муже, который, признаться, уже падает с ног, но не устаёт за всё исправно платить. Сына наша ненормальная возвела чуть не в ранг Христа, призванного претерпеть за весь род человеческий. И вот не так давно впала уже и вовсе в то, что психиатр мог бы назвать «сверхценной идеей» — и не ошибся бы. Каждый месяц ей кажется, что она беременна. И должна сделать аборт. Потому что нормальные дети — ненормальны. Нормальные дети — плебс, уроды, слуги «звёздных» детей. Она провозглашает, что отныне нормальны только «особенные» дети. Муж нанимает несколько нянек. Которым даёт основное указание: беречь сынишку от матери. Но иногда Ларисе удаётся выкрасть дитя из-под опеки. И она тащится с Алёшкой куда-нибудь. На детскую площадку. В многолюдный супермаркет. В развлекательно-торговый комплекс. В парикмахерскую. Ещё куда — не важно, лишь бы народу побольше и мизансцена понадрывней. А с тех пор как «беременна» — и в женскую консультацию. Я мужику посоветовал поместить его бабу в хорошую частную заграничную лечебницу. Где бы её отрицание аккуратно перевели в смирение. Да и сына желательно пристроить в интернат куда-нибудь в район Калифорнии. Там совершенно чудесные спецзаведения для таких детей и взрослых. Правда, дорого. Но он уже может себе позволить. У меня есть приятельница в Штатах. У неё как раз всё нормально со смирением. И с мозгами. Но когда её дочери исполнилось восемнадцать лет — она наконец сдалась и поместила обожаемое чадо в подобный пансион. Потому что стала её опасаться. Дочурка чуть не убила мать в один из припадков, вызванных птичкой, залетевшей в окно. Тётка после так и сказала: «Я просто-напросто её боюсь».