Владимир Войнович - Малиновый пеликан Страница 25

Между прочим, большевики смеялись над темными крестьянами, среди которых ходил слух, что советская власть собирается объявить жен общими. Большевики говорили, что такие представления внушают людям вульгаризаторы марксизма, который ничего подобного не предполагает. А на самом деле марксизм, во всяком случае в лице Энгельса, был изначально вульгарным и именно это предполагал. Энгельс в каком-то своем сочинении писал (передаю не дословно, но как мне помнится и близко по смыслу), что в буржуазном обществе жены и так давно общие, но буржуи, в большинстве своем лицемеры и ханжи, не желают признавать очевидного. Так вот в обществе будущего, свободном от лицемерия и ханжества, доступ всех мужчин ко всем женам будет признан естественным и законным.

Половой инстинкт толкает людей на агрессию, преступления и войны. Положительной характеристикой мужчины считается понятие «мужик с яйцами», но некоторым эти придатки усложняют жизнь. И если бы только им самим. Не зря придумана кастрация для неспособных справляться со своей похотью половых маньяков. Хорошо бы той же процедуре подвергать склонных к тирании и наиболее воинственных политиков, вождей и полководцев. Больших войн можно было бы избежать, охолостив правителей вроде Наполеона, Гитлера, Сталина. Может быть, даже вообще всех претендентов на высший пост следует подвергать этой процедуре превентивно, при вступлении в должность.

Кстати, о Сталине. Меня часто спрашивают, чем можно объяснить неугасимую любовь нашего истерзанного народа к этому массовому чикатиле, тридцать лет державшему страну в зле, нищете, рабстве и страхе. Незнанием? Мало о нем сказано и написано? Достаточно для того, чтобы мало-мальски грамотный и сколько-нибудь интересующийся нашей недалекой историей и о чем-то думающий человек прочел, содрогнулся от ужаса и проклял этого врага человечества.

– А все-таки, – говорит Зинуля, – при Сталине был порядок. Вы со мной согласны?

– Угу, – отвечаю я и опять впадаю в дремоту.

Зинуля меня растормошила в очередной раз:

– Петр Ильич, проснитесь!

Я говорю:

– Что? Опять что-нибудь захватили?

– Да что вы все «захватили, захватили». Ничего не захватили.

– А если не захватили, зачем меня будить? Вы же медик и должны знать, что прерывание сна очень вредно для организма.

– Ну, извините, я бы ни за что не стала, но тут такое дело, такое дело…

– Да какое может быть дело важнее спокойного сна?

– К сожалению, может быть. Вы знаете, что, пока вы спали, у нас Перлигос пропал?

– Чего? – говорю. – Пропал? И это что, очень важно?

– А по-вашему, Перлигос пропал, это не важно?

– Ну, важно, важно, – говорю я, протирая глаза, – но не настолько же, чтоб будить старого и нездорового человека? Или вы хотите, чтобы я его искал?

– Да его без вас уже две недели ищут, найти не могут. Две недели он совет безопасности не собирает, внезапные проверки боеготовности вооруженных сил не проводит, с птицами не летает, в телевизоре не появляется, а вы все спите.

Тут я проснулся, кажется, окончательно.

– Две недели его нет в телевизоре? А что ж тогда они показывают?

– Показывают его, но не так часто. И только в консервах.

Я посмотрел на Зинулю так, что она перепугалась и стала мне торопливо объяснять, что консервы – это не то, что я подумал. Эти ничего общего со свиной тушенкой или бычками в томате, это записанные на диск старые кадры, которые телевизионщики пытаются выдать за новые. Например, не далее как вчера выдавали за свежее интервью старое, которое брали три года назад, в котором он, еще вполне волосатый, говорил, что Крым не наш и никаких видов мы на него не имеем.

Наконец-то я всю информацию усвоил, пережевал, проглотил и говорю:

– Ну хорошо, я понял, что Перлигос пропал. И что? И какие еще признаки его неприсутствия?

– Пробок нет, – обернулся Паша. – С тех пор как пропал, так ехай хоть туды, хоть сюды, все дороги свободны.

– Так это же хорошо, – говорю я и нарываюсь на возражение.

– Кому хорошо, кому не очень, – вздыхает Паша. – У меня, если пробок нет, нет левого заработка. Без пробок любой частник вас довезет вовремя хоть до Шереметьева, хоть до Домодедова.

Вот что значит предприимчивый человек! Что для других неудобство, то для него прибыль. Так я подумал и вновь погрузился в сон.

Haus der Dummen, или Дом дураков

Не помню, сколько минут, часов, дней или недель проспал я на этот раз, но, как мне потом рассказали, почти все это время Перлигос отсутствовал, а журналисты, политологи и политтехнологи из «пятой колонны» пытались понять, что бы это значило, оппозиция высказывала всякие соблазнительные для нее надежды, и девяносто процентов народа беспокоились, как же они будут жить, если его отсутствие окажется бесконечным. Проснувшись на короткое время, я тоже немного поволновался, но, поразмыслив, решил, что тревожиться слишком не стоит, все идет своим чередом. Магазины работают, поезда ходят, самолеты летают, куры несутся, и коровы доятся. Я успокоился и снова заснул, и попал, представьте себе, в Берлин. Иду по улицам, знакомые названия: Курфюрстендам, Тиргартенштрассе, Фридрихштрассе, Александерплац, и вдруг вижу вывеска: Haus der Dummen. Я удивился. Я думал, что их парламент называется рейхстаг, а он, оказывается, называется почти так же, как наша Дума. Я немного поднапрягся, перебрал в уме знакомые мне слова немецкого языка, вспомнил, что в немецком есть слово думкопф, что означает глупая голова или дурак, а «думме» просто дурак и никакого второго значения не имеет. Слово «хауз» я знал еще с детства. Сложив эти два слова вместе, я легко догадался, что это здание называется Дом дураков. Разжигаемый любопытством, я поднялся по высоким ступеням, прошел через широкий вестибюль и оказался в просторном зале, круглом, как в цирке, с рядами во много ярусов, спускавшимися к площадке, освещенной прожекторами, светившими со всех сторон и освещавшими небольшую группу людей обоего пола в хороших костюмах, но с собачьими головами. Они стояли, собравшись в круг, и громко лаяли друг на друга. Прислушавшись, я с удивлением обнаружил, что довольно неплохо понимаю собачий язык и что, как я понял, они лают не то чтобы друг на друга, но как бы в сторону друг друга, и все лающие согласны со всем, что лает каждый из них. Из того, что они вылаивали, я понял, что некоторое время тому назад они проиграли какую-то войну, были поставлены на колени и стояли долго, но устали и постепенно поднялись во весь рост. Разогнув колени, они испытали страшную обиду против мира, который их победил и унизил. Они это терпели долго, но больше терпеть не намерены. Они послали маленьких зеленых человечков в Калининградскую область, мотивируя это тем, что это исконная их территория, и без единого выстрела, немедленно эту территорию захватили, потому что калининградцы оказались к этому совершенно неподготовлены. У них там было много «Искандеров» (не писателей, а ракет), но они были созданы для уничтожения больших целей, а против маленьких человечков оказались бессильны. Маленькие же человечки захватили всю Калининградскую область со всеми бывшими там «Искандерами», со всеми писателями и людьми прочих профессий, провели референдум. Сто один процент жителей, включая успевших набежать из других областей через Литву или Польшу, единогласно проголосовали за немедленное включение Калининградской области в состав ФРГ. А кому не удалось перебежать, сперва опешили от такой наглости, а потом стали вопить на весь мир, что присоединение области – это на самом деле аннексия и грубейшее нарушение чего-то. Они сравнивали фрау Канцлерин с Гитлером, пририсовывали ей гитлеровские усы и вспоминали вторжение немцев в Судеты и аншлюс Австрии. На что германские пропагандисты заявили, что вообще никаких русских нет, что на самом деле русские – это вообще не народ, а искусственно созданная популяция. В действительности русские, украинцы, белорусы – это все немцы, только говорят на другом языке. Не могу сказать, что я этим речам особенно удивился. Что-то похожее я слышал раньше. Не удивился бреду горячечной больной, заявившей, что мы ни в коем случае не должны отдавать наших немецких сирот на усыновление русским, потому что русские, это же всем известно, люди невежественные, не признают однополых браков, с детишками нашими немного поиграют, позабавятся и пустят на запчасти, которые нам и самим нужны. Затем последовала длинная речь госпожи Зоммервайцен, из которой я понял только, что речь идет о госпоже Канцлерин, которая всегда правильно говорит, тонко замечает, мудро рассуждает, четко объясняет, решительно действует и потому является наиболее уважаемым политиком во всем мире и во всей истории человечества. За ней слово берет господин Рибхаммер, внук Риббентропа и Молотова, который заверяет собравшихся, что мы наш братский русскофашистский народ в обиду не дадим, и если надо его уничтожить, сделаем это для его же пользы своими силами. Дискуссию развивает Хаммертроп, внук Молотова и Риббентропа, превратившийся вдруг во Владика Коктейлева, рядом с которым, справа и слева, выстроились другие надменные потомки известной подлостью прославленных отцов, а также из простолюдинов Вовик Индюшкин, Антон Железякин, Семирамида Озимая, Лев Достоевский, Вольф Поносов и, перебивая друг друга, хором заговорили по-русски. Владик сказал, что на самом деле никакой Укропии никогда не было, как не было никакого отдельного укропского языка, а тот, который есть, выдумали австрийцы, которых, если подумать, тоже нет. Поэтому мы не только территорию освободим, но и дадим им возможность наконец-то говорить на родной нашенской мове, которой они не знают. А если что, подхватил Вольф Вольдемарович, не будем лицемерить и наконец признаем очевидный факт, что не только укропы, но и гренки, и даты, и, само собой, пруссаки, а также все другие народы, живущие вокруг нас, вдали от нас и поблизости, на самом деле русские, которые страдают от геноцида. Мы их освободим, и НАТО не посмеет нам мешать, потому что у нас есть ядерное оружие.