Анри Труайя - Палитра сатаны: рассказы Страница 24

Днем позже служители Юлиуша Зельдера явились, чтобы забрать портрет его дочери. Отличаясь бережливым темпераментом, законник не выказал удивления, что с него не запросили никакой платы. Юная и непосредственная Гризельда никогда более не появлялась во дворце. Полотно Арчимбольдо заняло почетное место в ее сундуках с приданым, ибо она собиралась выйти замуж за сына городского советника из Братиславы. По традиции именно Арчимбольдо было поручено распоряжаться всеми празднествами, сопутствовавшими этому бракосочетанию.

После краткого затишья, которое Витторио использовал, чтобы прибраться в мастерской, заказы на новые портреты опять посыпались, как просо из лопнувшего мешка. Люди, занимавшие самое завидное положение в окружении императора, повышая цены, оспаривали друг у друга честь быть осмеянными на мессировом полотне. Чем экстравагантнее их изображение претворялось в животно-растительный сюжет, тем больше было пищи для их самодовольства. Побуждаемый к вящему усердию среди всеобщего попустительства, Арчимбольдо проникся уверенностью, что одновременно достиг вершин мастерства и денежного достатка. Поневоле восторгаясь таким мощным и столь щедро оплаченным успехом, Витторио подмечал, что эйфорическая невоздержанность учителя входит в согласие со странным расслаблением нравственных устоев императора. После мимолетного приключения с Гризельдой Рудольф вошел в аппетит и стал подобным же манером спознаваться с другими женщинами, известными не слишком строгой добродетелью. Он коллекционировал любовниц; некоторые из них удостаивались привилегии провести во дворце несколько ночей, прежде чем быть отосланными под сень родного крова. Поскольку в голове у него возник легкий беспорядок, монарх не отваживался и пальцем пошевелить, не проконсультировавшись у знатоков хиромантии. Отвернувшись от политики, коей от его имени давно занимались младшие братья, он большую часть времени проводил за листанием книг по оккультным наукам, в беседах с духами умерших и в изучении взаимного расположения созвездий, желая проследить по ним линию собственной судьбы. Его страсть к мистике приобрела такие размеры, что он теперь приглашал ко двору всех заграничных астрологов, похвалы коим от кого-либо слышал. Вскоре в Прагу потянулись сведущие в потустороннем эксперты из Германии, Ирландии, Италии. Каждый строил гороскоп по своей методе и, когда дело шло о преобразовании свинца в золото, следовал собственной формуле. Нахлынувший поток конкурентов раздражал Арчимбольдо, видевшего в том угрозу своему первенству при дворе. Он опасался быть поставленным на равную ногу с не в меру самонадеянными гостями и трактовал их растущее соперничество как знак монаршей немилости. Однажды вечером после многих часов возни с портретом богатого торговца сукном Яна Бёме, который, по его суждению, оставался «слишком похожим и недостаточно растительноживотным», он поделился с Витторио своими тревогами. Воспитанник тотчас принялся его успокаивать, заверяя, что такой ученый, как он, не должен завидовать каким-то забредшим в Прагу шарлатанам.

— Я был бы того же мнения, если бы его величество умел соизмерять свою доверчивость с обстоятельствами, — вздохнул Арчимбольдо. — Однако с наивностью Рудольфа может сравниться только его любопытство. Он хочет знать все и обращается невесть к кому, чтобы получить разъяснения неизвестно о чем. У него кто последний с ним говорил, тот и прав. В его глазах я уже не единственное прибежище знания, чьи пророчества святы! А для того, кто, подобно мне, в свой час полновластно владел вниманием императора, делить его с кем бы то ни было — нестерпимо. Вот уже около одиннадцати лет я состою на службе у Рудольфа Второго. Для меня настало время уступить место другому. Я серьезно подумываю уехать из Праги.

Витторио с усилием глотнул воздух и, запинаясь, выдавил из себя:

— И куда же?

— Хочу вернуться в Милан. Думаю, так будет лучше, меня там оценят больше, чем здесь.

— Император откажется вас отпустить.

Арчимбольдо горько усмехнулся и пробурчал:

— Увы! Мне, напротив, кажется, что он очень легко примирится с нашим расставанием. Знаешь, сколько он платит чужестранным художникам и астрологам, которых набирает у меня за спиной?

— Нет.

— Этому страшилищу Морициусу, пообещавшему найти квадратуру круга и построить вечный двигатель, он отвалил, сдается мне, сто пятьдесят флоринов и столько же — тому французскому мазиле, которому поручил сделать портреты его любимой кобылы и двух псов.

— Ну не станете же вы сравнивать…

— Стану, дружок, стану! Рудольф больше не отличает добро от худа! Требуется серьезное потрясение, чтобы он очнулся, понял, куда идти. Да и мне нужна встряска, некий проблеск… — Говоря это, старый живописец устремил взор куда-то вдаль, словно ослепленный таинственным видением. Он улыбнулся невидимым призракам и наконец прошептал: — Мне кажется, надо пойти дальше, подняться еще выше, пора дать главное сражение. Мое открытие должно прогреметь не только здесь, о нем узнает весь свет!

— Какое открытие? — оживился Витторио, раздираемый между скепсисом и восхищением.

Лицо Арчимбольдо застыло, глаза погасли.

— Говорить о нем пока слишком рано, — устало проронил он, уклоняясь от пояснений. — Когда мой великий замысел созреет, я тебя в него посвящу!

На следующий день, поручив Витторио подмалевать вчерашний портрет, чтобы овощи, занимавшие место носа, подбородка и ушей суконщика Яна Бёме, выглядели более выпукло, он удалился, ибо захотел иметь, как он сам выразился, «углубленную беседу с его величеством».

Императорская аудиенция длилась двадцать минут. Когда Арчимбольдо возвратился, вид у него был разом и сконфуженный, и повеселевший.

— Он отказывается меня отпустить! — простонал мастер, обрушиваясь в кресло. — Утверждает, что нуждается во мне и как в живописце, и как в алхимике. Клянется, что у меня никогда не будет соперников в его сердце.

— Я же говорил вам, что вы ему необходимы! — вскричал Витторио. — В вас сосредоточено не только все знание государя, но и его сознание!

— Его величество — сама обходительность, — заметил Арчимбольдо. — Но какова доля искренности в его словах и сколько там обыкновенного светского политеса? Между нами говоря, Рудольф, должно быть, уверен, что я не всерьез решился его покинуть. Он думает, что с моей стороны здесь какой-то выверт либо уловка, только чтобы его припугнуть…

— А тут другое?

— Вот именно. Я действительно хочу бежать из этого города. Из страны. Вернее, я этого желал… Но с тех пор, как у меня возник тот великий проект, я склонен повременить и перед решительными действиями сполна воспользоваться оттяжкой!

И снова Витторио спросил его, каков тот «великий проект», но Арчимбольдо опять уклонился от ответа:

— Как-нибудь потом… Попозже… Надобно сперва хорошенько подумать…

Три дня Витторио томился в ожидании обещанных откровений. Этим временем он воспользовался для завершения портрета суконщика. Арчимбольдо, подправив работу и подписав, вручил ее восхищенному заказчику, каковой немедленно выложил на стол все, что за нее причиталось, до последней монетки. Ученик побуждал мастера тотчас перейти к следующему заказу, но тот, сославшись на потребность перевести дух между двумя творениями, уселся перед мольбертом у нетронутого холста; взгляд его странно затуманился, и он прошептал:

— Я никому еще об этом не говорил. Но с некоторых пор у меня в голове созрел замысел портрета иного рода. Он затмит все, что содеяно мною доселе. Я создам шедевр, который станет итогом и оправданием всему, что я совершил за свою жизнь.

— А кто послужит натурой для этого портрета? — снова попытал счастья в меру заинтригованный Витторио.

Мессир вскинул голову, устремил на питомца царственный взор геральдического орла и с расстановкой вымолвил:

— Христос!

Ошеломленный Витторио, подумав, что ослышался или чего-то недопонял, пролепетал, запинаясь:

— Но… чтобы писать его, вы… откажетесь от вашей обычной манеры?

— Ни в коем разе!

— Что же вы будете делать с овощами, фруктами, кухонной посудой, со всем тем, из чего так забавно складываются ваши обычные работы?

— Как и ранее, я снова пущу все это в ход.

— А вы не опасаетесь оскорбить чувства верующих, столь непочтительно изобразив Господа нашего?

— Меня волнует лишь мнение самого Всевышнего, а не придирки его верных слуг!

— Вы упоминали об этом замысле в беседе с его величеством?

— Нет, но вскорости думаю упомянуть.

Теряя голову при мысли о том, какой вулканический взрыв вызовет намерение учителя, Витторио робко прошептал:

— Мессир, подождите хоть немного… Подумайте…

— О чем?

— О возможных последствиях… О скандале…