Михаил Барщевский - Лед тронулся Страница 24

Поняв, что эффект достигнут, Вадим стал подробно живописать, как две компании в сотрудничестве открывают новые магазины. Потом налаживают собственное лицензированное производство мебели где-нибудь в Архангельске, начинают поставлять ее в Польшу и Чехословакию, благо дешевизна советских рабочих рук делает продукцию очень конкурентоспособной. Кооператоры „поплыли“. Скорник смотрела на Осипова, будто перед ней Акопян или Кио. Понимала, что ее и соседей-зрителей водят за нос, но как это делается, врубиться не могла.

Наконец, один из кооператоров вернулся на землю, и сто раз извинившись, что перебивает Вадима, поинтересовался, как дороги услуги его фирмы. Исключительно для того, чтобы понять, сколько же составят пятьдесят процентов от этой суммы.

— Мы же серьезные бизнесмены, нам нужно все посчитать!

— С несерьезными я бы так не разговаривал. И таких предложений не делал. Обычная ставка — двести долларов в час. Значит для вас — сто. — Задумавшись на несколько секунд, Вадим со вздохом добавил: — Ладно, для троих ваших деловых партнеров, по вашему выбору, на полгода мы даем такую же скидку!

— А можно для пяти? — очнулся второй одноклассник.

— „Хамите, парниша!“ — процитировала Лера Эллочку Людоедку и мило улыбнулась.

— Нет, пять дисконтных контрактов для нас нерентабельно, — серьезным тоном поправил партнершу Вадим.

— Ну, ладно. Я просто так спросил, — стушевался „парниша“.

Когда все детали и сроки были оговорены, а Скорник с Осиповым вышли на улицу, Лера спросила:

— Осипов, а давно ли у нас ставка не семьдесят долларов в час, а двести?

— Это эксклюзивные условия для пижонов. Плюс бизнес, где в зависимости от обстоятельств, пятьдесят процентов от семидесяти долларов могут быть и сто. Знаешь, есть геометрия Лобачевского. А это арифметика Осипова.

— Странно, а я думала, это называется просто жульничество. На уголовное мошенничество, конечно, не тянет, но все равно красиво. Осипов, сработаемся!

— Поскольку ты так высоко и тонко рценила мой талант, — этот клиент твой!

— А три их партнера?

— Мои.

— Осипов, ты — жлоб!

— Лучше я буду жлобом, чем сделаю тебя содержанкой! — Вадим подмигнул Лере. — Я прав, милая?

— Пошел в жопу, — ласково отозвалась светская дама.

За три дня до Нового года, когда Вадим принимал двоих солидных, по крайней мере на первый взгляд, клиентов, в офис влетела растрепанная Скорник. Нос ее, как и всегда, когда Лера сильно волновалась, покрывали капельки пота. Шуба — нараспашку. Волосы выбились из-под шапки, глаза вот-вот выпрыгнут йз орбит.

„ОБХСС“ решил Вадим и почувствовал, как сердце забилось с бешеной скоростью.

— Алычу дают!!! — дико завопила Лера, обводя комнату сумасшедшим взглядом. Таня вскочила со своего места и, подхватив эмоциональную высоту, заданную Лерой, отозвалась криком: „По скольку?“

— По три килограмма!

В доме Осиповых варенье из алычи никогда не варили. Поэтому понять причину ажиотажа, поднявшегося в офисе, Вадим никак не мог. Мало того, что Татьяна, выудив из своей сумочки две авоськи, ринулась за Лерой, так и Игорь Стольник, и дама, попивавшая на диване чай в ожидании беседы с Вадимом, все бросились за алычой. Добил Осипова один из его собеседников, до того упорно изображавший солидного бизнесмена, планирующего прикупить к уже имеющейся еще три лесопилки, и завалить Финляндию „кругляком“. Он поднялся, посмотрел на своего младшего партнера, процедил: „Продолжайте, я пойду пройдусь!“ и направился к вешалке. Но пальто надевать не стал, а выудил из левого кармана синтетическую авоську, способную растягиваться до „безразмерных размеров“ (так значилось в рекламе), и чинно направился вслед убежавшим юристам. Подходя кдвери, он откровенно ускорил шаг…

Вадим понял, что гонорар, который он собирался объявить этим клиентам, не катит. Надо снижать раз в пять. Иначе сорвутся. Если алычу этот „бизнесмен“ не может купить на рынке, значит, либо „пустой“, либо жмот. В обоих случаях хороших денег на нем не поимеешь.

Наступил Новый год. Встречали его всей семьей в новой квартире Осиповых. Владимир Ильич, к вящему удивлению Наталии Васильевны, все время застолья расспрашивал зятя — что, в конце-то концов, происходит? Вадим объяснял, как понимал сам. Михаил Леонидович посматривал на эту сцену не без гордости. За время, прошедшее с открытия фирмы, он уже начал привыкать к тому, что Вадим — авторитет для юристов. Но если всезнающий спецкор „Правды“ так внимательно относится к рассуждениям его сына о политике, значит, и для него Вадим — авторитет.

Илона Соломоновна тоже, разумеется, прислушивалась время от времени к разговору сына и его тестя. Но ее переполняли совершенно иные чувства. Страх. Вадим так откровенно осуждал действующую власть, ее растерянность, отсутствие понимания роли нарождающегося класса капиталистов, что ей становилось не по себе. Прожитая жизнь научила ее, что любой разговор о политике, правительстве, — сфера интересов КГБ. Она предпочла бы, чтобы мужчины говорили о футболе. Но в сегодняшнюю новогоднюю ночь всех интересовала только эта самая треклятая политика!

Наталия Васильевна демонстративно общалась с Машей и Леной, обсуждая, в основном, предстоящую поездку в США. Ее задевала ситуация, когда молодой, пусть и хорошо зарабатывающий, зять, словно гуру, вещал и вещал, а муж, которым она привыкла гордиться, только слушал и задавал вопросы.

Анна Яковлевна и Эльза Георгиевна между салатами, карбонатом, шейкой и „семужкой“ с увлечением обменивались воспоминаниями, где и когда каждая из них научилась готовить то или иное блюдо.

Однако, как только Вадим закончил длинную тираду, суть которой сводилась к тому, что правительству, наконец, надо выработать внятную стратегию развития экономики, слово взяла Эльза Георгиевна.

— Все это уже было. И я это помню. В канун Февральской революции, в семнадцатом. Все то же самое. Пусто на прилавках, сумбур в головах. Прожекты одних, возражения других. Купечество гуляет, лошадей шампанским поит. Было, все было.

— Да! Именно так! — вдруг поддержала ее Анна Яковлевна. — Именно тогда Ленин написал: „Верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому“. Он назвал это „революционной ситуацией“ и…

— И воспользовался ею! — сверкнув слезящимися от старости глазами, резко перебила бабушка Эльза. — Захватил власть, и вместо всех споров, как устроить жизнь лучше, просто всех ограбил!

— Как вы можете так говорить, Эльза Георгиевна?! — возмутилась Анна Яковлевна. — Ленин был великий тактик и стратег в одном лице. Он понимал, что нужно людям, а не только правящему классу. Он дал возможность рабочим и крестьянам начать жить нормальной жизнью. Он придумал ГОЭЛРО и осветил всю страну!

— А не он ли подписал Брестский мир? Не он ли выгнал из страны всю интеллигенцию? Писателей? Ученых?

— Да, Сикорский бы нам свой не помешал, — вдруг вставил слово Владимир Ильич. — Кстати, Бунин тоже.

Все присутствующие посмотрели на Лениного отца с большим осуждением. Так смотрят на шумного зрителя в зале, мешающего наслаждаться происходящим на сцене. Владимир Ильич сразу стушевался и промямлил:

— Это я так просто заметил.

Но бабушек вмешательство в их беседу представителя молодого поколения никак не смутило. Они просто не обратили на него внимания.

— Он сделал жизнь людей счастливой! Вспомните фильмы того времени. „Волга-Волга“, потом этот, как его… — Анна Яковлевна пыталась вспомнить название фильма с Мариной Ладыниной и Зельдиным. — Ну, этот, где песня „Если с ним подружился в Москве“. Про ВДНХ.

Эльза Георгиевна не пришла на помощь подруге. Наоборот, решила ее добить:

— О чем вы говорите, дорогая? А не тогда ли, когда на экранах шли эти шедевры, расстреляли вашего мужа? Не тогда ли посадили вас?

— Дорогая моя, — воспряла духом бабушка Аня, испытывавшая чувство неловкости за временный провал в памяти. — Вы прекрасно знаете, что это были ошибки. И именно партия Ленина реабилитировала и меня, и мужа.

— Только его почему-то посмертно.

— Неважно. Добро всегда торжествует с небольшим опозданием, — не сдавалась разошедшаяся старая большевичка.

— Ладно. Посмотрим, что сделает ваш Ельцин. Помяните мое слово, так же, как Ленин, захватит власть, заберет все у богатых и пообещает раздать бедным.

— И ничего удивительного, — не расслышав всех слов Эльзы, бодро продолжила Анна Яковлевна, — Ельцин воспитанник нашей партии. Он прекрасно знает труды Ленина. Он сам из народа и понимает, что народу нужно.

Все рассмеялись. А бабушки, растерянно оглядываясь, так и не поняли, что же смешного было в их споре. На всякий случай Анна Яковлевна произнесла свое коронное: „Ай, вы все дураки!“ А потом безмятежно вернулась к салату.