Виктор Пронин - Кандибобер(Смерть Анфертьева) Страница 24

Анфертьев осторожно положил их на прилавок и направился к кассе. Он выбрал путь подлиннее, чтобы наверняка знать, что никто из знакомых не крикнет на весь торговый зал: «Вадька! Да на кой черт сдались тебе эти напильники? Ты что, в слесаря подался?» И тогда — все. Улика, зацепка. И Следователь спросит:

"Послушайте, Анфертьев... Один из свидетелей утверждает, что незадолго перед происшествием в заводоуправлении видел, как вы покупали набор надфилей.

Зачем они вам понадобились?"

«Надфили? — переспросит Анфертьев, делая невинные глазки. — А, вы имеете в виду эти маленькие напильнички. Для хозяйственных нужд. Я, знаете, утюги собираю... Старые утюги. Их приходится чинить, восстанавливать. Требуется инструмент».

«И давно вы собираете утюги?» — вряд ли сможет Следователь удержаться от улыбки, задавая этот вопрос.

«Да уж лет пять, не меньше».

«А надфили купили в прошлом месяце. Как же раньше обходились?»

Ну и так далее. Пока шел Анфертьев к кассе, а потом возвращался с чеком, он выдержал три допроса и две очные ставки с нежелательными свидетелями. Но, к счастью, не увидел никого из знакомых. Сунув конверт с надфилями в карман, он поторопился выйти из магазина и сразу сел в первый попавшийся троллейбус, чтобы его и близко не видели возле этого магазина. И подальше, подальше по Беговой, через мост, мимо Ваганьковского кладбища, на Красную Пресню на площадь Восстания, к Никитским воротам — ищи-свищи!

Постепенно Анфертьев приобрел весь нужный ему инструмент. Предупреждая возмущенный ропот сотрудников уголовного розыска, раздавшийся за его спиной, Автор сразу предупреждает, что никаких секретов не собирается раскрывать, поскольку ими не располагает. От советов по вскрытию сейфов и расхищению народных средств также воздержится.

Все изложенное здесь является чистейшим вымыслом. Возможно, этот вымысел легкомыслен, но, с другой стороны, разве есть фантазии, помеченные высокой степенью ответственности? Для того люди и бросаются в домыслы и вымыслы, чтобы хоть на короткое время окунуться в соблазнительную атмосферу безответственности, вдохнуть свежий ветер безрассудства, переступить черту, за которой начинается безнадзорность, а может быть, даже и безнравственность. Впрочем, и это все фантазии. Читатели, обнаружившие здесь сходство с настоящими преступлениями, могут спать спокойно — это всего лишь досаднейшее совпадение. Если же специалисты увидят на этих страницах угрозу общественному устройству, то Автор спешит успокоить их, они ошибаются. Дело в том, что подробное описание вскрытия Сейфа уже само по себе является надежным предостережением — Автор полностью обесценивает подобные попытки в будущем.

Однако продолжим.

Наступил однажды момент, когда Анфертьев понял: полностью изготовить Ключ он не сможет. Не хватит ни опыта в обработке металла, ни подходящего Оборудования. В домашних условиях приварить к трубке пластину настолько прочно и надежно, чтобы не обломилась и не осталась в замковом устройстве Сейфа верной уликой несостоявшегося покушения попросту невозможно. Поэтому Анфертьев направил усилия на поиски старого ключа, который послужил бы заготовкой. Задача облегчалась тем, что у него была жестяная банка из-под томата производства Венгерской Народной Республики, наполненная ключами, которые он находил в старых, полуразрушенных домах, обреченных на снос. Любил Анфертьев побродить по таким домам с вышибленными дверями и окнами — то на Таганке сносили целые кварталы, то на Каляевской, не говоря уже о Марьиной роще, не говоря уже об Арбате. Москва строилась и расставалась с прогнившими домишками позапрошлого века. Многие печалились, видя, как на месте живописных особнячков возникают бездушные громады, но что делать, что делать, ребята...

Анфертьев, взяв с собой Таньку, часами бродил по пустынным дворам, с интересом разглядывая ржавые ведра, умывальники из бронзы, примусы, самовары, утюги. Случалось, находил пушечные ядра, счеты, фарфоровые чашки, на донышке которых можно было различить двуглавых орлов, как-то нашел пол-литровую банку, наполненную царскими пятаками, из вороха бумаг вырыл немецкий штык с зазубренным лезвием. Попадались и ключи от амбарных замков, от .жестяных замочков нашей эпохи, от письменных столов и кухонных шкафчиков, от детских портфелей и угластых чемоданов военного времени, ключи, которые выпускались просто так, в виде самостоятельных изделий, поскольку никогда никто не делал к ним замков.

К Танькиной радости, он все это тащил в дом, чистил, восстанавливал и без конца загромождал балкон.

Особенно любил Анфертьев ключи. Трудно сказать почему, но самый поганенький ключик вызывал в его Душе волнение и трепет, он подбирал его, соскабливал грязь и ржавчину, нес домой с таким ощущением будто еще к одной тайне человеческой прикоснулся будто еще нечто запретное стало ему доступно.

Однажды, оставшись дома один, Анфертьев расстелил посреди комнаты газету, высыпал на нее ключи и начал разгребать эту металлическую гору. Он сразу увидел ключ, у которого зубчатка полностью перекрывала бородку Ключа от Сейфа. Правда, он оказался без дырки в торце, но это не смущало Вадима Кузьмича, у него уже были и дрель, и набор сверл. Ручка ключа представляла собой причудливое чугунное кружево, стержень украшали несколько колец с какими-то знаками — не то заклинаниями, не то инициалами прежнего владельца амбара, кладовки, а может быть, даже и таинственного подземелья, в котором томились красавицы, должники, преступники.

Несколько дней Анфертьев носил ключ в кармане, привыкая к нему, лаская пальцами, ожидая того момента, когда у него с этой тяжелой вещицей возникнет нечто вроде сообщества. Он приучал ключ к себе, как приучают заблудшую собачонку, подкармливая ее, поглаживая, почесывая за ухом. Как-то, решившись, он зажал ключ в тисках и быстро спилил его полукруглое окончание, получив чистый срез серебристого цвета. А еще через несколько дней Вадим Кузьмич большой цыганской иглой нанес на ключе четкую форму бородки. Рисунок получился хорошо, и убрать лишнее не представляло большого труда.

Постепенно ключ приобретал преступную форму. Но чем больше он напоминал настоящий, тем большее нетерпение проявлял. Да, ключ со старомодной фигурной ручкой, преобразившись, лишился степенности и добропорядочности прошлого века.

Теперь он уже сам поторапливал Анфертьева, словно почувствовав вкус к предстоящему риску, ерзал в руке, царапал ладонь лишними выступами, требовал скорейшего завершения работы.

Но дело застопорилось: по снимкам Вадим Кузьмич не мог определить толщину бородки и размер торцевого отверстия. Пришлось ждать удобного случая, пока в разговоре со Светой он как бы невзначай взял стола связку ключей, повертел их на пальце, а потом, выбрав Ключ от Сейфа, с силой нажал торцом стопку бумаги.

Бросив связку на стол, он что-то записал на листке и ушел с ним к себе, слыша в кармане восторженное повизгивание Ключа. В лаборатории он набросил крючок на дверь и через лупу внимательно рассмотрел листок. Все получилось отлично, оттиск позволял до долей миллиметра определить толщину бородки, ее высоту, диаметр отверстия. Прошло еще несколько дней, и снова, оставшись дома, Анфертьев высверлил в торце дырку. После этого оставалось лишь зашлифовать поверхность наждачной бумагой.

Он понял, что Ключ готов.

И однажды Вадим Кузьмич задержался в лаборатории после рабочего дня. В заводоуправлении уже никого не оставалось, только на втором, директорском этаже слышны были шарканья швабры. Анфертьев задвинул щеколду на входной двери.

Прислушался. Швабра продолжала мерно шуршать над головой. Сейф молчал выжидательно и настороженно. Вадим Кузьмич вынул из кармана нагретый ладонью Ключ и быстро вдвинул его в отверстие. Ключ вошел легко, охотно и замер на изготовке. Поворачивая его, Анфертьев услышал скрип уходящих из пазов стальных стержней. Он повернул Ключ еще раз, и бронированная дверь еле заметно дрогнула.

Анфертьев повернул ручку и потянул на себя. Из темной глубины Сейфа дохнуло опасностью. Закрыв дверь, он повернул Ключ два раза в обратную сторону и перевел дыхание.

Испытания прошли успешно.

Незаметно пронеслись зимние метели, похолодания и оттепели, несколько раз заносило дорожку среди деревьев, и Анфертьев со Светой брели по щиколотку в снегу, протаптывая новую тропинку к щели в заборе, потом ее снова заносило снегом, но наконец апрельское тепло сделало свое дело, и обнажились опавшие листья. Поначалу мокрая, льдистая, скользкая земля становилась теплее, мягче, и по тропинке уже можно было ходить без опасения провалиться в подмерзшую лужу или влезть в грязь.

Весна шла ветреная, неуютная, зябкая. Анфертьев снова надел светлый плащ с коротковатыми рукавами и ходил, не вынимая рук из карманов, не опуская куцего воротника. От ветра йот пыли глаза слезились, он чувствовал себя некрасивым, и от этого не проходило в нем какое-то раздражение и несчастное состояние. Пойти на что-то серьезное с таким настроением он не мог и все отложил до того времени, когда кончится ветер, когда потеплеет и на улице, и в душе.