Паскаль Брюкнер - Божественное дитя Страница 24

Словно гевея, источающая каучук, желудочек непрерывно выплескивал фонемы и слоги, которые затем растекались по голове. Луи ясно сознавал, что мысль напоминает кровоточащую рану, - это была постоянная геморрагия, слабая или обильная в зависимости от мощи мышления. Нескончаемым потоком, брызгая и журча, лились слова, и охваченный восторгом Луи понимал, что может осуществить заветную мечту всех людей - прямо в мозгу читать мысли ближнего своего. Понятия, суждения, умозаключения матери лежали перед ним как на ладони - он был в состоянии взвесить их и оценить. Этот интеллект в сыром виде обладал редкостной красотой: когда Мадлен сосредоточивалась или много говорила, происходил выброс электрической энергии - и тогда вспыхивали звезды, загорались искры, освещавшие все вокруг, вплоть до теменных долей и надбровных дуг.

А внизу был сток, походивший на клювик керосиновой лампы, и туда изливались незавершенные, сомнительные или пробные умозаключения - шлаки и отходы обычной деятельности рассудка. Порой эта магма, пройдя через процесс перегонки, являлась вновь в виде законченных рассуждений. Какая жизненная сила! Если подобный динамизм демонстрировала особа средних способностей, что же говорить о людях уровня Леонардо, Моцарта, Пикассо? Даже бракованные понятия таких личностей должны были представлять собой самородки в сравнении с мыслями заурядного человека. Луи не смел обратиться к собственному разуму - самому сложному и чудодейственному механизму из всех прочих. Часами напролет он с замиранием сердца вслушивался в концептуальный рокот, царивший в голове матери, различая порой мимолетное угрызение или досаду, порой прекрасное намерение, так и не воплотившееся в жизнь, ибо ему предстояло раствориться в массе нейронов, угаснув, словно упавшая звезда. Некоторые мысли были радиоактивными - излучали радость или горе; были суждения хрупкие, как девушки, и суровые, будто кардиналы; надежды сияли живительной зеленью, тревоги отливали тусклым блеском антрацита, страхи зловеще мерцали, будто окутанные саваном. Луи заглянул даже за затылочную часть и обнаружил там на студенистом поддоне небольшую лохань, где многочисленные ответы ожидали своих вопросов. Это были самые простые реплики в элементарных жизненных ситуациях: они подпрыгивали от нетерпения в своем чистилище, подстерегая ту фразу, которая позволила бы им оправдать свое существование. Луи чуть было не задал им вопрос, но прикусил язык, опасаясь услышать какую-нибудь банальность.

В духовной феерии мамули скрывались вещи куда более неприятные. Однажды Луи сильно встревожили аномальные сигналы, исходившие из мозжечка подобия вулкана, окруженного черными и зловонными рвами. В дымном кратере потрескивали, словно речевые угли, все бранные слова, которых Мадлен никогда в жизни не решилась бы произнести, все ужасы, в которых она не смела признаться самой себе. Сточная яма для ругательств, для мерзких мыслей! Луи с изумлением спрашивал себя, где могла мама нахвататься бранных слов, противных правилам приличия и строго-настрого запрещенных цензурой, подобные выражения были немыслимы в устах женщины и тем более матери! Но и это было еще не все: под грязными непристойностями таился невидимый для глаза опаляющий огонь. Луи почудились в нем зубовный скрежет вперемежку с рыданиями, похотливые стоны, вопли ужаса, отвратительные проклятия. За стеной пламени, казалось, творился шабаш ведьм, кружился хоровод чудовищ и химер. В этой сумятице чьи-то хриплые, страшные голоса взывали к смерти и обрекали на казнь, повторяя одно и то же имя, которое Луи вроде бы знал, но понять не мог. Он поразился тому, что эта помойная яма остается совершенно открытой, и побоялся представить себе, что произойдет с Мадлен, если накопившаяся грязь вдруг изольется наружу, загадив весь психический аппарат. Внезапно его зазнобило. Несмотря на все усилия, ему не удавалось пробиться сквозь клубы пара, вырывавшегося из колодца, не удавалось и расшифровать странные звуки. Какое счастье, что он отгорожен от этого злокозненного места горами плоти, мускулов и тканей! В конечном счете он отступился - мамуля имела право на свои тайники, даже если в них не было ничего, кроме нечистот. Опасаясь открыть и другие сумеречные области, Луи отложил в сторону свой бинокль, как надоевшую игрушку.

* * *

Очень скоро он полностью подпал под очарование еще одного сюрприза. На волне всеобщей эйфории группа японских ученых, друзей и поклонников младенца, преподнесла ему в подарок голографический аппарат, с помощью которого можно было проецировать движущиеся картинки на стенки матки. Отныне Восхитительный Цыпленок принимал на дому весь мир, опровергнув тем самым предсказание Бога, будто бы никогда ему не увидеть закат солнца или цветок! Он вызывал в свое жилище Альпы, океан, растения, тропические леса, разнообразных насекомых - бродил среди муравейников, а вокруг него порхали бабочки, и пчела садилась ему на нос. В доме его щебетали птицы - картинка была озвученной, - которые что-то склевывали у него на макушке или чистили перышки, устроившись на плече. К нему томно ластилась кошка, у ног лежал спаниель, на него и сквозь него прыгала пантера, скорпион кусал его за пятку. Это было неслыханное чудо: он наслаждался всем, ни к чему не притрагиваясь, ибо был надежно укрыт от любого прикосновения, нечистого по сути своей. Каждый день на стенах его пещеры возникал богатейший зверинец, словно бы сам Ной пожелал представить ему всех обитателей своего ковчега.

Луи жонглировал солнцем, видя, как оно поднимается утром по левую руку, а вечером заходит по правую. Он толкал плечом планеты, спал с Луной под подушкой, горстями вычерпывал из Млечного Пути звезды, яркой пылью осыпавшиеся ему на кожу. Разместив на ладони целую деревню со всеми жителями, он другой рукой низвергал грозу с ливнем - и хоть солнце его не грело, а дождь не мочил, прохожие и зверье дружно бросались под укрытие, спасаясь от воды и ветра.

Главное же, Луи впервые увидел настоящую книгу (он, который усвоил содержимое двухсот пятидесяти тысяч томов!) - это было первое издание "Проповедей" Боссюэ[17] в роскошном переплете из кордовской кожи, с толстой пожелтевшей бумагой, с прекрасным шрифтом, с широкими полями и выписанными золотом заглавными буквами, открывавшими главы наподобие ключей. Целыми днями Луи изучал это творение рук человеческих: он любовался виньетками, и ему даже казалось, будто он чувствует легкий запах плесени, присущий благородному букету старого вина, будто слышит изысканный шелест страниц, которые переворачиваются с потрескиванием. Чтобы продлить наслаждение, он потребовал создать полную иллюзию библиотеки, где были бы собраны классики и современные авторы на всех языках. Его просьбу исполнили, хотя это и потребовало некоторых изменений в конструкции аппарата - но чего стоит техника, если ей не под силу удовлетворить самые причудливые наши капризы? Луи несколько ослабил свою железную дисциплину. У него вошло в привычку принимать у себя раз в неделю оркестр камерной музыки - музыканты во фраках и мантиях исполняли для него трио Моцарта, сюиту Баха или квинтет Брамса. А еще он играл в воображаемый теннис с иллюзорным партнером, который подавал ему мяч прямо в середину несуществующей ракетки. Да, Его Крохотное Величество полюбили отдохнуть и развлечься после своих каторжных трудов. Это было воистину счастливое время, и каждое утро Луи благословлял судьбу за то, что не родился на свет. Мир сам приходил к нему, и это был мир не в грубой материальности своей, а мир как представление, как отмытый добела костяк. Иногда младенца охватывало такое блаженство, что он готов был признать людей равными себе и допустить свое сходство с ними. Однако никто не мог быть ему ровней, ибо он превосходил всех. Главное же, у него не было права на счастье - этого удела посредственности. Спаситель сброда человеческого не может думать о собственных пошлых радостях. В тот период наш Малявка стал командором ордена Почетного легиона, получил орден "За заслуги" и "Красный крест" от американского правительства. Его избрали чрезвычайным членом Французской академии, королева Англии пожаловала ему титул лорда, а полдюжины университетов со всего земного шара удостоили его звания доктора honoris causa[18] . Разумеется, ему была вручена Нобелевская премия во всех областях науки. Луи поблагодарил, ибо знал, что современники придают большое значение этим безделкам, - к чему было обижать их? Притворимся, что мы весьма польщены.

Обладая столь грандиозным умом, можно было позволить себе усомниться в самых элементарных научных понятиях: он бубнил себе под нос, общаясь с учеными мужами, что Земля, возможно, плоская, как утверждал Птолемей; что Солнце, ей-Богу, вращается вокруг нашей планеты, вопреки лживым измышлениям некоего Коперника, а следовательно, именно она и является центром Вселенной; что вовсе не яблоко упало на землю, господин Ньютон, - это земля поднялась к яблоку. Все сходило Луи с рук - он был выше любой критики. Самые прелестные дамы, всемирно известные актрисы посылали ему в надушенных конвертах более чем откровенные фотографии. Луи препровождал снимки обратно, не удостаивая красавиц ответом, - со светом он еще мог смириться, но от полусвета увольте!