Макар Троичанин - Да пошли вы все!.. Повесть Страница 24

- Дарька, ты остаёшься? – окликнул Иван Ильич, уходя, и пожалел, что не ушёл по-английски.

Отяжелевший от утренней разминки и тяжёлой пищи малыш соскочил с дивана и медленно пошёл следом, обязавшись сопровождать хозяина всегда и везде. Во дворе он, однако, связался с крупным рыжим котищем, который, отмахиваясь левой когтистой лапой, никак не хотел убегать в подъезд, шипел и выгибал спину, невзирая на угрожающие прыжки с приседанием на передние лапы и звончатым лаем вечного недруга. «Прекрасно!» - обрадовался Иван Ильич и заспешил по рабской дороге, стараясь не стучать и не шаркать уходящими подошвами и чувствуя себя свежо, легко и бодро как никогда. С удовольствием поглядывая на хмурых заспанных прохожих, он с юмором подумал: «Так, глядишь, и до утренних пробежек дойдёт!», улыбнулся внутренней уравновешенности и только хотел оглянуться и убедиться, что виновник утренней эйфории остался во дворе, как тот обогнал и заспешил впереди тоже бодро и весело. «Ладно», - подумал обманутый обманщик, - «пусть проводит до остановки автобуса», тем более что она на улице по хорошо протоптанной дороге, недалеко от перехода на базар. Перед самым подходом пришлось поспешить, чтобы успеть на подходивший автобус.

- Дарька! – прокричал он псу. – Не теряйся! Топай домой! Жди! – и вскочил внутрь автобуса.

Народу было не очень много, удалось протиснуться в середину. Держась за поручень, он выглянул в окно – пса не было. Автобус тронулся. Ощутимо качнуло, и кто-то ненароком встал Ивану Ильичу на ногу. Потом откачнуло, и снова кто-то мягко надавил на ступню. «Один раз – ладно, простительно», - поморщившись, подумал пострадавший, - «но зачем дважды? Кому это понравится?» - и стал всматриваться в лица соседей, стараясь усечь наглеца, тем более что чужой лапоть так и остался на его ноге. Но лица соседей были непроницаемо спокойны и безучастны. Тогда Иван Ильич чуть отжал спиной стоящего позади него парня, чуть наклонил голову и увидел… весёлые глаза малыша, преданно смотрящего на хозяина. «Вот те раз!» - чуть не выругался он вслух и громко прошептал:

- Ты чего влез, балбес?

Дарька, сидя на его туфле, усиленно надраивал башмак пародией на хвост, давая понять, что рад быть рядом даже в неудобном положении, даже в толкучке, где того и гляди не то, что лапу, а и ухо отдавят.

- Извините! – безрадостно пробормотал Иван Ильич окружающим, неловко присел и, ухватив малыша под брюхо, поднял и прижал к груди. – И что мне с тобой прикажешь делать? – спросил сердито.

Верный пёс, подняв передние лапы ему на плечо, победно оглядывал пассажиров, и оттиснутый парень, не удержавшись, улыбнулся Дарьке, мазнув пальцем по его носу:

- Привет, заяц! – намекая на безбилетность. – Граждане-товарищи! – обратился к сидящим. – Уступите место отцу с малым дитём.

Тотчас с сидения у окна поодаль поднялась девушка и, протянув руки над головами сидящих, попросила:

- Давайте его сюда.

- Да он не пойдёт, - смущаясь, заартачился «отец» и напрасно, потому что вредное «дитя» потянулось к ней всем телом, нетерпеливо отталкиваясь лапками от удерживающего большого тела. Пришлось отдать.

- Как его зовут? – спросила, бережно принимая доверчивого малыша, и глаза её, такие же большие и тёмно-карие, как у него, светились материнским добром и лаской.

- Дарькой, - познакомил хозяин.

- Разве он девочка? – удивилась девушка, разглядев в процессе передачи натуральное мужское достоинство.

- Это его домашнее имя, - улыбаясь, пояснил Иван Ильич.

- Красавец! – не удержалась от заслуженного комплимента случайная знакомая. – Значит – Дарий? Ты – царь Дарий! – щедро нарекла она Дарьку.

Ближний народ тоже стал радоваться царю, забыв на время об угнетающем бремени постылых забот рабского дня. Многим, наверное, захотелось заиметь такую же живую отдушину для усталой души, но такой, с гордостью подумал царедворец, ни у кого никогда не будет. А Дарий так обрадовался обольстительнице, что встал на её коленях на задние лапки, а передние, бесстыжий, положил на высокую девичью грудь – «вот бы мне положить туда свои лапы», - размечтался зрелый дядя, отец дочери-невесты – и несколько раз лизнул в нос. Она даже не поморщилась, не отклонилась, а засмеявшись, созналась:

- Ты мне тоже очень-очень нравишься! – обняла малыша, прижала к груди – «о-хо-хо!» - и, подвинув к окну, стала что-то шептать.

Дарька внимательно слушал, перебегая взглядом по машинам, домам и людям, изредка дёргая ухом, когда на него попадало слишком жаркое дуновение шёпота. «Лапшу на уши вешает!» - обидчиво подумал Иван Ильич. – «Всё пока хорошо, а что дальше?» Дальше была сплошная темь. «А, что будет, то и будет!» - решил по своему обыкновению не вмешиваться в судьбу, радуясь и за пса, и за симпатичную девушку. Жаль, что ей понадобилось скоро выходить. Не брезгуя, случайная нянька поцеловала малыша в нос, молча протянула хозяину и заторопилась на выход в заднюю дверь, волоча на длинном шнуре большую твёрдую папку синего цвета с тиснёным золотом нотным ключом. Когда исчезла, Дарька резко и тревожно повернул морду к хозяину, будто спрашивая, почему тот не пошёл следом, и, не прочитав в его глазах ответа, печально сник на плече. Ивану Ильичу тоже почему-то стало грустно. Вдобавок подпортила настроение шумно влезшая в автобус шопинг-дама, разукрашенная всеми цветами радуги и обвешанная всеми побрякушками туземной Африки.

- Совсем оборзели! – завопила она тренированным бутиковым голосом. – С собаками – в автобус! Да на ней микробов и паразитов разных – на всех хватит! Кондуктор!

- Пасть заткни! – посоветовал высокий парень с бледно-синими наколками на обоих запястьях, одетый с ног до головы во всё чёрное. – На твоей заштукатуренной морде заразы больше, чем на собаке.

- Да ты!! – взвилась дама, ощерив кровавый от избытка помады рот. – Да как ты смеешь… – она чуть не задохнулась от ярости, - так разговаривать с приличной женщиной! - с радостью переключилась с собаки на парня. Но радость её оказалась кратковременной.

- Я – сказал! – угрожающе прохрипел чёрный и стал протискиваться к приличной женщине для более короткого разговора.

Но та, увидев наколки, стала быстро отодвигаться к передней двери, выкрикнув напоследок:

- Что за народ! И заступиться некому!

Народ и впрямь равнодушно смотрел в сторону и был явно не на её стороне. Скандалистка успела-таки выскочить в открытую на остановке дверь. Иван Ильич, увидев, как она споткнулась на ровном тротуаре и чуть не упала, подумал: «Бог шельму метит!». На следующей остановке сошёл чёрный защитник, а ещё на следующей – они с Дарькой, и пошли в скоростном темпе. Виновник автобусной свары спешил потому, что все вокруг спешили и хозяин тоже, а тот боялся потерять пса среди мельтешащих ног.

До шарашки – так иронично называли начитанные сотрудники с апломбированным гипертрофированным самомнением кормившее их без взаимности конструкторское бюро НИИ Электроники – дотопали без происшествий и виляний, как будто ходили сюда парой не первое утро. За массивной дверью со старинными бронзовыми ручками, до блеска надраенными руками за сотню лет, массивного трёхэтажного купеческого особняка, недавно принадлежавшего детской музыкальной школе, как и полагается в любом засекреченном от своих учреждении, за обшарпанным столом сидела охранница – женщина предпенсионного возраста, вырабатывающая стаж, а заодно и вязаные носки и варежки. С неохотой оторвавшись от малого бизнеса, она недовольно взглянула поверх роговых очков на раннего и, следовательно, не важного работника, узнала Ивана Ильича и недоумённо перевела взгляд на остановившегося тоже в недоумении Дарьку.

- Здравствуйте, - непринуждённо поздоровался собаковод. – Это – подопытный экземпляр, - показал рукой на пса. – Очень ценный индивид: в него вживлён золотой чип, - и чуть не добавил для внушительности «с драгоценными камнями». - Если вдруг вознамерится удрать, задержите всеми возможными способами вплоть до применения оружия. – На поясе грозной охранницы висела кобура с торчащими из неё газовыми баллончиками.

- Да как же я его удержу! – завозмущалась тётка. – Вон он какой, маленький да юркий. Укусит ещё, поди!

- Люди за науку жизнь отдают, - авторитетно произнёс серьёзный научный работник, почему-то рано пришедший, и, позвав: - Сударь! – степенно пошёл по сквозному коридору в свой засекреченный кабинет.

Дверь в него, как всегда, не была заперта, несмотря на неоднократные категорические предупреждения коменданта. Внутри большая комната разделялась дощатой перегородкой на две. Когда-то это был класс виолончели, и каждое утро, входя, Иван Ильич слышал тихие звуки тоскующей виолончели, очень жалел, что детей вытурили, за что испытывал даже неловкость. Солидные по формам тёти из Наробраза, плотно отгородившись от образования непробиваемыми бюрократическими флешинами и видя, что детишек, желающих обогатиться платной музыкальной культурой, становится всё меньше и меньше, сообразили, что лучше меньше, да лучше, и объединили несколько школ в одну, собрав туда музыкальные таланты, подающие не только надежды, но и мзду на содержание тёть. А освободившееся здание сдали распухшему вдруг от наплыва молодых кадров самых разных специальностей, в основном – гуманитарных, элитному НИИ. Собственно КБ занимало только первый этаж, да и то не полностью, поделившись с мастерскими, а на двух верхних размещалась наплывная молодёжь, не имевшая никакого отношения к конструкторам, но числящаяся в их штате. Шарашники презрительно называли верхние этажи инкубатором. Там, бесцельно насилуя компьютеры и Интернет, оперялись из «своих» будущие топ-менеджеры, менеджеры и менеджирики институтских подразделений. Все они были аспирантами, большинство в ожидании должности – по второму сроку. Иван Ильич почему-то их жалел.