Татьяна Москвина - Общая тетрадь Страница 24

ОНИ слушают музыку

В основном, конечно, на компакт-дисках или кассетах. Но отдельных представителей среднего класса возможно увидеть и на концертах, и в музыкальных театрах.

Из классики они выберут самое знаменитое и авторитетное – скажем, Ростропович играет Шостаковича. Вне конкуренции, разумеется, балет. Обожаемы русские песни и романсы – и если Евгения Смольянинова для мидл-класса чересчур тревожна и эксцентрична по интонации, то милашка Олег Погудин для него идеален. Из попсы миддл-класс выделяет разве что Лайму Вайкуле за имидж стильной европейской женщины, но в целом мир разудалого криминального русского кабака-борделя для них малоприемлем. Тут не пахнет ни традицией, ни хорошим тоном, ни покоем, ни удовольствием. Средний класс откровенно презирает вкусы низшего класса и на дух не выносит их любимцев, трогательно разевающих рот под фанеру и одетых исключительно в нижнее белье. А вот на концертах Патрисии Каас средний класс в большом количестве, поскольку в своих поисках хорошего тона дальше Прекрасной Франции уйти, естественно, не может – некуда.

Из русского рок-н-ролла средний класс усыновил одного – Юрия Шевчука, за любовь к отечеству, выраженную в традиционной форме честного хриплого крика. Слушает он его редко, но уважает сильно. Своих певцов у него пока, в общем, нет – продюсеры наши не считают его за потребителя, и «экологически чистой» музыке на рынок не прорваться. Но как только на эстраде появятся певица или певец, от которых не будет нести за версту кабаком и борделем, он (она) станет подлинным героем (героиней) среднего класса. И за ним (нею) грядет будущее. Надеюсь, такое явление не за горами.

ОНИ победят

Не победить они не могут – их подсознательная жизненная программа наиболее пригодна к осуществлению: ведь, собственно говоря, задача среднего класса – вернуть общество к «эпохе застоя», но на другом уровне, с другими декорациями и возможностями. Внести в русскую динамику необходимый элемент статики, а проще – структурировать общественный хаос.

Все прочие сословия и прослойки будут ориентированы по отношению к миддл-классу, куда вольнее станет и искусству, которое приобретет точный и конкретный адрес: либо ты метишь в миддл-класс, либо выше, либо ниже, либо никуда (т. е. самовыражаешься в богоподобной пустоте).

И если терпеливо выращиваемые мидл-классовские дети не подведут, удумав какие-нибудь жесты ухода из царства «золотой середины» (типа революции), мы будем наконец иметь дело с более-менее умопостижимым русским миром. Навряд ли то будет этакое «торжество посредственности», слишком уж мы оригинальны, а вот беспорядка и безумия точно станет меньше.

Только средний класс способен создавать и поддерживать авторитеты и наполнять культурное строительство атмосферой вежливого уважения – атмосферой не так чтобы очень вдохновляющей, но, увы, совершенно необходимой. Давайте же, в конце концов, черт нас всех побери, жить мудро.

Ничего есть нельзя!

Записки обезумевшего потребителя

Июль, третье

Был на даче у мамы. Видел на полке китайскую лапшу и китайскую фасоль в банке. Начались спазмы. Я объяснил маме, что в Китае жизнь человека не является приоритетной ценностью. Мама спросила, а у нас что – является? Я спасовал. Не знал, что ответить. Потом придумал: да, жизнь человека и у нас копейка. Но китайцы смирились, а мы – никогда!

Ночью закопал лапшу и фасоль в саду. Уверен – здесь ничего не вырастет.

Август, десятое

Измена в доме одолела. Сегодня приносит литовский сыр в нарезке. Жена родная! Пластик! И в пластике отрава. Сколько объяснял – любая переработка исходного продукта – это заведомое убийство. Твердый сыр – с чего он твердый, когда молоко жидкое? С того, что там напихано отвердителей и загустителей на два рака прямой кишки за раз. Литва! Из Литвы было что путное когда? Жена плачет, говорит – Някрошюс. Вот правильно. С того, что Някрошюс двадцать лет назад в дяде Ване сквозь лупу актеров глаза показывал, я должен губить организм? Она мне: а что мы будем есть? Ты молока не пьешь, масла в рот не берешь. Интересно, говорю, ты вообще надписи на них читала? Это, по -твоему, молоко, это масло? Это – химическое оружие массового уничтожения! Молоко я в последний раз пил сорок лет назад под Псковом, когда ходил к тете Маше с бидоном и коровку видел, и на следующий день, коль не вскипятишь, – оно скисало.

Сентябрь, второе

Разрешил ей купить курицу. Предупредил: только нашу, самую худую, в сиреневых бликах на тушке, и как у Врубеля сирень чтоб была, а не то, что теперь рисуют. Но сам кушать не буду – пусть балуется, если такая смелая. Я знаю, чем их кормят. То есть я не знаю, чем их кормят, – догадываюсь…

Ела, хвалила. Говорит, у нас птицефермы хорошие. Бедная, глупая женщина! Страна под властью Желтого Дьявола, а она верит в хорошие птицефермы.

Сентябрь, тридцатое

Сам пошел купить рис. А то она принесет, пожалуй, дрянь навороченную, где рисины с горох величиной и надписи для дураков типа «ризотто». Эти ризотто пусть итальянские лоботрясы кушают и нахваливают своего пахана Берлускони, а я знаю твердо: рис должен быть только наш, кубанский, в пыльном мешке, мелкий, серый, в черную крапинку, с камушками. Я кубанских знаю, они без химии живут, они максимум что могут сделать – кусок глины в мешок положить для весу.

Купить рис удалось не сразу, три точки обошел, потому что одна продавщица говорила любезным голосом, а другая улыбалась. Никогда! Ничего! Не покупайте у продавца, который улыбается или говорит любезным голосом. Он или пьян в дугу, это бы еще ладно, или обманывает вас по-черному. Поэтому и улыбается, а то подумайте сами – с чего ему улыбаться?

Октябрь, восьмое

Каждую неделю где-то массовые пищевые отравления. Как люди доверчивы! Как беззащитны! Поймите – вне дома НИЧЕГО ЕСТЬ НЕЛЬЗЯ! А дома – проверять и контролировать. Орехи только в скорлупе. Хлеб – черный, самый дешевый, не больше трех кусков в неделю. Крупы, как всегда утверждаю, исключительно наши, из пыльного мешка с глиной и мусором. Овощи – местные, маленькие, кривые, грязные, неказистые. Морковь не длиннее 15 сантиметров, только немытая. Свекла – не более 8 сэмэ в диаметре. Всё яркое, блестящее, крупное, агрессивное – на помойку, на помойку. И обязательно следите, чтоб продавец вас обслуживал с ненавистью. Значит, не ворует и товар приличный. Мне надо прорваться на телевидение, я мог бы спасти народ. Боже, Боже мой! Что мы едим! Что мы едим!

Октябрь, двадцать третье с половиной

Я нашел в мусорном ведре несколько фантиков – жена тайком ест конфеты. Белочку. Крупской фабрики. Здравствуй, широкая торная дорога к диабету и склерозу! Мои сушеные грибы ей, видите ли, обрыдли. А почему еда должна нравиться? С чего это она обязана быть вкусной? Это все разврат, разврат, разврат. Им все хочется праздничка каждый день, они все жаждут развлекаться до опупения. Не может быть праздника каждый день, каждый день должны стоять будни, и человек обязан работать, ему должно быть скучно, муторно, трудно, горько. Конечно, когда обожрешься, хочется уже и конфет, а ты поголодай дня три, и кусок хлеба будет слаще меда. Всё вкусное – на помойку, на помойку. С женой не разговариваю несколько дней.

Ноября какое-то, наверно, седьмое

Помирились. Выпили моей лимонной. Сам гоню, а как же. Неужели ж буду магазинное пить. Пойми, говорю, родная, пойми – колбасы нет! Рыбы нет! Мяса нет! Есть нарезанная, упакованная, расфасованная, разложенная по прилавкам отрава, болезнь и смерть. Она стала возражать что-то, Бога помянула. Вот пустая голова! Так ведь это и есть Божий план! – Какой такой Божий план?

– А такой. Ты же помнишь из мудрых книг, что легче верблюду пройти сквозь угольное ушко, чем богатому попасть в Царство Небесное, что спасутся другие, правда, так ведь? Ну, и как они спасутся, по-твоему? Очень просто. Через еду. Кто ел черный хлеб, нищую крупку, мелкие грязные овощи – тот и пролезет сквозь ушко. А кто набивал брюхо из магазина и ресторана – хрен.

– Хоть бы макарончиков! – стонет.

Ладно. Оно конечно, лучше бы вообще это баловство прекратить насчет питания, но, так и быть, привезу я тебе из Новгородской макароны.

Сам видел – толстые, серого цвета, расфасовка по полтора кило. Бог милостив, может, и выживем.

2008

Мама выходит замуж

Русский проект: китч как идеология

Не вынесли. Не выдержали даже краешка правды – зажмурили глаза покрепче и уши заткнули: не надо! Это все «чернуха»! Этак с вами всякую национальную гордость потеряешь! Россия всегда была великой страной!

К середине девяностых годов главные производители «чернухи» – толстые литературно-художественные журналы, кинематограф, рок-н-ролл – либо прекращают существование, либо изменяются до неузнаваемости. «Чернухой» же именуется все подряд – и бесстыжая неоконъюнктура, и то немногое достойное, что поселяет в россиянине чувство вины и ответственности. Россиянин стоит на земле, изуродованной варварской индустриализацией, на человечьих косточках, не оплаканных, не отпетых и не отомщенных, в руинах безбожной и бесчеловечной системы, чуть смягченной общим развитием гуманистических начал цивилизации, – и требует благоденствия, процветания, психологического комфорта, денег, славы и любви.