А Чэн - Современная новелла Китая Страница 24

Похоже, в городе В. провинции Н. нашлись жаждущие поглубже копнуть «проблему отношений». Любители. Верно, у них имелось даже свое любительское «Федеральное бюро расследований» или же «Комитет государственной безопасности», а значит; и соответствующие возможности. Через какое-то время докопались до множества закулисных материалов, подняли на поверхность массу закрытой информации. Юй Цюпин и ее друзья с уверенностью утверждали, что Чжао Сяоцяна не устраивает ни место работы, ни должность, ни перспективы, ни жилищные условия. Поначалу ведь он надеялся, проглотив позолоченную пилюльку заграничной стажировки, получить статус научного работника, пост директора Института биологии провинциального отделения Академии наук, зарплату разряда на два повыше, трехкомнатную квартиру с холлом и возможность перевести в спецшколу свою дочь-первоклассницу. Но всем этим чаяниям не дано было осуществиться, и он вообразил, что на пути его стоит могучий авторитет Чжу Шэньду, а решив так, переменился к учителю, затаил злобу, выжидая момент, чтобы авторитет этот подорвать. Кто-то добавлял, что как-то на одном ученом собрании, сидя рядом с Чжу Шэньду за столом, уставленным кружками с чаем, Чжао Сяоцян хотел поздороваться с ним, но тот, увлеченный беседой с председателем Политического консультативного совета, проигнорировал робко протянутую руку желторотого Чжао и своей неумышленной холодностью нанес урон самолюбию Чжао Сяоцяна…

Что касается Ли Лили с друзьями, то они ухитрились разложить по полочкам даже такой мелкий факт. В городе В. было так заведено, что всякий, кто стремился занять достойное место в ученых или художественных сферах, непременно обивал пороги дома Чжу Шэньду, и стоило претенденту войти в высокие врата, как цена его возрастала десятикратно. Перед тем, кто прибивался к этой пристани, открывалось множество перспектив и на каждом перекрестке зажигался зеленый свет. Но прямодушный книгочей Чжао Сяоцян по возвращении в город В. из Канады целый месяц не показывался Чжу Шэньду, что и настроило глубокоуважаемого Чжу весьма и весьма против этого колючего Чжао Сяоцяна. Некоторые еще добавляли «совершенно секретные» сведения. Ученого-агронома профессора Ши Каньлюя, говорили они, всегда противопоставляли в нашем городе Чжу Шэньду. И вот Чжао Сяоцян на следующий же после возвращения со стажировки день наносит визит профессору Ши, подносит ему две банки растворимого кофе, баночку «Кофейного друга», электробритву, транзистор с вмонтированными в него электронными часами и еще какими-то штуковинами, а вдобавок еще два больших пакета с заморскими укрепляющими средствами. А к Чжу Шэньду путешественник заявился лишь спустя полтора месяца и подарил только пачку сигарет «35» и зажигалку «Кэмел». Так были посеяны семена вражды.

И вот, углубляясь в историю отношений этих людей, познавая их характеры, город постепенно вникал в психологическую основу конфликта. Поговаривали, что к старости Чжу Шэньду стал завистливей и не терпел, чтобы хоть кто-нибудь хоть в чем-нибудь превосходил его. Посмеивались: «Чжу Шэньду ревность заела». Другие заявляли, что Чжао Сяоцян, которому с детства везло, возгордился и шел, как таран, сметая всех со своего пути. Освоив психологию, общественность подобралась к политологии да информатике и со вкусом, со знанием дела принялась обсуждать столкновение «фракций юнцов и патриархов», «новой и старой партии», «заморских и местных нравов». Некий обозреватель (любитель, хотя и со своей «критической колонкой» — устной, разумеется) связывал все это с положениями о «практике» (которая, как известно, только и является критерием истины), а также с низвергнутой теорией «все, что…», допускавшей лишь «все, что» имелось в трудах Мао Цзэдуна, и отвергавшей то, чего там не встречалось.

В итоге любителям подсматривать да подзуживать стало почти совершенно ясно: «антагонизм между Чжу и Чжао» неизбежен, закономерен, ибо небеспричинен, то, что мы видим, — еще не вся его глубина, и за поверхностной фабулой скрываются совсем иные сюжеты. Увы, в городе В. обнаружили себя вполне тривиальные общие противоречия, глубоко поразившие время и общество на самых разных уровнях и притом в широком масштабе.

Встречались люди, в том числе и среди молодых, кто, прослышав о распре, потирал руки и исходя слюной принимался строить всякие планы в надежде поживиться на этом. В таких компаниях, попивая водочку и закусывая жареными креветками да яйцами «сунхуадань», целыми днями, с раннего утра и до поздней ночи, без сна и отдыха искали истоки и гадали об исходе войны Чжу с Чжао, вскрывали ее подоплеку, докапывались до сути, делились последними новостями и обсуждали дальнейшие перспективы. Один какой-нибудь фактик пережевывали тридцать три раза на день то так, то эдак. Что, например, Чжао Сяоцян привез профессору Ши. При этом вскидывали брови, округляли глаза, всплескивали руками, топали ногами, рассказывали с таким таинственным видом, что новость, услышанная в тридцать третий раз, казалась все такой же девственно свежей. До чего соблазнительно наблюдать за распрями между людьми! Традиционное любопытство живет в нас с давних, незапамятных времен летописей и эпохи борющихся царств и никогда не состарится, подпитываясь любопытством сегодняшним! Второго такого, как наше, китайское, любопытства в мире нет! Все новых и новых фанатов увлекает пагубная страсть к выяснению отношений. У нас в стране прямо какой-то «взрыв отношений», равно как и всевозможных рекомендательных списков, так что мы не уступим Западу с его знаменитыми «взрывами» — сексуальным, информационным… А китайская проза? — тут вам и любовь, и жизнь, и смерть, есть приключения и детективы, кто философствует, кто изображает типы, характеры или там потоки сознания, живописует нравы, чувства, душевные травмы, — но все это ни в какое сравнение не идет с панорамой взаимоотношений, интриге самых разнообразных ситуациях и часто к тому же между хорошим и людьми! Только это и способно сыграть на глубоких душевных струнах национального, исторического, местного, общинного, подсознательного, традиционного, современного и так далее! И связать возвышенное с низменным, древнее с современным, дряхлое с юным, отечественное с привозным!

Завершив свой всеобъемлющий анализ, компании расходились. Одни шли к Юй Цюпин, другие к Ли Лили — «примазаться» к Чжу Шэньду или к Чжао Сяоцяну. «Примазаться» — словечко модерновое, изобретение «культурной революции», так говорили о тех, кто пристраивается к кому-либо (а в те времена имели в виду к какой-либо «линии»). «Примазываться» гораздо выгодней, чем даже играть в кости либо на тотализаторе в старом Шанхае или сегодняшнем Гонконге. А кое-кто вообще считает, что это кратчайший путь к успеху на любом поприще. Посему одни, ринувшись к Чжао Сяоцяну, ничтоже сумняшеся, принимались поносить Чжу Шэньду. По любому поводу. Чжао Сяоцян аж за голову хватался. Другие же бросались к Чжу Шэньду, дабы на примере Чжао Сяоцяна продемонстрировать падение общественных нравов, изъяны в воспитательной работе, деградацию современной молодежи, Юй Цюпин получала информацию о том, какие неблаговидные деяния числились за Чжао Сяоцяном, какие речи произносил он еще в нежном возрасте. А его дочь? В детском саду исцарапала мальчику лицо. Вы подумайте, заключали они свой рассказ, «каков отец, такова и дочь, какова дочь, таков и отец», — ничего не скажешь, логично. Ли Лили нашептывали байку о том, что жена Чжу Шэньду мучила свою нянюшку, а Ли не преминул пустить это дальше, и вот уже почти известная и почти уважаемая в городе особа при встрече хватает его за руку, таращит глаза и, обдав жарким дыханием, заявляет:

— Не падай духом, товарищ Сяоцян, видишь, я с тобой, я одобряю и поддерживаю тебя!

А особа эта училась в той же школе, что и Чжао Сяоцян, правда, на тринадцать лет раньше, а теперь получает зарплату на шесть разрядов выше.

Чжао Сяоцяну стало тошно, и съеденные накануне две миски пельменей со свининой и луком едва не полезли обратно.

А к Чжу Шэньду явился какой-то длинноволосый, закаливший свой дух дыхательными упражнениями «цигун», что помогло ему тиснуть в «Вечерке» пару крошечных рассказиков. И высказался:

— Я давно заметил, что этот малый, Чжао Сяоцян, мать его, подонок! Если досточтимый Чжу не отвернется от меня, то стоит ему мигнуть, и он сможет помыкать мной, как своим конем.

От этих слов у Чжу Шэньду почему-то началось сильное сердцебиение и двадцать четыре часа не прекращалось. Он стал избегать длинноволосого, возжаждавшего с помощью укрепляющей дух гимнастики или иных каких-то специальных упражнений сломать судьбу ничтожного Чжао Сяоцяна.

Попадались ловкачи, которые не «примазывались», а старались держаться посередке. Встретят многоуважаемого Чжу — улыбаются, точно так же, как при виде Чжао. Встретят Чжао — поговорят о погоде, точно так же, как с многоуважаемым Чжу. Радость переполняет их при виде многоуважаемого Чжу, как и при встрече с Чжао. В высшей степени внимательны к обоим, дабы ни к кому не склониться, ни на шаг не приблизиться, так сказать, не допустить перевеса ни на грамм.