Юрий Куранов - Тепло родного очага Страница 24

Макарову и его семье оказалось свойственным столь необходимое нам на каждом шагу чувство ответственности перед коллективом, перед людьми, рядом с которыми живут и работают, перед которыми пост, должность обязывают к соответственному поведению. Это не обязательно, чтобы человек, водрузившийся на высокий и ответственный пост, отгородился от всех высокой, непроницаемой и непреодолимой стеной, скорее наоборот. Я, например, видел своими глазами, как молодой партийный работник, второй секретарь Опочецкого райкома партии, направленный в Опочку из Псковского обкома, стоял то в той, то в другой очереди то в одном, то в другом магазине. И это ничуть не унижало его, совсем нет. Это прибавляло ему авторитета. Молодой симпатичный и очень обходительный мужчина ничего не видел зазорного в том, чтобы послушать, о чем толкуют старики и старушки, молодые и старые завсегдатаи сельских очередей.

Вот такого типа человеком и оказался Макаров. И особо назидательно выглядело поведение Евгения Васильевича по отношению к сыну. Сын его был паренек во многом удивительный. Все свои учебные годы он провел в школе отличником, но нельзя сказать, чтобы он был буквоедом или зубрилой. Худощавый интеллигентный юноша с немного лукавой, но совершенно искренней улыбкой, с вежливым поклоном при встрече, молчаливым и пристальным взглядом темных глаз при домашней беседе. В разговоре взрослых он, как правило, не участвовал, но вы все время чувствовали, что к вашим словам, оттуда, со стороны Игоря, внимательнейшим образом прислушиваются. Выпускные экзамены он сдал очень хорошо, но медали не получил. Тем не менее уверенность в знаниях у парня и у родителей была. Можно было на месте, здесь, в пределах Псковской области, устроиться неплохо в какой-нибудь вуз. Но Игорь и родители решили идти туда, куда хочется. А хотелось в Ленинград, в кораблестроительный.

С этим институтом всегда у поступающих есть проблема и весьма важная: при институте нет общежития, вернее, оно есть, но слишком маленькое для того, чтобы принимать на его факультеты абитуриентов, исходя из объективных показателей сдачи экзаменов. Предпочтение здесь явно и не очень явно отдается ленинградцам. И великолепно подготовленный Игорь был поставлен во время приемных экзаменов в такие условия, что поступить не смог. Это был очень тяжелый удар по самолюбию парня да и по самолюбию родителей. Пришлось, как говорится, большому и малому собрать всю волю в кулак и не оставить места для уныния. Устраиваться куда-нибудь Игорь не захотел, и на семейном совете было решено, что Игорь, сын парторга, пойдет в совхоз работать электриком. Я видел его на совхозных работах. И надо признать, что парня это не обескуражило, даже наоборот, он оживился. И верно, жизнь среди людей, работа, простая и конкретная, всегда была существенным строительным фактором для любого характера, особенно в молодости. И тот, кто не получил этого урока вовремя, в период складывания и формирования личности, безусловно, много потерял.

Но у Макаровых возникла и новая проблема, проблема, может быть, по возрастному существу натуры Игоря номер один. Это проблема разлагающего влияния, это — именно то, о чем мы мало думаем, но думать должны серьезнейшим образом. Как же в строительных, уборочных и прочих полумолодежных коллективах любят плоскую и циничную шутку, похабный анекдот, как любят в нашей мужской, да порою и не только мужской, среде приправить дело и безделье сальным словцом, попросту говоря — матом, и как тяжко потом юноше отмахиваться от этих омерзительно прилипчивых приправ. Мы не даем себе отчета именно в том, какую страшную разрушительную работу ведет в психике человека, особенно молодого, наш знаменитый мат, оскорбляющий женщину, девушку, девочку даже, а особенно мать — как созидательницу новых и новых поколений, призванных к высокому утверждению натуры человека в природе и, если хотите, во вселенной. Каждое слово мата — это плевок прямо в сердце. И как я благодарен Кириллу, сыну моего друга, который на вопрос, почему не матерится, ответил, что делать это ему попросту стыдно. Я думаю, что Игорь Макаров по натуре своей был где-то близок к этому чистому юноше Кириллу. Должен заметить, что в последние годы среди молодежи нашей попадается все больше и больше людей, по цельности натур близких Кириллу и Игорю. И это не может не радовать, это какое-то новое, еще нами не очень подмечаемое и расшифровываемое и не очень, к сожалению, поддерживаемое знамение времени.

Есть и второй момент, о котором я упомянул вскользь. Это водка. Не во всех, но во многих бригадах, что работают на природе — да и в цеху это бывает, — без бутылки порой не обходится не то что получка, но и простой повседневный отдых. Этот обычай, эта мерзкая традиция губительны особенно для молодых людей, и необходимо железное исполнение законов против тех, кто пьет в рабочее время, необходимо рассматривать и как сугубо отягчающее вину обстоятельство поведение тех, кто вовлекает в пьянки, даже выпивки, молодежь.

Обо всем этом долго судили-рядили за своим семейным столом парторг Евгений Васильевич и его жена Людмила Аркадьевна, заведующая отделом кадров совхоза, со своим вступающим в новую и не такую уж легкую, пусть и временную жизнь сыном Игорем. А я всею душой желал и теперь желаю ему и всем членам этой здоровой семьи успеха.

Глава X

Уплывающие острова

Мысом длинным и узким вдается в Себежское озеро город, он протянулся вдоль полуострова центральной улицей, взмыл на взгорок, где стоят развалины храма, и дальше, над водной ширью, в которой отражаются и бегут облака. И высокой площадкой под самым небом обрывается он. Место это называется замком. Когда-то тут стояло величественное городище, знатно укрепленное и почти неприступное. В краеведческом городском музее, душой которого долгое время был замечательный самодеятельный художник Громов, можно увидеть картину, на которой городище это укрепленное, замок, реконструировано. Художник Громов, надо сказать, был, есть и будет знаменитостью Себежа. Много сил и энергии приложил он к созданию городского музея, собиранию разнообразнейших и богатейших материалов по истории окрестностей, а окрестности необычайно здесь богаты исстари. Невдалеке расположены остатки двух старинных усадеб Фонвизина и Державина. Чуть далее на север и на запад — усадьба отца Пестеля. И бывал здесь, приезжал к своим друзьям некогда в окрестности озера Иван Алексеевич Бунин. Замечательный источник бьет здесь из песчаного грунта у озера, между водой и сосняком на взгорье. За водой этого родника прибывают из самых дальних мест, потому что годами может вода эта ключевая храниться без протухания. Много других и разных есть здесь, в Себеже, достопримечательностей, в одном из красивейших городов, какие я когда-либо видел. И все их я фактически знал. И казалось мне, что знаю я все. Но, как это часто случается, посрамлен я был однажды в своем незнании.

Стояла ранняя весна, которая в этой озерной местности держится обыкновенно очень долго. Долго здесь держатся холода, сухие и ветреные. Снег сойдет, но земля все не дает травы, которая пробивается робко, как бы опасаясь возвращения холода, снегопадов да внезапных изморозей. Над широкой, почти бескрайней гладью озера быстро шли с запада облака, иногда они шли с юга, но большею частью с севера. Облака высокие, серые, сухие, наполненные гулом и посвистом ветра. И в серой же мглистой глади озера облака эти не отражались. Собственно, это была даже не гладь, а ребристая зернь, похожая на какую-то старинную броню. И холмы, обтянутые сухою прошлогодней травой, тоже выглядели странно, какие-то мрачные и величественные песнопения слышались в глубине холмов, что за фермой или ремонтными мастерскими на отлете. И чудился князь во шлеме своем на возвершье холма, и уже не холма, а кургана, и дружина вокруг него, и круговые чаши, и седой длинный тощий старик без шлема и вообще без всякого убора на голове, и струны у него натянуты под рукою, и седые власы бушуют вокруг его головы не то от пения, не то от ветра, не то сами воздымающие непогоду. И дружина замерла — вниз по холму, все слушают молча и величественно.

Рано утром из местной гостиницы, окна которой выходили двумя своими сторонами на обе стороны полуострова в озерную ширь, вот по этой узкой стрелке я уходил вверх, к полуразрушенному храму и далее, выше, к замковой площадке, высоко вздымавшейся над всею озерностью. Здесь, по правой стороне стрелки, тянулись какие-то крошечные улочки с невысокими, театрально прилепившимися к откосу домиками, одноэтажными, кирпичными, бревенчатыми, обшитыми по бревнам здесь и там тесом, с железными и шиферными крышами и кисловатым, таким радостным поутру дымом печных труб. Утром здесь была тишина, да и не только утром. Изредка скрип калитки где-то под человеческой рукой или покачиванием плотного ветра, изредка поквохтыванье кур или осторожный гогот гусыни, изредка шелест голых еще, но все живых и наливающихся жизнью заново ветвей.