Виктория Токарева - Почем килограмм славы (сборник) Страница 24

Дворничиха некоторое время озадаченно смотрела вслед удаляющейся четверке, потом крикнула:

– Эй!

– Все! – сказал Косой. – Кина не будет, электричество кончилось! – И первый бросился бежать.

– Стой! – заорала дворничиха и, сунув в рот свисток на веревочке, засвистела на весь свет.

Четверо грабителей с завидной скоростью неслись посреди улицы. За ними почти по пятам бежала дворничиха.

– Держи воров! – кричала она.

Жулики свернули за угол, и Трошкин остановился как вкопанный. Навстречу ему шли Елена Николаевна и следом за ней, как утята за мамой-уткой, старшая группа детского сада № 83.

Косой, Хмырь и Али-Баба обогнули колонну и помчались дальше, а Трошкин стоял и смотрел во все глаза и не мог двинуться с места.

– Евгений Иваныч! – ахнула Елена Николаевна.

– Здравствуйте, Евгений Иваныч! – восторженно и нестройно заорали дети.

Евгений Иванович понял, что надо сворачивать, но на него уже набегала дворничиха. Выхода не было: заведующий детским садом, Евгений Иванович Трошкин, разбежался и сиганул через высокий забор.

Ночь. Мягко шурша щетками по пустому катку, двигался снегоочиститель, оставляя позади себя зеркальную полосу. И в этой матово поблескивающей поверхности, отражаясь, то вспыхивали, то гасли разноцветные огни – проверяли освещение елки.

Четверо лежали поперек широкой тахты, подставив под ноги табуретки. Спали в пальто и шапках, укрывшись половиком – тем, что днем красовался на полу.

Хмырь не спал. Он лежал с краю, смотрел в потолок остановившимися глазами. На потолок время от времени ложились причудливые тени от мигающей за окном елки.

– Доцент, а Доцент, – тихонько позвал Хмырь лежащего рядом Трошкина. – Сан Саныч! – Он потеребил его за плечо.

– А-а-а! – заорал Трошкин, просыпаясь. «Воровская жизнь» давала себя знать.

– Маскироваться надо, – сказал Хмырь.

– Что? – не понял Трошкин.

– Засекли нас. Теперь так на улицу не покажешься. Заметут.

– Ну? – спросил со сна Трошкин, стараясь не проснуться окончательно.

– Вот я и говорю: маскироваться надо.

– Давай, – согласился Трошкин и заснул.

Стоял морозный солнечный день. Гремела музыка на ярмарке в Лужниках.

Из шатра с вывеской «Хозтовары» высунулась голова Али-Бабы. Али-Баба огляделся по сторонам и перебежал в шатер с вывеской «Женская обувь». К груди он прижимал новенький керогаз.

– Три пары сапог для женщины по одиннадцать пятьдесят, – обратился он к продавщице в форме Снегурочки. – Сорок, сорок два, сорок четыре.

– Ого! – удивилась Снегурочка. Она сняла с полки две коробки, поставила перед Али-Бабой. – Вот сорок, вот сорок два.

– А сорок четыре?

– Только такие. – Она поставила на прилавок огромные лакированные туфли на высоких шпильках.

Вечер. Театральная площадь. Из троллейбуса вышли три женщины – толстая курносая в цветастом платке, низенькая старушка, по-монашески обвязанная поверх фетровой шапки темной косынкой, и девушка в лохматой синтетической шапке, в дубленке, из-под которой виднелись кривые жилистые ноги в чулочках сеточкой и лакированных туфлях на шпильках.

– Брр-рр, – сказала девушка басом и заскакала, пытаясь согреться. – И как это только бабы без штанов в одних чулках ходят?

– Привычка, – сказала старуха.

Это были Трошкин, Хмырь и Косой.

На контроле три подруги предъявили билеты и оказались в вестибюле Большого театра.

За деревянным барьером ловко работал гардеробщик – худой, с нервным лицом и торчащими ушами.

– Этот! – тихо сказал Хмырь.

Трошкин остановился против него, выжидая, стараясь поймать его взгляд. Гардеробщик почувствовал взгляд Трошкина, посмотрел на него. Трошкин кивнул ему.

Гардеробщик тоже едва заметно кивнул, что-то шепнул своему напарнику и поманил Трошкина за деревянный барьерчик.

– Узнаешь? – Трошкин приподнял косынку. Они разговаривали в глубине гардероба, забившись в зимние пальто и шубы.

Гардеробщик смотрел на Трошкина. Лицо его было неподвижно и, казалось, ничего не выражало.

– Узнаешь? – еще раз спросил Трошкин, робея.

Гардеробщик снова очень долго молчал, потом кивнул.

– Завтра у фонтана, против театра, в пять! – тихо сказал он.

– Ну? – с нетерпением спросил Хмырь, когда Трошкин вышел из гардеробной. – У него?

– Неясно, – неопределенно ответил Трошкин. – Пошли! – Ему было неприятно расхаживать на людях в бабьем обличье.

– Нельзя, – сказал Хмырь, кивком головы показав на двух милицейских офицеров, стоявших у выхода. – Переждать надо.

Благообразный седой человек открыл дверь в мужской туалет и остановился, пораженный: там стояли три женщины.

Мужчина извинился и вышел, но потом снова отворил дверь и спросил:

– Девочки, а вы не ошиблись, случаем?

– Заходи, заходи, дядя. Чего уставился? – свойски пригласила молодая косая девка с папиросой.

– Извините, – проговорил человек и вышел.

– Застукают здесь! – испугался Хмырь. – В дамский идти надо…

– Пойдем в зал, – сердито сказал Трошкин. – В зале нас никто искать не будет.

– Прямо так? – спросил Косой.

– Нет. В мужском варианте.

Трошкин и Хмырь вошли в кабину. Косой снял дубленку и положил ее на подоконник. Под дубленкой на нем оказался краденый трошкинский костюм: пиджак с орденскими колодками и брюки, закатанные выше колен. Косой поднял сначала правую ногу, отломал от туфель каблук, потом точно так же поступил с левым. Обломанные туфли не походили на мужские – получились остроносые чувяки с задранными носами, как у Аладдина. Косой раскатал брюки и прошел в зеркально-кафельную умывальную комнату. Зеркала сразу отразили Косого в новом костюме – со всех сторон, анфас и в профиль. Костюм сидел мешком – он был ему короток и широк, но Косой очень нравился себе.

В этих же зеркалах отразились появившиеся в тренировочных костюмах Трошкин и Хмырь.

– Ну как? – Косой кокетливо повернулся, развесив руки. – Битте дритте, данке шен, – добавил он, думая, что походит на иностранца.

– Где взял? – ревниво спросил завидущий Хмырь, ощупывая материал.

– Попался! – кто-то сзади с силой хлопнул Косого по плечу.

Косой весь сжался, втянул голову в плечи – за ним стоял парень в кожаном пиджаке с университетским значком.

– Не узнаешь, Федор? – улыбался парень.

– Мишка… – неуверенно произнес Косой, испуганно глядя.

– Здорово! – Мишка похлопал Косого по плечу. – А я смотрю – ты или не ты…

– Я, – заулыбался Косой. – Братцы, познакомьтесь, это Мишка. Мы с ним вместе в детдоме были… Ну, где ты? Что ты?

– На «Шарикоподшипнике», инженер. А ты?

– Я?..

– Вор он, – вдруг сказал Трошкин.

– Что вы сказали? – не понял Мишка.

– Вор! – Трошкин шагнул к Косому, отколол орденские планки, сунул их в карман и вышел.

– Что это он? – спросил Мишка Косого.

– Да так… Хе-хе, – насильно хохотнул Косой. – Шутка. Ну пока, привет, – и выбежал.

Разрозненные звуки плавали над залом Большого театра. Оркестр настраивал инструменты.

Наши герои сидели в пятом ряду партера: милиция проводила операцию с размахом.

Рядом с Косым сидела высокая женщина в меховой пелерине. На коленях у нее лежал бинокль.

– Тетя, а тетя! – тихонько позвал Косой.

«Тетя» не отзывалась. Тогда Косой потолкал ее локтем.

– Бинокль дай поглядеть, – попросил он.

– Же не компранца! – сказала женщина.

– Бинокль, гражданочка. Бинокль! – повторил Косой и, чтоб быть понятым, приставил к глазам кулаки и посмотрел в них.

Француженка улыбнулась и протянула Косому бинокль.

– Я отдам, не бойся! – хмуро заверил ее Косой. Он встал и, настроив бинокль, стал искать кого-то в публике.

Приближенный биноклем Мишка сидел, облокотившись на барьер третьего яруса, и, улыбаясь, говорил что-то сидевшей рядом девушке.

Трошкин проследил за взглядом Косого.

– Дай-ка. – Он взял у Косого бинокль, посмотрел.

– Это его жена? – шепотом спросил Трошкин, возвращая бинокль Косому.

– Откуда я знаю… – буркнул Косой.

– Что, давно не виделись?

– Знаешь что, Доцент, ты, конечно, вор авторитетный, – с глубокой обидой шептал Косой. – Ну и дал бы мне по морде. Только зачем ты при Мишке? Мишка, он знаешь какой… Не то что мы. Он, видал, как обрадовался, а ты при нем… – Губы Косого дрожали, он едва сдерживался, чтобы не заплакать.

– Ну и что? – сказал Трошкин. – Подумаешь, инженер. Что у него за жизнь? Ну, сходит в театр, ну, съездит летом в Ялту. Придет домой с работы, а там жена, дети. Никто его не ловит, ни от кого он не бегает. Тоска. А ты… Ты – вор. Джентльмен удачи. Украл, выпил – в тюрьму, украл, выпил – в тюрьму…

– Да тише вы! – зашипел Хмырь.

Поднялся занавес.

– «Ялта, где растет голубой цыган», – пел Али-Баба, прилаживая новую «газовую керосинку». Заглянув в инструкцию, он подсоединил баллоны и поднес спичку. Плитка не зажигалась. Тогда Али-Баба полил «новую керосинку» керосином из примуса и снова поднес спичку.