Юстейн Гордер - Таинственный пасьянс Страница 24

Больше он ничего не успел сказать, поскольку опустился на землю и заснул. Наверное, потому что хлебнул напитка из маленькой бутылки.

Старик вскочил с камня. И молча уставился на меня. Потом начал меня трогать. Погладил по щеке, взъерошил волосы, ощупал одежду. Он как будто хотел убедиться, что я настоящий человек, из плоти и кожи.

— В жизни не видел ничего хуже, — пробормотал он наконец.

— Если не ошибаюсь, Фроде? — сказал я и протянул ему руку.

Он ответил долгим и крепким рукопожатьем. Потом вдруг заторопился, словно вспомнил что-то неприятное.

— Нам надо немедленно покинуть селение, — сказал он.

Мне он показался немного не в себе, как и все здесь, на острове. Но он хотя бы проявил ко мне интерес, не то что другие. У меня затеплилась надежда.

Старик быстрым шагом пошёл прочь из селения, казалось, ноги плохо держат его, во всяком случае, несколько раз он чуть не упал.

На склоне я увидел ещё одну бревенчатую избу, она стояла особняком выше селения. Вскоре мы уже подошли к ней, но не зашли внутрь. Старик пригласил меня сесть на скамью.

Не успел я сесть, как из-за угла дома высунуло голову какое-то странное существо. Это был чудного вида человек в фиолетовом костюме, на голове у него была красно-зелёная шапка с ослиными ушами. К шапке и к фиолетовому костюму были прикреплены бубенчики, которые тоненько звенели при каждом его движении.

Он подбежал прямо ко мне. Сначала он дёрнул меня за ухо, потом похлопал по животу.

— Ступай в селение, Джокер! — приказал ему старик.

— Так-так! — с хитрой улыбкой произнёс лиловый человечек. — Наконец-то к Мастеру приехал кто-то из родных краёв, и он отказывается от старых друзей. Опасное поведение, так считает Джокер. Помяни мои слова.

Старик грустно вздохнул.

— У тебя есть ещё о чём подумать до большого праздника, — сказал он.

Джокер неуклюже подпрыгнул.

— Уж не без этого. Не без этого. Ничего нельзя принимать на веру. — Он отпрыгнул на несколько шагов назад. — И не будем больше об этом. Но мы ещё увидимся!

И он скрылся на дороге, ведущей в селение.

Тогда старик сел рядом со мной. Со своего места мы могли видеть живописных карликов, снующих между коричневыми избушками".

СЕМЁРКА ТРЕФ

…что у меня во рту выросли эмаль и слоновая кость…

Я читал книжку-коврижку до середины ночи. Утром я вскочил первый. Свет над моей кроватью не был погашен. Я понял, что так и заснул с лупой и книжкой в руках.

Увидев, что папашка ещё спит, я вздохнул с облегчением. Лупа лежала у меня на подушке, но книжку-коврижку я найти не мог. В конце концов я обнаружил её под кроватью. И быстро спрятал в карман штанов.

Уничтожив все следы вчерашнего чтения, я встал.

Прочитанное ночью было так необычно, что меня трясло до сих пор.

Я откинул гардины и стал смотреть в окно. Насколько хватал глаз, я видел только море. Если не считать нескольких небольших парусников, других судов на море не было. Солнце ещё не взошло. Между морем и небом, как розовый пояс, светилась узкая полоса.

В чём заключалась тайна карликов с того загадочного острова? Конечно, я не мог быть уверен, что всё прочитанное мною было правдой. Но то, что говорилось о Людвиге и Альберте в Дорфе, вполне могло быть на самом деле.

И не было никакого сомнения, что пурпурный лимонад и золотые рыбки происходили с острова, о котором рассказывал Ханс Пекарь. Круглую чашу с одной золотой рыбкой я видел своими глазами в витрине маленькой пекарни в Дорфе. Пусть я не пробовал пурпурного лимонада, но старый пекарь угостил меня грушевой шипучкой и говорил о лимонаде, который был намного лучше…

И всё-таки это могло быть просто выдумкой. Кто знает, существовал ли вообще тот пурпурный лимонад? Да и всё остальное, о чём говорилось в книжке, тоже могло оказаться чистым вымыслом. И что такого странного, что пекарь в Дорфе украсил свою витрину золотой рыбкой? Странным было другое — зачем он запёк в коврижку эту крохотную книжечку и положил её в пакет к остальным коврижкам, которые отдал случайному проезжему мальчику? Я уже не говорю о том, что исписать книжку такими микроскопическими печатными буквами тоже было непросто. И уж тем более я не мог выбросить из головы то, что незадолго до того таинственный карлик подарил мне лупу.

Однако в то утро меня занимали не эти мелочи. Меня взволновало нечто совсем иное. Я неожиданно понял, что люди на Земле так же плохо соображают, как тупые карлики на том загадочном острове.

Мы живём в удивительной сказке, думал я. Однако большинство считает мир "нормальным". И потому постоянно гонится за чем-то ненормальным, вроде ангелов или марсиан. И всё это только потому, что люди не понимают, что их мир — это загадка. Я же был устроен иначе. Мне мир казался прекрасным сном. Я всё время пытался найти разумные объяснения, почему всё так сочетается друг с другом.

Пока я стоял и наблюдал, как небо постепенно краснеет, а потом становится всё светлее, у меня появилось чувство, которого я раньше никогда не испытывал и которое с тех пор уже навсегда осталось со мной.

Я почувствовал себя таинственным существом, которое, хоть и было живым, почти ничего о себе не знало. Может, я живое существо с какой-то планеты Млечного Пути? Наверное, мне всегда это казалось, учитывая полученное мной воспитание. Но я впервые сам испытал это чувство. Теперь же оно заполнило каждую клеточку моего тела.

Моё тело представилось мне удивительным и чужим. Как получилось, что я стою в этой каюте и мне в голову приходят все эти мысли? Почему у меня растут кожа, волосы и ногти? Не говоря уже о зубах? Я не мог смириться с мыслью, что у меня во рту выросли эмаль и слоновая кость, что эти твёрдые вещи и были мною. Но о таком… о таком большинство людей не задумываются пока не побывают у зубного врача.

Мне было странно, что люди на нашей планете живут не задавая себе без конца одни и тот же вопрос: кто они и откуда взялись? Почему люди не задумываются о жизни на нашей планете, а просто принимают её как нечто само собой разумеющееся?

Все эти нахлынувшие мысли и чувства обрадовали и в то же время огорчили меня. Из-за них я почувствовал себя одиноким, но это одиночество не было неприятным.

Тем не менее я обрадовался, когда папашка издал свой львиный рык. Он ещё не встал с кровати, а я уже подумал о том, как важно быть наблюдательным и, что ещё важнее, жить с людьми, которых ты любишь.

— Ты уже встал? — удивился он.

Он высунулся из-за гардины в ту минуту, когда солнце поднялось над поверхностью моря.

— Да, и солнце тоже, — ответил я.

Так началось утро того дня, который мы должны были провести в море.

ВОСЬМЁРКА ТРЕФ

…если наш мозг настолько прост, что его можно понять, то какие же мы глупые, если всё-таки не понимаем его…

За завтраком мы болтали на философские темы. Папашка предложил в шутку захватить наш теплоход и допросить всех пассажиров, чтобы выяснить, может ли кто-нибудь из них пролить свет на загадку жизни.

— Больше у нас такой возможности не будет, — сказал он. — Этот теплоход как человечество в миниатюре. Нас тут больше тысячи пассажиров со всех концов света. И мы все собрались здесь, на борту этого теплохода. Нас всех держит одно и то же судно… — Он показал на обеденный зал и продолжал: — Здесь должны быть люди, которые знают то, чего мы не знаем. Среди всех карт, что мы держим в руках, непременно должен быть один джокер!

— Есть, и не один, а целых два, — сказал я и посмотрел на него. Он понял, что я имел в виду, это было видно по его улыбке.

Наконец он сказал:

— Собственно, мы должны бы спросить у каждого пассажира, почему он живёт. А тех, кто не ответит на этот вопрос, следует просто выбросить за борт.

— А что делать с детьми? — спросил я.

— Ну они-то с блеском выдержат это испытание! — сказал он.

Время до полудня я решил посвятить некоторым философским исследованиям. Я долго плавал в бассейне, пока папашка читал немецкую газету, а потом уселся на палубе и стал наблюдать за людьми.

Одни густо мазали себя кремом для загара или читали детективы на английском, французском, японском или итальянском. Другие оживлённо болтали, прихлёбывая пиво или какой-то красный напиток с кусочками льда. Были тут и дети. Те, что постарше, загорали так же, как взрослые, средние бегали по палубе, спотыкаясь о сумки и трости, а самые маленькие приставали к родителям, сидя у них на коленях. Одному малышу мама дала грудь. Ни мать, ни ребёнок не испытывали ни малейшего смущения, словно сидели у себя дома на кухне во Франции или в Германии.