Патриция Хайсмит - Мистер Рипли под землей Страница 24

– Никогда еще не видел здесь ничего подобного, – сказал Том за обедом.

Однако Крис с таким же, как у Дикки – и, возможно, у всей их семьи, – хладнокровием только улыбался, наслаждаясь видом разыгравшейся стихии.

На полчаса в доме отключилось все электричество, что во французской провинции, объяснил Том, случалось сплошь да рядом даже при слабой грозе.

После обеда Том отправился к себе в комнату и занялся там живописью. Иногда это успокаивало нервы. Он писал, стоя перед рабочим столом, поставив холст на расстеленные газеты и кусок старой простыни, служившей ему тряпкой для вытирания кистей, и прислонив его к большим тискам и нескольким толстым книгам по искусству и садоводству.

Том усердно трудился, время от времени отступая назад, чтобы взглянуть на результаты работы. Это был портрет мадам Аннет, выполненный в манере, которая, пожалуй, несколько напоминала де Кунинга. Иначе говоря, сама мадам Аннет, поглядев на полотно, вряд ли догадалась бы, что это ее портрет. Том не подражал де Кунингу сознательно и даже не думал о нем, работая над портретом, и тем не менее характерный стиль де Кунинга чувствовался определенно. Нанесенные одним резким мазком бледно-розовые губы мадам Аннет приоткрылись в улыбке, демонстрируя ряд неровных желтоватых зубов. На ней было бледно-лиловое платье с белым кружевным гофрированным воротником. Том писал широкими и длинными мазками, сверяясь с предварительными набросками, которые он делал тайком, держа блокнот на коленях, чтобы мадам Аннет не заметила.

Сверкнула молния. Том выпрямился и набрал полную грудь воздуха, так что в легких даже закололо. По радио передавали программу под названием “Французская культура” – интервью с каким-то писателем, довольно скованно отвечавшим на вопросы. “Ваша книга, мсье Гюбло (Геблен?) представляется мне… (треск)… Тут, по словам критиков, вы отошли от той полемики с концепциями антисартризма, которую вели в последнее время. В этой работе вы, похоже, заняли противоположную позицию…” Том резко выключил транзистор.

Со стороны леса донесся зловещий треск. Том выглянул из окна. Верхушки сосен и тополей по-прежнему изгибались, но сплошная серо-зеленая стена леса не позволяла увидеть, упало ли какое-нибудь дерево. Хорошо бы, подумал Том, если бы оно повалилось прямо на могилу Мёрчисона и спрятало ее. Том хотел закончить портрет сегодня же и стал смешивать красновато-коричневую краску для волос мадам Аннет, как вдруг снизу послышались мужские голоса.

Он вышел в холл. Голоса говорили по-английски, но что именно, он не мог разобрать. Крис разговаривал с каким-то мужчиной. “Бернард”, – подумал Том. Акцент несомненно английский. Ну да. Боже, спаси нас и помилуй!

Том аккуратно положил мастихин на чашку со скипидаром, вышел, закрыл за собой дверь и спустился на первый этаж.

На коврике у входной двери стоял забрызганный грязью и промокший Бернард. Тома поразили его темные глаза – они совсем провалились куда-то под прямыми черными ниточками бровей. Взгляд их показался Тому напуганным. А в следующее мгновение он подумал, что Бернард выглядит, как сама смерть.

– Бернард! – воскликнул Том. – Добро пожаловать!

– Добрый день, – отозвался Бернард. У его ног лежал рюкзак.

– Это Кристофер Гринлиф, – сказал Том. – Бернард Тафтс. Но вы, наверное, уже представились друг другу.

– Да, мы уже успели, – ответил Крис с улыбкой, по-видимому, радуясь пополнению компании.

– Надеюсь, это ничего, что я появился так… неожиданно, – произнес Бернард.

Том поспешил заверить его, что все в порядке. Вышла мадам Аннет, и Том представил и ее. Мадам Аннет попросила у прибывшего его плащ.

– Приготовьте, пожалуйста, маленькую спальню для мсье Бернарда, – обратился к ней Том по-французски. Речь шла о второй комнате для гостей с односпальной кроватью. Она редко использовалась.

– Мсье Бернард будет ужинать с нами, – добавил Том.

Затем он спросил Бернарда:

– Как ты добрался? Взял такси из Мелёна? Или из Море?

– Из Мелёна. Я нашел его на карте еще перед отъездом из Лондона.

Бернард стоял, потирая руки, такой же стройный и угловатый, как и его почерк. Даже его пиджак казался промокшим.

– Может, наденешь мой свитер, Бернард? Хочешь немного коньяка, чтобы согреться?

– Нет-нет, спасибо.

– Проходи в гостиную! Чаю выпьешь? Я попрошу мадам Аннет заварить, когда она спустится. Садись же, Бернард.

Бернард взглянул с некоторым беспокойством на Криса, то ли ожидая, что тот сядет первым, то ли по какой-то иной причине. Но вскоре Том убедился, что Бернард смотрит с беспокойством на все вокруг, включая даже пепельницу на кофейном столике.

Разговор не клеился. Бернарду, очевидно, хотелось поговорить с Томом наедине, а Крис, похоже, не осознавал этого, полагая, что его присутствие, наоборот, поможет разрядить обстановку, поскольку Бернард был явно не в себе. Он заикался, руки его тряслись.

– Я ни в коем случае не задержусь у тебя надолго, – заверил он Тома.

– Но не поедешь же ты обратно сегодня, в такую погоду! – рассмеялся Том. – За все три года, что живу здесь, ни разу не случалось такого ненастья. Самолет приземлился нормально?

Этого Бернард не помнил. На глаза ему попался его собственный “Человек в кресле” над камином, и он отвел взгляд.

Том подумал о кобальте фиолетовом на картине. Для него это словосочетание звучало теперь как название какого-то химического отравляющего вещества. Для Бернарда, наверное, тоже.

– Ты давно уже не видел “Красных стульев”, – сказал Том, вставая.

Картина висела позади Бернарда.

Бернард тоже поднялся и, обернувшись, прижался коленями к дивану и стал разглядывать картину. Усилия Тома были вознаграждены слабой, но искренней улыбкой, появившейся на лице Бернарда.

– Да, это прекрасно, – тихо сказал он.

– Вы художник? – спросил Крис.

– Да. – Бернард сел снова. – Но не такой хороший… как Дерватт.

Мадам Аннет спустилась по лестнице с какими-то полотенцами.

– Мадам Аннет, вы не приготовите нам чая? – попросил ее Том.

– Сию минуту, мсье Тоом.

– А вы можете сказать, – обратился Крис к Бернарду, – что делает художника хорошим – или плохим? Мне, например, кажется, что сейчас несколько художников пытаются писать так, как Дерватт. Я в данный момент не помню их имен – они не такие уж известные. Хотя нет, одно помню – Паркер Наннели. Вы его знаете? Но почему Дерватт выше них? Что его отличает?

Том попытался придумать свой ответ. Может быть, “оригинальность”? Слово “известность” также казалось ему не лишенным смысла. Но он ждал, что ответит Бернард.

– Его личность, – произнес Бернард с глубокой убежденностью. – Дерватт – это… Дерватт.

– Вы знакомы с ним?

Том поежился; его охватило сочувствие к Бернарду.

– Да, знаком, – кивнул Бернард. Он сцепил свои костлявые пальцы вокруг колена.

– И вы чувствуете силу его личности, когда встречаетесь с ним?

– Да, – ответил Бернард более твердо. Но разговор был, несомненно, мучителен для него. И в то же время его темные глаза, казалось, искали каких-то слов, которые надо было сказать.

– Я, возможно, задал неправомерный вопрос, – сказал Крис. – Личность большинства крупных художников, наверно, не проявляется в повседневной жизни, – они не тратят себя на это. На первый взгляд они кажутся совершенно обыкновенными людьми.

Подали чай.

– Ты не взял с собой чемодана, Бернард? – спросил Том. Его беспокоило, есть ли у Бернарда все необходимое.

– Нет, я не планировал поездку, мне это как-то неожиданно пришло в голову, – ответил Бернард.

– Но это не важно, – сказал Том, – у меня есть все, что может тебе понадобиться.

Он чувствовал, что Крис смотрит на них, очевидно, гадая, откуда они с Бернардом знают друг друга и насколько хорошо.

– Ты не голоден? – спросил он Бернарда. К чаю мадам Аннет подала только печенье. – Моя экономка обожает делать разные сэндвичи. Ее зовут мадам Аннет. Можешь попросить ее все, что захочешь.

– Нет, ничего не надо, спасибо. – Чашка Бернарда задребезжала, когда он поставил ее на блюдце.

Может быть, Джефф с Эдом настолько приучили Бернарда к успокоительным средствам, что ему и теперь требуется что-нибудь? После чая Том поднялся вместе с Бернардом наверх, чтобы показать ему его комнату.

– Ванную тебе придется делить с Крисом. Для этого надо пересечь коридор и пройти через спальню моей жены. – Том оставил дверь Элоизы открытой. – Элоиза сейчас в Греции… Надеюсь, ты сможешь здесь отдохнуть, – продолжил он, когда они вернулись в “маленькую спальню” Бернарда и Том закрыл дверь. – А что тебя так мучает? В чем проблема?

Бернард покачал головой.

– Просто я чувствую, что дошел до точки, вот и все. Выставка – это конец всему. Это была последняя выставка, в какой я участвовал; “Ванна” – последняя картина, какую я написал. Больше я не смогу ничего создать. А они пытаются… – ты знаешь – воскресить Дерватта.