Татьяна Соломатина - От мужского лица (сборник) Страница 24

Кто бы мог подумать, что первый раз с женщиной — это не то же самое, что возиться полночи под одеялом, изводясь фантазиями до судорог в мышцах. В голове образуется дыра размером с хорошее яблоко, и через неё в пространство уносится всё, что было тобой. Такое случается лишь однажды. Многие вещи случаются лишь однажды…

Всё случается лишь однажды.

Вспомни, я прошу тебя, вспомни что-нибудь ещё!

Нет, это всё.

За столько лет — и это всё?!

Всё. И этого достаточно. Время здесь ни при чём…

В детстве нас всех знакомят со временем. Сначала грозными родительскими окриками, вынимающими нас с улицы. Потом школьным расписанием, потом минутами свиданий и вечностью разлук, рутиной повседневных обязанностей и гонкой за удачей. Но когда мы сходимся с ним настолько, что нас уже можно назвать «не разлей вода», время начинает уходить от нас. Мы становимся не нужны ему, как пустые картриджи. Но и оно не вечно. Такие дела…

Сегодня, в первый вторник октября месяца, в четверть седьмого вечера, Времена закончились. И с этого момента всё перестало иметь какое-либо значение.

Капсула (продолжение)

Стрелка на шкале давления, немного сместившись, замирает.

— Это локальное явление. Пока… — Игорь неотрывно следит за шкалой, стоя рядом со мной. — Датчики в засыпанных шахтах. Выйти из строя они не могут. Просто сами шахты залило водой. Продолжай следить за давлением, а я к детям. У нас очень мало времени — сделаю им уколы.

— Зачем?

— Затем! Чтобы не сошли с ума. Снотворное.

— Не сошли с ума?

— Да, от страха.

— А как же… — «А как же не сойти с ума нам?» — хотел спросить я, но Игоря уже не было рядом.

Мне нечего бояться. Я уже сошёл с ума, наверное, раз принимаю всё происходящее всерьёз. Завтра в городе я навещу старого друга. Мы выпьем пива, поиграем в бильярд. Повспоминаем, помечтаем… Да мало ли… Всегда есть о чём поговорить. А потом я буду носиться на машине по ночным улицам и строить планы… До суши во рту и рези в глазах. А потом доберусь до дома и провалюсь в чёрный, без картинок сон. И последним моим чувством будет ожидание. Я жду. Вся жизнь на вокзале, от которого отходят и на который приходят поезда, несущие с собой тайны, радости и печали вселенной. Я почти счастлив…

— Всё нормально. Они будут спать теперь как минимум часов двадцать, — голос Игоря возвращает меня в безумную реальность. — Теперь слушай меня внимательно. Там, наверху, с юга идёт огромная волна, такая огромная, какую ты даже в мультиках не видел. Первая самая опасная. Её мы пропустим. Пропустим и вторую, может, и третью. Но оставаться здесь до бесконечности мы не сможем. Над нами встанет океан, а это, — Игорь махнул рукой в сторону, — не батискаф. Постоянного сильного давления нам не выдержать. Момент, когда нам нужно будет вырываться отсюда, знает только бог, а он сейчас, как некстати, очень занят. Шансов погибнуть у нас много, но этот момент — самый критический. Капсула может развалиться, на нас с неба может упасть Бруклинский мост, или просто мы испытаем такие ускорения, что не выдержать… Да всё что угодно!..

— Всё, всё. Я понял. Но мы же под землёй!

— Да, но не очень глубоко, метров восемь всего. Это гарантия, что нас не вымоет отсюда сразу.

— Если я умру — прошу считать меня вымытым.

— Идиот.

— А если наоборот?

— Что наоборот?

— Не вымоет, а завалит, занесёт.

— Соображаешь. Всё, конечно, может быть, но маловероятно. Хотя отчасти это предусмотрено. Грунт над нами заминирован, и у капсулы есть толчковый механизм, он во взведённом состоянии, плюс эффект воздушного пузыря. И, в качестве последнего аккорда, под нами тоже заряд взрывчатки. Через буферную плиту, разумеется. Очень рискованно, но это на крайний случай, — он запнулся на мгновение. — Застревать здесь нам нельзя — это верная смерть. Наверх нам тоже как бы нельзя так быстро. Но там смерть всё же вероятная. Что скажешь?

— Ты хочешь, чтобы я тебя поддержал или посоветовал? Пять минут назад мне сказали, что я матрос, и тут же забросили в центр тайфуна, забыв объяснить даже, что такое море. Ты капитан, не спрашивай меня, что делать, — если не знаешь ты, знает только бог. Будем молиться или что-нибудь ещё?

— Да, будем молиться. И пытаться угадать или почувствовать. Пусть бог или Земля-матушка подсказывают нам путь к спасению. Мир родится вновь. С нами или без нас — это не важно…

Потоп

«Книга открыта на самой последней странице.

Сколько всё это продлится?

Целый день дождь…»[9]

Сколько мы уже находимся здесь? Час или день? Постоянный рёв земли, далёкие удары и скрежет, слившиеся в общий фон. И лишь разрывающая, а точнее — растягивающая тело и сознание вибрация, которую я назвал гулом, а Игорь — перенастройкой матрицы Земли, — заставляет время от времени делать специальную дыхательную гимнастику, которую он мне показал. Дети спят, как мёртвые. Если бы это были мои дети, я, наверное, уже всё испортил бы. Всё, что мог…

Мы ждём. Игорь объясняет механику действий на случай разных ситуаций и следит за сейсмографом и заносами на поверхности. Уже взорвали два заряда для расчистки. Здесь, внизу, этого даже не почувствовалось. Изредка пьём по чуть-чуть воду из походной фляги, чтобы хоть немного смочить уже давно сорванные глотки — разговаривать обычным образом среди этого кошмара просто невозможно. Мы ждём. Ждём неизвестно чего. Гул что-то делает с нами, и с каждым часом в этой гибкой субстанции растворяются мысли, память, страх перед возможной и даже, скорее, перед неизбежной гибелью. Вновь обретающая себя Земля как-то действует на нас. Мы чувствуем это внутри, не сопротивляясь и не анализируя. Мы хотим увидеть Солнце. Но приходит волна.

Сначала как тихий шелест, вкрадывающийся в громоподобный рокот геологических коллизий. Потом как ядовитое шипение миллионов змей в яме для казни. А потом на маленького мышонка в его норке наступил слон.

Как вагонетка американских горок проваливается на крутом спуске и душа подлетает к макушке, так и мы в своём убежище ощутили, как со вздохом километровых мехов провалилась земля и масса Мирового океана на мгновение повисла над нашими головами. «Остановите Землю, я сойду!» Накаркали… Вжавшиеся в металлический пол капсулы, мы — замершие, раздавленные, беспомощные зверьки. Лишь сузившиеся от ужаса глаза приклеились к шкале давления, где стрелка, описав полный круг, медленно откатывается назад. Слон уходит. Мы не видим его, но знаем, чувствуем макушками, кончиками пальцев, всем осатаневшим от ужаса существом. Дети спят.

— Уже сорок. Тридцать пять… Тридцать метров… Ну, давай же. Давай ещё! Двадцать пять… — стрелка качнулась. — Тридцать. Нет! Тридцать пять. Сорок… Да что там происходит?! — Игорь, схватившись руками за консоль, впился взглядом в шкалу.

В этот момент почему-то вспомнился один день, даже скорее миг, запечатлевшийся негативом на сетчатке моих глаз; ощущение, застрявшее в какой-то из клеточек тела:

«Солнце — как ярко-оранжевые брызги апельсина. И грозовая тьма, заполнившая полнеба. Шипение близких молний и рокот потоков воды, заливающих всё вокруг. И страх. Страх мелкой твари, застигнутой врасплох посреди поля плотоядным тиранозавром. Стихии не знают гнева, их ярость не направлена никуда. Молнии убивают людей, и оранжевое солнце свидетельствует

пусть будет пожар

мятущийся огненный вихрь

который спасёт нас от тьмы

но ведаем ли мы

что останется на пепелище

после этой войны

Чёрные шары, Чёрные шары».

Стихии не знают гнева.

О чём думает шестилетний мальчишка, едущий на самокате, когда приходит Конец Времён? Он думает о том, что если бы асфальт был более гладким, его самокат летел бы вперёд быстрее.

Когда Конец Времён пронизывает нимб Земли, о чём думает птица, клюющая свой корм? Она клюёт свой корм.

Как гибнет животное? Оно гибнет без страха, в чистоте отчаяния.

Как гибнет человек? Он гибнет в грязи паники, скрежеща зубами от бессилия и страдая.

Что бы ни происходило сейчас там, наверху, но я больше не хотел быть ни животным, ни человеком. Вселенная не умеет плакать.

— Пора! — Игорь замешкался на мгновение. Там, за его спиной, в сгустках теней от кресел и мерцании красных лампочек, было дорогое. «Как же славно жить вне времени!» — наверное, думал он в этот момент. Я почти уверен, что он думал именно так. — Пора.

Капсула представляла собой абсолютную сферу с небольшим балластом в нижней части. И, по расчётам, мы должны были пузырём выскочить на поверхность новоиспечённого Мирового океана и оставаться там, сколько потребуется, будучи минимально уязвимыми для стихий. Сейчас мы понимали только одно — выскочив из убежища слишком рано, мы станем заложниками центрифуги и случайных факторов.