Тереза Тур - Выбрать свободное небо Страница 25

Она шла и улыбалась — спокойная, свободная, счастливая. И только дома поняла, что плакала всю дорогу…

Глава двадцать вторая

Владимир очень ждал этой встречи. Он хотел посмотреть Терезе в глаза. Вызвать смущение, еще лучше — неловкость, а в идеале — заставить ее сожалеть. И самое главное, самому понять, почему все так произошло. Может быть, именно этого ему не хватает, чтобы опять жить спокойно, а не назло ей…

Два дня назад в Питере, когда он выходил из ресторана с очередной девушкой, ему померещилась Тереза. Владимир так отчетливо видел ее, наблюдающую за ним из тумана, что ему стало не по себе. Еще больше его огорчила собственная реакция: он обрушил на бедную девушку, с которой познакомился накануне, такую волну нежности и страсти, что бедняжка и правда подумала, что это — любовь с первого взгляда… А он устраивал представление женщине, которой даже не было рядом. Которая ему лишь померещилась.

С этим надо было срочно что-то делать. Эту болезнь надо было лечить. Эту привязанность надо было истреблять. К сожалению, ее не удалось изничтожить с помощью мимолетных, быстротечных связей. Значит, надо придумать что-то еще. Пока он дозрел до мысли, что замечательно было бы довести Терезу до публичного скандала и посмотреть на нее — жалкую, неистово кричащую, в слезах… и на этом успокоиться.

Владимир приехал в Москву на пресс-конференцию, посвященную новому сериалу. Собирался излишне тщательно. Однако прибыл туда раньше времени, чего с ним давненько не происходило. Обычно он входил буквально на двенадцатом ударе часов — в этом был определенный шик.

В дверях Зубов столкнулся со Степой — вот кто всегда появлялся раньше всех, чтобы еще раз все просчитать, предусмотреть, проконтролировать.

— Здравствуй, дорогой мой! — поприветствовал директор по развитию медиахолдинга. — Здравствуй, самый мой дорогой актер!

Степан изучающе, любовно осмотрел Владимира, словно самую дорогую и породистую лошадь своей конюшни.

— И тебе доброго дня, Степа, — бодро поздоровался Зубов.

— Как-то ты необычайно рано, — с подозрением протянуло начальство, которое любило знать привычки и планы своих сотрудников. Не всех, конечно, а тех, в кого были вложены такие неслабые деньги.

— И пробок не попалось, — широко улыбнулся Владимир, — и перед высоким начальством решил прогнуться.

— Вот это правильно! — решил ему поверить Степан. — «Высокое начальство» прогибы любит и ценит… Так что это завсегда полезно. А пойдем-ка, друг Владимир, что-нибудь сожрем! А то я бегал-бегал… и все без обеда. А это, сам понимаешь, не полезно!

Владимир пожал плечами, выразил лицом легкое сочувствие и покорность судьбе.

— Все-таки ты, друг Владимир, крупный план держать умеешь лучше всех, — внимательно посмотрел на него начальник. — И эстетично получается, и мысль транслируешь. Именно ту, которую на данный момент хочешь донести до зрителя. А это замечательно! Так что пошли, будешь мне рассказывать, что там со Сталинградом.

— Наш Сталинград, Степа, наш! — на этот раз искренне улыбнулся Владимир.

— Ну, вот и хорошо. А теперь подробности. Расскажи мне, как ты ощущаешь себя в роли режиссера? Не жалеешь, что в фильме себе никакой роли не оставил?

И пообедать они пообедали, и беседы пробеседовали. Потом к ним присоединился режиссер сериала. Влетела прекрасной бабочкой актриса, исполняющая главную роль. Расцеловалась со всеми, наговорила разом комплиментов всем. Особенно досталось Владимиру. Кажется, коллега решила, что для имиджа им обоим или себе лично для души — кто ее поймет? — будет полезно завести интрижку с партнером по сериалу. Вот она и старалась… Владимир раздумывал и дразнил. Кадры их личной жизни и страстной любви в сериале получались превосходными.

Терезы все не было. Странно, она же никогда не опаздывала. Мысль о том, что придется извиняться за задержку — не переносила, поэтому приходила раньше всех. Владимир забеспокоился — не случилось ли чего. Тут распахнулась дверь, и Тереза проскользнула в зал.

Владимир выдохнул. От разочарования. Не было ни высоченных каблуков, ни распущенных локонами волос, летящих за спиной, ни стремительности, резкости движений. Когда она проходила мимо, он не ощутил легкого аромата горьких трав, всегда ее сопровождавшего… Этого не было. Ничего не было.

Была лишь симпатичная, но какая-то усталая женщина. Ни следа косметики, чуть опухшие веки. Простая белая блузочка, черные брючки. Волосы, стянутые на затылке узлом. Никаких украшений. Туфли на небольшом устойчивом каблуке. Заурядность. Она бы еще кеды натянула…

Владимир почувствовал огромное облегчение: этой женщины он не знал. И не хотел знать. Значит и та, другая, в которую он влюбился весной, всего лишь померещилась ему? Померещилась, чтобы исчезнуть по пути из весны в лето.

Теперь его все устраивало и радовало: и пресс-конференция, и журналисты, и даже партнерша, изо всех сил намекавшая, какой у них страстный роман. Он блестяще отвечал на каверзные вопросы, неотразимо улыбался в ответ на язвительность. Он избавился от болезненного наваждения: ведь женщины, которую он полюбил, попросту не существовало.

И все было хорошо, пока Тереза не стала говорить. Кто-то из журналистов задал прямой вопрос ей, сценаристу.

— Как вы думаете, — спросили у нее, — что необходимо сделать, чтобы любовные истории несли что-то доброе, светлое, вдохновляющее? Чтобы они не развращали зрителя. Чтобы меньше было тупости и жестокости?

— Я могу лишь говорить о себе, — раздался спокойный благожелательный голос, и Владимир замер. — Я считаю, что нужно тщательно работать над каждым сценарием вне зависимости от того, любовная это история или что-то «великое». Нужно понимать, о чем ты пишешь, прорабатывать характеры, детали, речь героев. Стараться, чтобы получилось безукоризненно.

— И вы выдвигаете такие высокие требования к себе, даже когда пишете сценарии для «мыла»?

— Наверное, это вопрос самоуважения. А может быть, все дело в удовольствии — ведь я занимаюсь тем, что приносит мне радость. И потом, я не пишу сценарии «мыла». Я пишу сценарии любовных историй, а это совсем другое.

Владимир слушал и закипал. Нет, к сожалению, ему ничего не померещилось. И эта женщина, пусть даже надевшая маску заурядности, все равно была та самая Тереза.

Защемило сердце. Пришли воспоминания и злость. Он огляделся, поймал взгляд Терезы и вдруг понял, что она тоже думает о нем и об их общем прошлом. Только ее это все не терзает, не мучает, а наполняет умиротворением — как память о чем-то хорошем, но, увы, безвозвратно ушедшем. И Зубов решительно бросился в омут воспоминаний, словно в объятия этой непонятной женщины…

Четыре месяца назад, в мае, они были в этом же самом здании. Только этаж был другой…

Тогда Степан решил устроить грандиозную вечеринку, посвященную окончанию сезона, который оказался для компании весьма успешным. Действительно, медиахолдинг заработал неприличную по временам кризиса кучу денег, положение Степана в компании упрочилось, а конкуренты кусали локти.

Владимир как раз вырвался с питерских съемок сериала в Волгоград на очередные согласования с местным начальством. От постоянных перелетов у него уже начинала кружиться голова. Жизнь снова понеслась кубарем, а он лишь пытался очутиться в трех местах одновременно.

Так что приказ бросить все и прибыть в Москву на грандиозное празднование Зубов воспринял без особого восторга. А в ответ на свои возражения получил еще и отповедь от Степана Сергеевича: «Ты в качестве одного из главных блюд на нашем празднике жизни. Вот и будь добр… И вообще мои мероприятия — это одно из составляющих твоей работы!»… Владимир поморщился, вспоминая этот разговор и другой, последовавший за ним. Разговор с Терезой, когда они разругались. И почему он заговорил с ней так недопустимо, сорвал на ней раздражение?

Четыре месяца назад… Это был май? Да, май…

Тереза тоже размышляла о прошлом, и ее не было сейчас здесь, на пресс-конференции. Ее вообще не было в этом сентябре, в этой осени. Она тоже оказалась в прошлом, в их весне. Там в ее жизни был Владимир. Был его совершенно нелепый телефонный звонок из Волгограда, когда она собиралась в Москву, раздраженная тем, что ее отрывают от любимых сценариев.

— Будь любезна, — раздался в трубке его надменный и желчный, словно незнакомый голос, — организуй, чтобы в Шереметьево завтра в десять утра подогнали мою машину. С нанятым шофером. Кроме того, будь добра, проследи, чтобы мой черный костюм — он висит в шкафу крайним слева, — отнесли все-таки в химчистку. Скоро важное мероприятие у Степана.

Тереза обомлела. Она была в Питере, еще не успела выехать в Москву. И к тому же у нее не было ключей от его квартиры… А даже если бы и были — что это за барственные распоряжения? Что за обращение, словно к своей прислуге?…