Алексей Слаповский - Большая книга перемен Страница 24

– Конечно.

– Тогда я в город. Подвезете? – спросила она Сторожева.

– Да, конечно.

В машине, не зная, о чем говорить с Дашей, Сторожев нашел занятие: нажимал на кнопки, удобно расположенные на руле, гулял по радиоволнам. Нашел что-то из разряда фоновой музыки (как в ресторанах) – без вкуса, цвета и запаха. Решил, что сойдет.

Музыка звучала тихо, шины по асфальту шуршали почти беззвучно, негромко шумел, подавая прохладный воздух, кондиционер. Этот разнородный шепот настраивал на определенный лад, но к этому ладу не подбиралось слов.

– А я в вашу маму влюблен был, – сказал Сторожев совсем не то, что хотел.

– Знаю, – спокойно улыбнулась Даша. – Она рассказывала, что вы все были влюблены – и вы, и Коля, и ваш друг, с которым вы прошлый раз приезжали.

– Немчинов? Да. Было за что.

– Надо думать.

– В вас тоже все влюбляются?

– Само собой, – равнодушно сказала Даша.

Не хочет говорить со мной, с обидой подумал Сторожев. Почему? Она же ничего обо мне не знает. Но в этом и дело: трудно говорить с человеком, которого не знаешь. На профессию свою намекнуть хотя бы. Сказать: вижу как специалист – вы умная и амбициозная девушка. Она спросит: специалист в какой области? Он скажет: психолог, аналитик. И добавит: вижу людей насквозь. Хотите, все о вас расскажу? Она, конечно, заинтересуется: все любят о себе послушать или прочесть – отсюда такая повальная страсть к тестам и гороскопам. Он будет врать, что в голову придет, Даша начнет оспаривать, смеяться, так оно и пойдет.

– Вижу как специалист, вы умная и амбициозная девушка, – сказал Сторожев.

– Да, наверно, – ответила Даша.

И всё. Диалог окончен. Интересно, это ее обычная манера или она барышня строгих правил и замыкается при первом же намеке на флирт?

Но куда барышня строгих правил едет на ночь глядя?

Сторожев посмотрел на Дашу, усмехнулся – так, чтобы она заметила, и сказал:

– Видимо, вы хорошо себя контролируете. Любите владеть ситуацией.

Даша пожала плечами, ничего не ответила.

Сторожев раздражался все больше: еще ничего толком не началось, а уже произошло что-то глупое, неловкое. Он выглядит человеком, изо всех сил навязывающимся на беседу о личном и задушевном, она может это истолковать по-своему.

И пусть истолковывает, подумал он. Плевать.

И сказал:

– Самоконтроль – опасная штука. Может развиться в болезнь.

– Может быть.

– Хотите, расскажу, как это бывает?

– Не очень, если честно.

– А я все-таки расскажу. Можете не слушать. Считайте, что я говорю сам с собой.

И Сторожев взял да и рассказал этой почти незнакомой девушке свою самую заветную историю. О том моменте, когда – он это ясно понимает – жизнь его стала другой.

Произошло это очень давно, в детстве. Родители Валеры позвали гостей, людей, как и они сами, интеллигентных. Сидели, выпивали, закусывали, скромно спели что-то – не из телевизора, а то, что распространялось на пластинках сделанных из рентгеновских снимков. Потом один из друзей начал что-то рассказывать. Валера в общих чертах помнит: про какого-то начальника. Тот рассказчику нахамил, а он ему смело ответил. Валера, свернувшийся в кресле, никем не замечаемый, слушал и вдруг понял, что этот человек врет. По интонации, по глазам понял. А потом увидел, что отец отворачивается и сдерживает улыбку, а мама слишком увлеклась раскладыванием салата, покраснев, она всегда краснела, когда другие делали что-то не то. Значит, и родители понимают, что рассказчик врет? Значит, сделал вывод Валера, я такой же умный, как и они?

Он – как очнулся. Начал слушать взрослых. Присматриваться к ним. И очень часто понимал, что видит их лукавство, уклончивость, часто прямое вранье, рассчитанное на то, что дети не понимают. И дети в большинстве своем действительно не понимали, а Валера – понимал. Именно тогда он повзрослел – навсегда. Сверстники играли, учились, фантазировали, Валера тоже занимался этим, но больше всего его увлекал процесс наблюдения над своим умом. Он наслаждался тем, насколько хорошо понимает других и себя, и не заметил, когда это стало почти болезнью.

– Как это? – спросила Даша. (Слушала, кстати, сначала рассеянно, а потом довольно внимательно.)

– Ну… Подотчетность такая самому себе. Самонаблюдение. Я сказал, я сделал, я подумал. Невозможность отцепиться от этого проклятого «я»! Я-болезнь, так это можно назвать.

Даша сказала:

– Наверно, этой болезнью все болеют.

– В разной степени. Многие, особенно так называемые простые люди, они даже совсем ее не замечают. Ну вот тут, – Сторожев кивнул на забор с закрытыми воротами, мимо которого они проезжали, там днем кипел и бурлил загородный автомобильный рынок. – Человек здесь работает, продает детали, машины. Он об этом думает. Побольше деталей и машин продать, побольше денег получить, семью накормить, дом построить. Я завидую людям, у которых постоянно какая-нибудь житейщина. Конкретные цели.

– Понимаю. Или большое дело.

– Согласен. Это тоже самозабвение. Наука, открытия какие-нибудь. Война. Творчество. Альпинизм. Или просто работа с утра до ночи. Люди спасаются от себя, кто как умеет. Я тоже много работаю, но не помогает. Были такие стихи: о тебе хочу думать – думаю о тебе, о тебе не хочу думать – думаю о тебе, о другой хочу думать – думаю о тебе, ни о ком не хочу думать – думаю о тебе!

– Красиво. Это чьи?

– Не помню[4]. Главное: если заменить «о тебе» на «о себе», получим мою клиническую картину. То есть – о чем ни думаю, думаю о себе. Странно, что я не запойный алкоголик. Многие мои клиенты, особенно из сильно образованных, пьют, именно чтобы отдохнуть от своего «я».

Сторожев понимал, что говорит лишнее, он ведь помнил первейшую заповедь: не раскрывайся перед женщиной, ибо каждое твое слово будет использовано против тебя. Но – поздно раскаиваться, дело сделано.

И вдруг Даша спросила:

– А лечиться чем?

– Тоже страдаем? – обрадовался Сторожев.

– Наверно. Не в тяжелой степени.

– Вообще-то средство есть, – сказал Валера голосом галантного кавалера из галантных романов, которые он видел на полках книжных магазинов, в ларьках вокзалов и аэропортов, но ни одного не прочел, легко представляя, о чем они. По обложке уже видно: элегантный мужчина со скульптурным торсом страстно, но деликатно обнимает красивую и тоже скульптурную, романтично полураздетую девушку.

– Какое?

– Только вы не смейтесь. Звучит очень уж пошло, но это действительно единственное средство. Чтобы забыть о себе, – сказал Валера так, будто диктовал, – надо помнить о другом. То есть средство – любовь.

– Довольно просто.

– Просто – когда это есть. Нарочно ведь не полюбишь.

Валера был очень доволен тем, как складывается разговор. Эх, еще бы час-другой в уютной обстановке, в ресторане у Сани Сегеля, бывшего одноклассника, а теперь хозяина нескольких кафе и ресторанов. Кстати, на следующем перекрестке как раз одно из его заведений.

– Даша, а не хотите…

– Здесь налево, – сказала Даша. – Извините, перебила.

– Да нет, так. Ерунда.

Даша вышла у старого пятиэтажного дома, поблагодарила Сторожева и, чуть помедлив, сказала:

– Вы интересно мыслите.

– Я знаю, – со смехом откликнулся Сторожев, он был сейчас почти счастлив.

Проводил Дашу глазами, отъехал, но почти сразу же затормозил. Долго смотрел перед собой, постукивая пальцами по рулю, а потом сказал негромко:

– Валера, а ты ведь пропал.

Таджики встретили Дашу приветственными восклицаниями, мальчик лет пяти подбежал, обнял ее, она погладила его по голове. Его мать взяла мальчика за руку, что-то сказав ему, улыбнулась Даше. Запахи и духота здесь были невыносимо густыми, но Дашу это не коробило: того, кто ухаживает за тяжело больным, не смутят никакие запахи.

Она постучала в дверь Володи, тот открыл, сказал:

– Опа! Сюрпрайс?

– Вроде того. Не помешала?

– Чему?

– Мало ли. Вдруг у тебя девушка?

– А, ну да. Сейчас, пойду в шкаф засуну.

Володя пошел в комнату – в одних шортах, высокий, загорелый, с тонкой талией, широкими плечами. Красивый. На столе ноутбук, как всегда. Постель не застелена, только накинуто покрывало.

– Я сейчас, – сказал Володя, заканчивая какую-то работу.

– Да не спеши.

Даша легла на постель, смотрела на спину Володи.

– А в самом деле, почему у тебя никого нет? – спросила она.

– У меня ты есть.

– А другие? Неужели тебе хватает? В твоем возрасте все бегают по девушкам.

– Ладно, буду бегать – рассеянно сказал Володя.

А Даша подумала, что, возможно, была бы рада, если бы у Володи завелась девушка на стороне, как говорят в таких случаях. Был бы повод поссориться и разбежаться.

Отравил-таки ее разговорчивый дяденька Сторожев. У нее, наверное, тоже «я-болезнь». Слишком много думает о том, как выглядит, как к ней относятся, хочет во всем быть заметной, первой. По-настоящему умный человек должен все это минусовать и думать о деле. Вот как Володя. То есть он умнее меня? – удивилась Даша. Или это по-другому называется? Мудрость? Можно подумать на досуге, не сейчас. А дяденька смешной. Рассказал о себе, следовательно, Даша ему нравится: дяденьки рассказывают о себе только тем девушкам, которые нравятся. Если не пьяные. Пьяные – всем. Любимое дело пьяного человека – рассказывать о себе. Национальное хобби у нас такое.