Хантер Томпсон - Ромовый дневник Страница 24

– Сколько он заплатит? – поинтересовался я.

– Тебе он ничего не заплатит, – ответил Сандерсон. – Нам он заплатит прямой гонорар, а мы выплатим тебе по двадцать пять долларов в день плюс расходы. Тебе придется съездить на Вьекес – скорее всего, с Зимбургером.

– О Господи, – простонал я.

Сандерсон улыбнулся.

– Никакой спешки. Скажем, в следующую пятницу. – Он добавил; – Брошюра будет ориентирована на инвесторов. Марина очень неслабая – два отеля, сотня коттеджей, все дела.

– Откуда у Зимбургера деньги? – спросил я.

Сандерсон покачал головой.

– Тут не только Зимбургер. Вместе с ним еще несколько человек работают. Откровенно говоря, он и меня просил присоединиться.

– Что же тебя остановило?

Он снова развернулся лицом к окну.

– Я еще не готов уволиться. Тут чертовски интересно работать.

– Не сомневаюсь, – сказал я. – Какая у тебя там доля – десять процентов с каждого доллара, инвестированного в остров?

Сандерсон ухмыльнулся.

– Корыстно мыслишь, Пол. Мы здесь затем, чтобы помогать колесикам крутиться.

Я встал, чтобы уйти.

– Ладно, приду завтра и заберу материал.

– Как насчет ленча? – спросил Сандерсон. – Самое время.

– Извини, – сказал я. – Надо бежать.

Он улыбнулся.

– На работу опаздываешь?

– Ага, – отозвался я. – Пора назад – над одной разоблачительной статейкой поработать.

– Не позволяй бойскаутской этике взять над собой верх, – посоветовал Сандерсон, по-прежнему улыбаясь. – Да, кстати о бойскаутах – скажи своему приятелю Йемону сюда заглянуть, когда будет возможность. У меня тут кое-что для него есть.

Я кивнул.

– Поставь его на работу с Зимбургером. Они отлично поладят.

Когда я вернулся в газету, Сала подозвал меня к столу и показал свежий номер «Эль-Диарио». На первой странице имелась живописная фотография нашей троицы. Я с трудом себя узнал – глаза как щели, взгляд наиподлейший, горблюсь на скамье, будто закоренелый преступник. Сала смотрелся пьяным, а Йемон – просто как маньяк.

– Когда они это дельце обтяпали? – спросил я.

– Не помню, – ответил он. – Но обтяпали они его классно.

Под фото была небольшая заметка.

– И что пишут? – поинтересовался я.

– Примерно то же, что врал начальник, – ответил Сала. – Большое будет счастье, если нас не линчуют.

– А Лоттерман что сказал?

– Он все еще в Понсе. Меня начал охватывать страх.

– Тебе непременно нужен пистолет, – заверил меня Моберг. – Ведь теперь они будут за тобой охотиться. Уж я-то этих свиней знаю – они наверняка постараются тебя угрохать.

К шести часам я стал так подавлен, что бросил все попытки поработать и отправился к Элу.

В тот самый момент, когда я поворачивал на Калле-О'Лири, стало слышно, как с противоположного направления приближается мотороллер Йемона. В тех узких улочках он издавал жуткий треск, и слышно его было кварталов за шесть. Мы прибыли к Элу одновременно. На заднем сиденье ехала Шено, и она соскочила, когда Йемон вырубил мотор. Оба казались пьяными. По пути в патио мы заказали гамбургеры и ром.

– Дела всё паршивей, – сообщил я, подтаскивая стул для Шено.

Йемон помрачнел.

– Этот ублюдок Лоттерман сегодня уклонился от слушаний. Вышла сущая чертовщина – эти хмыри из департамента труда видели нашу фотографию в «Эль-Диарио». Я даже вроде как рад, что Лоттерман не появился. Сегодня он мог бы выиграть.

– Ничего удивительного, – сказал я. – Картинка еще та. – Я покачал головой. – Лоттерман в Понсе – нам повезло.

– Будь оно все проклято, – выругался Йемон. – Мне на этой неделе до зарезу нужны деньги. Мы отправляемся на Сент-Томас – на карнавал.

– А, да, – отозвался я. – Я об этом слышал. Оргия ожидается жуткая.

– Я слышала, он чудесный! – воскликнула Шено. – Говорят, он будет не хуже того, что на Тринидаде.

– А поехали с нами, – предложил Йемон, – Скажи Лоттерману, что хочешь статью сделать.

– Вообще-то я бы не прочь, – сказал я. – А то Сан-Хуан меня совсем достал.

Йемон начал что-то говорить, но Шено его перебила.

– Сколько времени? – тревожно спросила она.

Я взглянул на часы.

– Скоро семь.

Она быстро встала.

– Мне надо идти – там в семь начинается. – Шено взяла сумочку и направилась к двери. – Вернусь через час, – крикнула она, – Не очень тут напивайтесь.

Я взглянул на Йемона.

– В большом соборе какая-то вроде как служба, – устало произнес он. – Один бог знает, что это такое, но ей непременно надо увидеть.

Я улыбнулся и покачал головой. Йемон кивнул.

– Ага, черт знает что. Будь я проклят, если знаю, что с ней делать.

– Что с ней делать? – переспросил я.

– Ну да. Я уже почти решил, что это место насквозь прогнило и пора отсюда убираться.

– Да, кстати, – сказал я. – Ты мне кое о чем напомнил. У Сандерсона есть для тебя работа – писать рекламные статьи. Его честность требует превратить в реальность то, что он про нас прошлой ночью наврал.

Йемон простонал.

– Блин, рекламные статьи. Как низко может пасть человек?

– Выясни это у Сандерсона, – посоветовал я. – Он хочет, чтобы ты с ним связался.

Он откинулся на спинку стула и уставился на стену, какое-то время ничего не отвечая.

– Его честность, – повторил он, словно препарируя это слово. – По-моему, у человека вроде Сандерсона честности не больше, чем у Иуды.

Я глотнул рома.

– Что заставляет тебя с этим типом общаться? – спросил Йемон. – Ты вечно туда ходишь – в нем есть что-то такое, чего я не вижу?

– Не знаю, – сказал я. – А что ты видишь?

– Да не так много, – ответил он. – Я знаю, что про него Сала говорит. А он говорит, что Сандерсон голубой – ну и, конечно, что он пустозвон, мерзавец и бог знает что еще. – Он помолчал. – Хотя Сала просто словами бросается: пустозвон, мерзавец, голубой – что с того? Мне любопытно, что ты, черт возьми, в этом типе видишь.

Теперь я понял вчерашнюю шпильку Салы за завтраком. И почувствовал, что все, сказанное мной теперь о Сандерсоне, будет иметь решающее значение – не для Сандерсона, а для меня. Ибо я знал, почему я с ним общаюсь, и большинство причин были довольно низменными: Сандерсон был внутри, а я снаружи, и он смотрелся чертовски славным каналом для массы нужных мне вещей. С другой стороны, в нем было что-то, что мне нравилось. Возможно, меня завораживала борьба Сандерсона с самим собой – как практичный делец постепенно вытеснял парнишку из Канзаса. Я вспомнил его рассказ про то, как Хел Сандерсон из Канзаса умер, когда его поезд прибыл в Нью-Йорк, а всякий человек, который подобное говорит, и пытается сделать это с гордостью, стоит того, чтобы его выслушали, – если, конечно, у тебя нет куда более лучшего способа проводить время.

Голос Йемона резко вывел меня из задумчивости.

– Ладно, – махнул он рукой. – Раз ты так над этим голову ломаешь, значит, тут что-то есть. Хотя я по-прежнему думаю, что он мразь.

– Слишком много думаешь, – заметил я.

– Приходится всю дорогу думать, – пробормотал Йемон. – Просто беда – порой я беру отпуск от размышлений. – Он кивнул. – Все точно так же, как и со всеми прочими отпусками – на две недели расслабляешься, а потом пятьдесят недель к этому готовишься.

– Что-то я не врубаюсь, – сказал я.

Он улыбнулся.

– Ты меня перебил. Мы говорили о Шено – и ты вдруг вытащил на свет Иуду.

– Ладно, – рявкнул я. – Так что насчет Шено? Уж не хочешь ли ты таким образом сказать, что думаешь мне ее оставить?

Йемон треснул кулаком по столу.

– Слушай, Кемп, лучше бы ты так не болтал. Я чертовски консервативен, когда речь идет об обмене девушками – а в особенности девушкой, которая мне нравится. – Он сказал это спокойно, и все же я почувствовал в его голосе нерв.

Я покачал головой.

– Ты мудак непоследовательный – это я в последнюю очередь ожидал от тебя услышать.

– Не очень ценю последовательность, – отозвался Йемон, снова обретая легкость. – Нет, я просто вслух все обдумывал – я так не слишком часто делаю.

– Знаю, – сказал я.

Йемон глотнул рома.

– Вчера я весь день думал, – признался он. – Я должен отсюда свалить – и я не знаю, что делать с Шено.

– А куда ты хочешь направиться? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Не знаю. Может, дальше на острова, а может, в Европу.

– В Европе неплохо, – заметил я. – Когда есть работа.

– У меня не будет, – сказал Йемон.

– Не будет, – согласился я. – Скорее всего.

– Как раз об этом я и думал, – продолжил он. – И сам удивился, какого черта меня в Европу тянет – чего ради?

Я пожал плечами.

– Почему бы и нет?

– Знаешь, – признался Йемон, – я три года дома не был. А когда последний раз был, почти все время по лесам гулял.

– Я опять выпадаю, – сказал я. – Ведь я даже не знаю, откуда ты.

– Место называется Лондон, в штате Кентукки, – пояснил он. – «Лавровый округ» – славное местечко, чтобы исчезнуть.