Джулиан Барнс - Предчувствие конца Страница 24

Через несколько минут мы оказались в более приличном районе: частные дома, палисадники, небольшая возвышенность. Вероника свернула в боковой проезд и остановилась. Я про себя сказал: ладно, это твоя игра, устанавливай правила, я подожду. И еще подумал: черт побери, вот ни за что не сорвусь, будь ты хоть трижды зла, как тогда на Шатком мосту.

— Что там Братец Джек? — весело спросил я. На этот вопрос едва ли можно было ответить „рулит“.

— Джек и есть Джек, — ответила она, не глядя в мою сторону.

Что ж, с философской точки зрения это самоочевидно, как мы говорили в школьные годы с подачи Адриана.

— А ты помнишь…

— Ждем, — перебила она.

Очень хорошо, подумал я. Встреча, потом „рулю“, потом „ждем“. Что дальше? Купить продуктов, приготовить обед, поесть-попить, пообжиматься, подрочить, потрахаться? Это вряд ли. Но пока мы сидели бок о бок, облысевший мужчина и неухоженная женщина, я понял, на что следовало обратить внимание с самого начала. Из нас двоих Вероника нервничала больше. И при том, что я нервничал из-за нее, она-то явно переживала не из-за меня. Я был каким-то мелким внешним раздражителем. Зачем я вообще понадобился?

Я стал ждать. Пожалел, что оставил бесплатную газету в метро. Спрашивал себя, почему не приехал сюда на своей машине. Наверное, потому, что не знал, как тут обстоят дела с парковкой. Мне хотелось пить. Хотелось в уборную. Я снова опустил стекло. На этот раз Вероника не возражала.

— Смотри.

Я посмотрел. По тротуару с моей стороны к автомобилю приближалась небольшая процессия. Я насчитал пять человек. Впереди шел субъект, одетый, несмотря на жару, в несколько слоев толстого твида, включая жилет и шапку, какую носят охотники на оленей. Пиджак и шапка поблескивали на солнце металлическими значками, которых, на глаз, было не менее трех-четырех десятков; из верхнего кармана жилета в нижний уходила металлическая цепочка. Физиономия у него была вполне жизнерадостная, будто он подвизался при цирке или на ярмарке в какой-то неопределенной должности. За ним следовали двое других: один, с черными усами, при ходьбе как-то переваливался с боку на бок; другой, низкорослый уродец, одно плечо выше другого, немного отстал, чтобы плюнуть в чей-то палисадник. Замыкал шествие голенастый дурковатый очкарик, державший за руку толстуху, похожую на индианку.

— В паб, — сказал усатый, когда они поравнялись с нами.

— Нет, не в паб, — возразил увешанный значками субъект.

— В паб, — не уступал первый.

— В магазин, — потребовала женщина.

Они галдели, как школяры после уроков.

— В магазин, — поддакнул кособокий, аккуратно харкнув на живую изгородь.

Повинуясь приказу, я смотрел. С виду им можно было дать от тридцати до пятидесяти, но в то же время сквозило в них что-то застывшее, неподвластное возрасту. И еще какая-то робость, усугублявшаяся тем, как последняя парочка держалась за руки. Без нежности, но как бы защищаясь от мира. Они прошли буквально в метре от нас, даже не покосившись на машину. За ними, чуть поодаль, держался молодой человек в шортах и рубашке с распахнутым воротом; я так и не понял, это сопровождающий или обычный прохожий.

Молчание длилось долго. Видимо, инициатива должна была исходить от меня.

— Ну?

Она не ответила. Наверное, вопрос оказался слишком общим.

— Что с ними такое?

— Что с тобой такое?

Такой ответ, при всей желчности, был ни к селу ни к городу. Пришлось нажать.

— А этот молодой парень — с ними?

Молчание.

— Городские сумасшедшие, что ли?

Я ударился затылком о подголовник — это Вероника внезапно отпустила сцепление. На бешеной скорости мы промчались вокруг пары кварталов, подпрыгивая не хуже каскадеров на многочисленных „лежачих полицейских“. Переключение скоростей, или отсутствие оного, повергало меня в ужас. Так продолжалось минут десять, потом автомобиль резко свернул на стоянку, заехал одним передним колесом на бордюр и тут же скатился вниз.

У меня возникла невольная мысль: вот Маргарет всегда бережно управляет автомобилем. И опасностей не создает, и машину щадит. Когда я ходил на курсы вождения, инструктор мне внушал, что с педалью газа и ручкой переключения передач нужно обращаться так нежно, чтобы у пассажира даже не шелохнулась голова. Я тогда изумился и впоследствии, сидя на пассажирском месте, всегда обращал на это внимание. Живи я с Вероникой, давно заработал бы остеохондроз.

— Ничего до тебя не доходит… И раньше не доходило, и никогда не дойдет.

— Мне бы хоть какую-нибудь подсказку.

И вдруг я снова увидел все ту же немыслимую компанию, бредущую прямо на меня. Вот, значит, для чего понадобилась такая гонка — для того, чтобы настичь этих блаженных. Наша машина стояла между каким-то магазинчиком и прачечной, напротив паба. Субъект, увешанный значками („зазывала“ — вот то слово, которое я тогда не вспомнил: балагур, пританцовывающий у входа в шатер и зазывающий публику подивиться на бородатую женщину или двуглавую панду), по-прежнему держался впереди. Четверо других обступили молодого человека в шортах — по всей видимости, он все-таки был с ними. Социальный работник, не иначе. Я услышал, как он говорит:

— Нет, Кен, в паб не сегодня. Паб у нас в пятницу вечером.

— В пятницу, — повторил усатый.

От меня не укрылось, что Вероника, отстегнув ремень безопасности, взялась за ручку дверцы. Как только я последовал ее примеру, она бросила:

— Сиди.

Как собаке.

В разгар дебатов о выборе между пабом и магазином кто-то из этих странных персонажей заметил Веронику. Твидовый субъект сдернул с головы шапку и прижал к сердцу, а затем раскланялся. Кособокий запрыгал на месте. Дурковатый тип отпустил руку индианки. Социальный работник, улыбаясь, обменялся рукопожатием с Вероникой. В мгновенье ока вся компания окружила ее радостным кольцом. Индианка схватила Веронику за руку, а сторонник паба опустил голову ей на плечо. Казалось, она ничуть не возражает против таких знаков внимания. Я прислушался, но все тараторили наперебой. Потом Вероника повернулась в мою сторону, и я услышал:

— Скоро.

— Скоро, — повторили двое-трое.

Кособокий опять запрыгал, дурковатый расплылся в широкой улыбке и прокричал:

— Пока, Мэри!

Они пошли провожать ее до машины, но при виде меня остановились как вкопанные. Четверо стали энергично махать на прощание, а твидовый субъект решился подойти к автомобилю с моей стороны. Его шапка до сих пор была прижата к сердцу. Он просунул свободную руку в окно; я ее пожал.

— Мы идем в магазин, — официально доложил он.

— Что будете покупать? — осведомился я с такой же серьезностью.

Оказалось, это вопрос на засыпку; субъект погрузился в раздумье.

— Нужные вещи, — ответил он наконец. — Принадлежности.

Вслед за тем он светски откланялся, развернулся и водрузил на голову сплошь утыканную значками шапку.

— Похоже, безобидный, — заметил я.

Но Вероника одной рукой уже включала зажигание, а другой махала своим знакомцам. Мне бросилось в глаза, что она вся в испарине. Нет, понятно, день был жаркий, но все же.

— Они тебя встретили как родную.

Я понял, что отвечать на мои реплики она не собирается. И еще — что она страшно зла: в основном на меня, но и на себя тоже. Никакой особой вины я за собой не чувствовал. Только я раскрыл рот, как заметил, что она, не снижая скорости, несется прямиком на „лежачего полицейского“, и побоялся от толчка прикусить язык. После того как мы взяли это препятствие, я спросил:

— Интересно, сколько у него значков?

Молчание. Подскок.

— Они все живут под одной крышей?

Молчание. Подскок.

— Значит, паб — в пятницу вечером.

Молчание. Подскок.

— Да, мы действительно ездили в Минстеруорт вместе. Тогда светила луна.

Молчание. Подскок. Мы свернули на знакомую оживленную улицу; к вокзалу, насколько я помню, уже вела ровная полоса асфальта.

— Шикарный район.

Для достижения цели я решил поддерживать беседу; знать бы еще, какова была моя цель. Не мог же я доставать Веронику, как доставал страховую компанию, — это кануло в прошлое.

— Да, ты права: я уеду совсем скоро.

— …

— И все же приятно было в прошлый раз вместе пообедать.

— …

— Не посоветуешь, что бы такого почитать из Стефана Цвейга?

— …

— Я смотрю, много стало полных людей. Тучных. В наше время такого не наблюдалось, ты согласна? Не припомню в Бристоле ни одного толстяка.

— …

— Почему этот дебил зовет тебя „Мэри“?

Счастье, что я пристегнулся. В этот раз Вероника на скорости около двадцати миль в час въехала двумя колесами на бордюр и ударила по тормозам.

— Вон, — бросила она, глядя перед собой.

Кивнув, я отстегнул ремень и медленно выбрался из машины. Придержал дверцу дольше, чем требовалось, просто чтобы напоследок досадить Веронике, и сказал: