Олег Верещагин - Мы живём на границе Страница 24

– А, это я читал! – засмеялся Глеб. – И еще они сковородки на сиденье подкладывали, от пуль!

– Да, ну вот… Вот тогда все было по-настоящему. Вот ты сидишь, вот самолет, вот воздух. Все от тебя зависит, от твоего умения и от смелости. И вообще, – Сергей вздохнул, – тогда люди, мне кажется, честней были. Сейчас вот хоть на войне: выстрелил, убил, метров за двести. Или вообще с воздуха, как в стрелялке. А тогда – глаза в глаза…

– Не, тогда тоже стреляли… – возразил Глеб, но Сергей сказал:

– Да я про еще раньше… У кого рука сильней и душа крепче, тот и победил. И благородство было, и отвага настоящая…

– Есть такие гады, – поглотал Глеб головой упрямо,- с которыми благородно нельзя.

– Есть, – согласился Сергей.

Они помолчали, глядя, как небо на востоке начинает светлеть – оттуда шло утро. Сергей, чуть покачиваясь на перекладине, спросил:

– А ваша церковь – она в честь кого вообще названа?

– Да в честь Евгения Родионова, – не удивился Глеб. – Это солдат, он в Первую Чеченскую воевал… Про него даже на Балканах слышали, мой… в общем, наши там воевали за сербов и говорят, что те его называют Женя Русский. Его чеченцы в плен взяли и заставляли крест снять. Били, голодом морили, пытали почти месяц. Могли сами сорвать, но хотели, чтобы он снял, чтоб от Господа отрекся. А он – ни в какую… Тогда она ему голову бензопилой… – показал Глеб. – И на видео сняли… Когда про все это узнали, то церковь его канонизировала… А те, кто его казнил – одного гранатой разорвало, второго свои же кончили, третий от гангрены подох… Отец Николай, ну, наш батюшка, на уроке Закона Божьего про него стихи читал, я не знаю, сам сочинил, или как… – Глеб перевел дыхание и прочел на память, без особого выражения, неумело, но с душой… 

– Сербский Ангел над нами на знамениРасправляет златые крыла,В багровеющем облачном пламениРазожженная ветром зола.В небесах над Крестом в багровеющей,В золотисто-пурпурной дали,Лик бойца, победившего немощи,Ради русской Священной Любви.Мы стоим у Креста над могилою -Мы стоим у святого Креста,Женя вымолит Веры и силы нам,И Любви у Иисуса Христа.Мы стоим у Креста над Распятием,Сербский Ангел над нами парит.Помянем же Евгения, братия,И Евгений нас благословит.Выходить на Святое СражениеЗа великое дело Любви,И стоять за Христа до сожжения,Брат Евгений, нас благослови!Мы стоим у Креста под распятием,Сербский Ангел над нами парят,– Поклонимся Евгению, братия! -Нам монах Пересвет говорит.– Поклонимся Евгению, братия,Память вечную вместе споем…Сербский Ангел парит над распятиемРядом с черным Российским Орлом.Много будет еще испытаний нам,Много будет ненастий и гроз,Но Евгений нас смертным страданиемИскупил, как распятый Христос.Мы стоим у креста над распятием,Сербский Ангел над нами парит.– Поклонимся Евгению, братия, -Нам Батяня Комбат говорит.Мы положим Евгению, братия,Наш земной самый низкий поклон,Поклянемся же здесь, у Распятия,Не продать православных икон.Мы стоим у креста русской ратию,Сербский Ангел над нами парит.Первый справа в строю под распятием

Родионов Евгений стоит…[47]

Я стихи плохо учу, вечно за них пары хватаю, – Глеб улыбнулся, – а эти сразу запомнились… И ещё про него песня есть… Я её не спою, а тоже прочитаю… это отец любит…  

– Эй, гяуры, сняли быстро кресты!Кто откажется – живыми сожжём!Или шкуры с вас, рябые скоты,Соскоблим вот этим самым ножом!Ну а ты чего застыл, голубок,Иль мученья для тебя – ерунда?Может быть, разок пырнуть тебя в бок,Поглядеть, что там за цвета вода?– Нет, ребята, не сниму я креста,Мне дала его духовная мать,Наказавши мне его никогдаДо кончины до моей не снимать.И запомните: я русский солдатИ к тому же христианин.Чем от бесов дожидаться наград,Лучше вовсе не дожить до седин.– Глянь-ка, гордый среди русских свиней!Не хватало нам тебя одного.Раскалите-ка ножи посильней.Наложите-ка тавро на него!Мы недавно тут распяли троих,Что, как ты, не отреклись от Христа.Не порхали ангелы возле них,И что пользы было им от креста?– Сами видите теперь: никомуНашу веру муками не сломить.Ведь когда-то и Христу СамомуДовелось до дна ту чашу испить.Божья воля не всегда нам ясна,Но и милость Его к нам – на века.А дорога в рай от крови красна,Оттого красны в рассвет облака.– Что ж, гяур, тогда готовься к концу,В свой же День рожденья умрёшь.Матери своей и отцуТруп безглавый в дар принесёшь!Эй, джигиты, добивайте его,Он, видать, совсем от жизни устал.Не оставьте ничего от него,Но… не трогайте, пожалуй, креста…Тихо отлетает душаК светлому престолу Царя.Мы же остаёмся дышать,Исступлённо бормоча, что не зря.Всяк судьбу себе выбирай,Пробудившись прежде от сна.А Русь красна дорогою в рай,Что по-прежнему от крови красна. [48]

 – Слушай, – вдруг сказал Сергей, – пошли на рыбалку, а? Скоро зорька… Или тебе тут обязательно нужно быть?

– Пошли, – Глеб соскочил с турника. – Сейчас я, ребят отпущу, запру – и пойдем, может, Володьку встретим с отцом.

– Я пойду, а ты догоняй! – окликнул его Сергей, тоже соскакивая наземь.

Через калитку в запертых школьных воротах он вышел на темную улицу. Тут, под деревьями аллеи, признаков восхода еще не наблюдалось, царили тишина и теплая темнота. Перешептывались кроны тополей. В домах на другой стороне дороги не было ни огонька, станица спала. Сергею вдруг вспомнился шумный город, где даже под утро шли и шли по широкой трассе машины – недалеко от дома, где он жил.

Неспешно и бесшумно мальчик зашагал по тропинке…

…Клев был хороший, за час Глеб и Сергей натаскали полным-полно рыбы, не обращая внимания на мелочь, только крупной, и им это надоело. Не хотелось заниматься и костром с ухой, хотя это предполагалось сначала – наступал жаркий день, после бессонной ночи уже немного захотелось спать, и они растянулись на разостланных куртках, глядя в небо. Внезапно Сергей сел, обхватив колени рукой:

– Смотри!

Глеб тоже приподнялся. Ало-белая ширококрылая птица медленно и плавно выскользнула из-за рощи за рекой.

– Планер! – сказал Глеб, вставая и не сводя глаз с летящей конструкции. – Черт, это же наш планер! – он вскинул руку и так застыл, глядя вслед планеру, который, качнув крыльями, сменил курс и полетел, постепенно набирая высоту, на восток – прямо в поднимающееся над горизонтом солнце.

 Вообще-то рыть яму под новый погреб должен был Петька. Но это заняло бы у него предположительно неделю, по этому он припряг младшего брата. Однако и в этом случае работы растянулись бы дня на четыре – и Глеб с Сергеем, Мирослав и Володька, обнаружив своего друга в таком бедственном положении, минут пять поизгалялись насчет полезного времяпровождения на каникулах, после чего взяли лопаты и полезли помогать.

Копать вшестером – это не то, что вдвоем или, тем более, одному. Котлованчик начал заметно углубляться, а время пошло веселее. Разговаривали, естественно, о кладах – кто, где, когда находил в этих местах и вообще. Сергей не без удивления выяснил, что в станице редкое строительстве не было связано с такими находками.

– Да вы выдумываете половину, – сказал он после того, как Глеб поведал ему, как три года назад вот так же рыли яму под туалет и нашли сгнивший кожаный кисет с золотом. Глеб не обиделся на недоверие и пояснил:

– Сам подумай: наша станица с семнадцатого века стоит. Тут кто и от кого чего только не прятал. От одних большевиков чуть ли не в каждом дворе червонцы позарывали.

– Так уж и в каждом, – скептически заметил Сергей. Глеб кивнул:

– Вон, Серб тоже сначала не верил, а что он нашел, когда фундамент перекладывали? Ты спроси, спроси.

– Не, правда,- согласился Мирослав. – Угол завалился, мы же старый дом купили, и не жил там никто давно… Отец угол поддомкратил, а я мусор выгребал… И нашел десять червонцев, в бумагу были завернуты, в газету старую.

Сергей задумался и стал внимательней просматривать землю, отбрасываваемую лопатой.

Младший брат Петьки, Пашка, в разговоры старших не мешался, а работал себе, где поставили, и работал. Но сейчас он вдруг ойкнул и удивленно посмотрел на остальных ребят; потом неуверенно ткнул лопатой снова – и на этот раз все отчетливо услышали металлический звук.