Давид Фонкинос - В случае счастья Страница 24

Эдуард посоветовал ему заняться спортом. Ему нужно во что бы то ни стало снова раздаться в плечах, придать своему будущему физическую внушительность.

– Ты в зеркало посмотрись. У тебя плечи на коленки похожи…

До сих пор физически виноватым он себя еще не считал; это было его последнее неисследованное прегрешение. Но ему и правда хотелось бегать, напрягаться, хотелось быть мужчиной, способным оторваться от земли после служебной апатии.

Рядом с гостиницей находился теннисный клуб; в свои одинокие недели он мог иногда играть по вечерам. Но здесь его подстерегала одна из самых страшных экзистенциальных проблем теннисиста: где взять партнера? Он слонялся по коридорам клуба, пытаясь завязать хоть какие-то полезные знакомства, но без толку: теннисист – порода парная. Они все словно так и жили по двое, а отдельные гурманы даже по четверо. Может, кого-нибудь подкупить? Или ждать, когда кто-то останется со своей ракеткой не у дел? Он категорически не желал стучать мячом об стенку; от одной этой мысли у него начиналась депрессия; в спорте он искал, помимо прочего, еще и человеческого общения. А стенка – партнер не самый человечный. Поскольку идею подал Эдуард, он предложил ему ходить играть вместе. Но Эдуард был слишком влюблен, ему и в голову не могло прийти растрачивать свое тело на что-то другое. Он находился на той стадии любви, когда бегать за мячиком так же нелепо, как бегать за другой женщиной.

– Надо было меня спросить. Вон висит доска объявлений, там игроки находят друг друга, – сказал администратор теннисного клуба, заметив, что новичок две недели бродит неприкаянный.

Жан-Жак с облегчением, но и с некоторым волнением устремился к доске. На карточках вверху указывался уровень и свободные часы. Внизу игрок уточнял, кого из теннисистов он предпочитает, – своего рода объединение по интересам. А еще – способ обозначить свои наклонности; впишешь Лендла, и всем понятно, что ты ходишь сюда только играть; впишешь Макинроя, значит, любишь получать по носу; впишешь Ноа, значит, после короткого сета отправишься пропустить по стаканчику; и так далее. Жан-Жак не нашел никого подходящего по уровню, и ему пришлось заполнить карточку. Он аккуратно прикрепил ее на доску, вдруг кто-то из игроков проявит интерес? В графе “любимый теннисист” он написал “вы”, в надежде, что эта шутка выделит его объявление среди прочих. Он гордился этим всплеском юмора, почему бы и нет. И точно, шутка принесла свои плоды: через три дня раздался телефонный звонок:

– Если ваш любимый игрок – это я, не могу лишить вас удовольствия играть со мной.

С одинокими теннисистами не соскучишься.

Так Жан-Жак познакомился с Жеромом. Очень странная ситуация – вдруг оказаться на корте с незнакомцем. Еще двумя словами не перемолвились, а уже перекидываются мячиком. Встречаясь с кем-то, всегда хочешь выглядеть на все сто, поэтому оба изо всех сил старались бить по мячу по всем правилам, а посылая его в аут, в ту же секунду извинялись. Они почти что состязались в вежливости. И еще в лицемерии, потому что Жан-Жак недоумевал, отчего это сегодня у него никак не получается удар слева, хотя этот удар слева не получался у него никогда. После первого матча мужчины немного поговорили. Жером оказался довольно застенчив, чего никак нельзя было сказать по его первому звонку. Это был молодой человек двадцати трех лет, сотрудник компьютерной фирмы. Весь день он сидел, уставившись в дисплей, и по вечерам ему надо было снять напряжение. Мотивы у них были похожие, но жизненный опыт, казалось, не имел особых точек соприкосновения. Обменявшись парой расхожих спортивных фраз, они условились о новой встрече. Заранее, конечно, не скажешь, но возможность дружбы между ними полностью исключать не стоило.

После третьего матча они решили вместе поужинать. Жан-Жак впервые в жизни оказался в обществе мужчины моложе себя. И сразу вошел во вкус, вырос в собственных глазах. Приятно беседовать с почтительной молодежью. Они общались на удивление легко и просто. Поговорили о работе, но Жерому не хотелось особо распространяться о том, чем он занимается. Его больше интересовала другая тема: – У тебя, наверно, большой опыт с женщинами, да?

Вот вопрос, на который ни один мужчина не может ответить “нет". Жан-Жак дал понять, что да, большой. На третью встречу их зарождающаяся дружба стала понемногу осваиваться в правде. Жером в отношениях с женщинами был довольно неопытен, но позволил себе одно признание.

А потом, после признания, позволил себе попросить Жан-Жака об одной услуге.

Через два дня Жан-Жак, глядя вечером на себя в зеркало, нашел, что в этом желтом галстуке выглядит довольно нелепо. Сидя в прокуренном кафе, он не мог толком разглядеть входящих. Ему хотелось плакать, непонятно почему, быть может, от ностальгии по тем временам, когда он тоже сидел и ждал любимую женщину или женщину, которую полюбит. Заметив Клер, он попытался спрятаться, но она решительно направлялась к нему. На миг оба остолбенели, а потом она развернулась и быстро пошла прочь. Жан-Жак тут же вскочил и бросился следом, расталкивая оказавшихся на пути посетителей. Он жил. В этой минуте сошлись вместе все ингредиенты нереального.

Дело было 12 октября.

В нереальности всегда идет дождь. После всего пережитого им не хватало только промокнуть в погоне и едва не погибнуть в свете автомобильных фар. Жан-Жак после своих занятий спортом бежал легко и, быстро нагнав Клер, пошел рядом. Клер была в плаще, она была красива оглушительной красотой женщины, отбивающейся понарошку. Так отталкивают мужчину за секунду до того, как его поцеловать.

– Как ты мог? Говоришь, что любишь, а сам клеишь девиц по интернету! Ты мне противен…

Жан-Жак не смутился. Уже то, что он увидел Клер в день, когда ждал другую женщину для другого мужчины, переполняло его сказочным счастьем. Недоразумение быстро разъяснилось, это был не бульварный роман. Клер поняла, что Жан-Жак не назначал свидания Клеманс, что он пришел от имени застенчивого парня. И они застыли в своем совпадении. Жизнь, величайший фокусник, вернула их в очевидное. Под дождем их слезы были почти незаметны. Они долго стояли в обнимку, расчувствовавшись, как в первый день своего чувства.

Спустя несколько дней Жан-Жак и Клер устроили настоящую встречу Жерома и Клеманс. Те, конечно, смущались, ведь это было их первое свидание. Оба страшно удивились, что прибегли к помощи третьего лица – еще одна их общая черта, и весьма важная. Они поблагодарили Жан-Жака и Клер за то, что те для них сделали.

– Нет, это вам от нас спасибо, – ответил Жан-Жак. – Да, это мы вам благодарны, – подхватила Клер.

Они еще не могли прийти в себя после случившегося. Если двое незнакомых людей, назначивших друг другу встречу, по воле величайшей из случайностей выбрали именно их, то все сомнения отпадали. Они держались за руки. Жером и Клеманс тоже посмеялись такому совпадению. Они ушли вместе, ступая осторожно, словно от их шагов могла растрескаться земля. Зашли в какой-то дом, сели в лифт. В замкнутом пространстве между ними не чувствовалось никакой неловкости. Потом они позвонили в дверь. Игорь открыл с несвойственной ему раскованностью. Войдя, они поздоровались с Ибаном; тот листал газету и сделал неопределенный жест рукой. Механика их приветствий говорила о давней дружбе. За чаем они обсудили последние этапы своего задания и порадовались его успешному завершению (правда, в этой радости проскальзывали нотки грусти). Какое-то время назад в голове Игоря родилась идея (разумеется, это была русская идея). Состояла она в том, чтобы вовлечь обоих в ситуацию, которую они сочтут невероятной. Ведь им не хватало только, чтобы жизнь подбодрила их, подала знак к продолжению их союза. Не важно, настоящий знак или нет. Жан-Жак и Клер годами будут обсуждать тот случай, но им и в голову не придет, что они стали счастливыми жертвами чужих козней.

– Нет, ты представляешь, это же с ума сойти…

– Да, с ума сойти…

– Чтобы два незнакомых человека…

– Попросили именно нас…

– Да, с ума сойти…

И они целовались, собственными губами доказывая, что чем грубее обман, тем легче в него веришь.

Жером и Клеманс вернулись к своей жизни, о которой нам ничего не известно. А кузены вышли из дому и отправились в кино. Наконец-то, на радость Игорю, в одном кинотеатре шло “Небо над Берлином". Они думали, что они в зале одни, но, когда погас свет, вошла молодая женщина. И села неподалеку от них.

Это была Соня.

Фильм начался, зазвучали первые слова:

Когда ребенок был ребенком,И трогал мир своей ручонкой,Хотел, чтоб лужа стала морем,А ручеек – большой рекой,

Когда ребенок был ребенком,И он не знал, что был ребенком,Но знал, что все вокруг живое,И у всего одна душа,

Когда ребенок был ребенком,И разным каждый час…

Ален умрет в праздности спустя восемь лет. Все эти годы он не будет делать почти ничего. Он, прославивший человеческие руки, больше не шевельнет и пальцем. Станет вести растительную жизнь, тихо бродить среди цветов в саду, руки в карманах, и ни разу не притронется ни к одной розе. Он будет стараться обходить как можно дальше тот угол сада, где висел гамак. Разве только взглянет издали на этот предмет с неприкрытой ненавистью: вот она, настоящая могила для мужчин. В один прекрасный день – апофеоз его бесцельной старости – он, презрев все опасности воспоминаний, сорвет гамак с вековых деревьев. И сожжет его прямо на земле. Обрывки гамака, превращаясь в дым, вознесутся над Марн-ла-Кокетт, и женщинам городка, непонятно почему, придется не по душе запах гари (запах мужской слабости). Ален, словно завороженный, станет впитывать взглядом даже самый мелкий уголек, самую ничтожную агонию огня. Это будет в своем роде бунт, иллюзорный протест против механизма, сокрушающего мужчин. В минуты, когда гамак растает в дыму, его взгляд затуманят слезы.