Ирина Муравьева - Любовь фрау Клейст Страница 25

Она не произнесла ни слова так же, как и он, только выпростала из-под одеяла руки, притиснула его к себе, и ни одной, самой слабой полоски посеребренного луною воздуха не осталось между ними.

3 февраля Вера Ольшанская — Даше Симоновой

Вчера мне приснилось, будто я от страха потерять Гришу начинаю изображать большую дружбу с этой его беременной, и она мою дружбу принимает, потому что ей тоже так выгодно. Короче: живем все втроем. Кажется, что-то подобное снилось Анне Карениной.

Только собралась ехать в больницу, позвонила медсестра и сказала, что у Гриши всю ночь была высокая температура, рвота и они боятся, не попала ли инфекция, так что его сейчас опять повезут на анализы и я могу не торопиться: раньше чем через час-полтора он не вернется. Опять у меня ноги подкосились. В метро плакала, ничего не могла с собой поделать, — стыдно, что люди смотрели.

Поднялась в палату. Гриши не было, но рядом с его пустой кроватью сидела беременная. Сон в руку! Стою, глотаю воздух.

— Если хотите, — говорит она, — я могу уйти, подождать в коридоре.

Мне пришло в голову, что мы обе смотрим друг на друга не так, как на нас смотрят другие люди, и видим друг друга не так, как нас видят они. Ведь вот, например, когда птицы или насекомые смотрят на дерево, они видят не то, что видим мы, когда смотрим на то же самое дерево. Так и здесь: все, что я вижу в ней, может быть, так же мало соответствует реальности, как и то, что во мне видит она. Я ведь даже не знаю, какими словами мы должны с ней разговаривать. Нет таких слов.

— Оставайтесь, — сказала я.

И сразу ушла, спустилась на этаж ниже, села на стул между лестничными пролетами. Просидела так минут сорок, без единой мысли, потом поднялась обратно в палату, куда только что привезли Гришу. Ее уже не было. Может быть, это он попросил ее уйти — не знаю.

Если бы он не был таким слабым и измученным, насколько мне было бы легче! Повязку с его головы давно сняли, но запах сухой крови все еще накатывает на меня, как только я к нему наклоняюсь.

— Ну, как ты? — спросила я.

Он покачал головой и поморщился.

— Ты, наверное, подхватил вирус. Поэтому они посадили тебя на антибиотики.

— Неважно, — сказал он. — Не в этом дело.

— Не в этом? А в чем?

— Вдруг я идиотом останусь?

— Не останешься.

— Откуда ты знаешь?

— Другие же не остаются.

— Ну, это кто как. Мне нужно сказать тебе… вот что. Дай я объясню.

Я поняла, что он хочет наконец-то поговорить, и мне стало страшно.

— Не надо! Я все равно сразу уеду, как только ты встанешь! Не буду ведь я…

Он меня перебил:

— Постой! Ты думаешь, это случайность, что все так вот вышло? Ты же меня вялила, как рыбу! Знаешь, берут рыбеху, продевают нитку ей через глаза и подвешивают на солнце? Но я тебя очень любил. Я тебя и любил, и ненавидел. А ненавидел, потому что ты всегда была сильной, а я всегда был сопляком.

Я стала было подниматься со стула, но ноги так задрожали, что встать не смогла, опустилась обратно.

— Ты все в нашей жизни решала. «Поедем туда? Нет, поедем туда». «Давай купим это? Нет, лучше вот это». Ты очень похожа на свою мать! Такая же властная. — Он начал дрожать. — Но я бы все равно не ушел от тебя, если бы ты не заболела…

— При чем здесь все это?

— Я испугался, что ты умрешь. Ведь они ничего не знают. — Я поняла, что он говорит про врачей. — Они берут какого-то среднего человека, которого никто и в глаза не видел, и строят свои прогнозы. А я испугался, что ты не выкарабкаешься. Каждый раз, когда тебя запихивали в эту трубу на просвечивание, я боялся, что у тебя найдут метастазы. Я все время жил в страхе. Наша жизнь и без того не была слишком радостной, а тут…

— Ты что, обвиняешь меня в том, что я заболела?

— Да не обвиняю я тебя ни в чем! Я пытаюсь тебе объяснить! Я был как какой-то птенец, который не знает, что ему делать со своими крыльями. Они выросли, а он не умеет ими пользоваться. Так и я. Мне жить хотелось, а я разучился это делать. Я только сидел в темноте и дрожал.

— Пока не нашел себе средство от страха?

Он дернулся.

— Я ничего не искал. — Он вдруг схватил меня за руку. — Дай мне попить, язык пересох.

Я дала ему попить.

— Я не прошу у тебя прощения.

— Почему? — от души удивилась я.

— А в этих делах нет виноватых.

Тут я разрыдалась. Он перебирал мои пальцы, как это делал всегда, когда мы, например, смотрели вместе телевизор или шли куда-то, взявшись за руки.

Господи, почему она так ужасно пахнет, эта его голова!

— У тебя есть женщина, — рыдала я, — ну, и к черту! Поправляйся, выходи из больницы и строй свою жизнь, как ты хочешь, а я улетаю! И к черту тебя, слышишь? К черту!

На этом разговор и закончился. Когда я через час собралась уходить, уже покормив его, он сказал:

— Но ты ведь меня не оставишь? Ведь не улетишь ты сейчас, когда я…

Смотрю: он опять весь дрожит.

Любовь фрау Клейст

В воскресенье, после сильного, темного дождя, смывшего снег, который выпал в пятницу ночью, фрау Клейст подошла к окну как раз в ту минуту, когда они садились в машину. Наверное, в гости собрались.

У фрау Клейст звонко дрогнуло сердце: эта красотка была у нее в руках, и в любую минуту можно сделать так, что ничего не останется от ее надменного вида и громкого, пышного смеха, который донесся до слуха фрау Клейст, когда машина уже отъехала, как будто Полина выбросила свой смех из окна, как скомканную фальгу, в которую заворачивают букеты!

Осталось немного: найти подходящий момент и сказать Алексею о найденном бланке. Фрау Клейст удалось все же выяснить, на чем специализируется загадочная лаборатория: в ней проверяют кровь на СПИД. Любой человек может зайти, заплатить пятьдесят евро и узнать свою судьбу.

Так вот оно что, моя прелесть! Как же это ты не уничтожила столь важный документ, а просто засунула в книжку? И вот ты попалась, как бабочка в сетку. Сейчас захрустишь под булавкой: «хррсст-хррсст— хррсст!»

Фрау Клейст была сильно возбуждена. Квартиранты уехали на весь вечер. Детей увезли, значит, это надолго. Она почувствовала, что не в состоянии сидеть дома и ждать. Сейчас только восемь. Фрау Клейст взяла зонтик, надела пальто и вышла на улицу.

В маленьком угловом кафе, в которое она изредка заходила выпить кофе и съесть пирожное, собирались обычно одни и те же люди. Любое новое лицо обращало на себя внимание. Сейчас этим новым лицом был очень высокий и очень худой, аккуратно одетый человек, сильно напоминающий умного старого кота. Красновато-рыжие усы у него были яркими, светло-позолоченными на кончиках.

Увидев вошедшую, незнакомец приподнялся.

— Давно вас не видно, — негромким, немного слащавым голосом сказал он, обращаясь к ней. — Дела задерживали?

Фрау Клейст молча вскинула брови. Откуда он взялся?

— Знаете ли вы, — продолжал он, — какой вопрос задал Фауст Мефистофелю, когда впервые увидел Гретхен?

Фрау Клейст удивленно попятилась.

— Не бойтесь. Он только спросил: «Ей уже исполнилось четырнадцать?»

— А что Мефистофель?

— А что — Мефистофель? Назвал его старым развратником.

Фрау Клейст через силу улыбнулась.

— Итак. Вы меня не узнали?

Она вздрогнула всем своим напрягшимся телом:

— Я — вас? А мы разве знакомы?

— О да. Я работал стажером у доктора Крюсманна. А доктор Крюсманн работал в клинике доктора Штайна, к которому вы обращались. И мы с вами очень и очень знакомы.

Фрау Клейст густо покраснела. Горячие искры неприятно, с болью, высыпались из левого глаза, когда она попробовала остановить свои зрачки на его светлом, в узенькую полоску, галстуке.

— Вы что, всех запомнили? — спросила она.

— Почти. Но уж вас-то особенно. — Он осторожно отпил глоток кофе. — Да, вас я запомнил особенно. Такая красивая женщина. А сколько прошло, кстати, лет? Подождите… Сегодня какое? Декабрь. Десятое, верно? Ну, значит, почти тридцать семь. Беспощадное время!

Фрау Клейст не знала, чем на это ответить.

— Да, — спокойно и задумчиво продолжал странный собеседник, — иногда я думаю, что Еве лучше было бы возвратиться обратно в ребро. Оно постепенно обросло бы плотью, и ничего бы этого не было. Ни войн, ни убийств. И сад бы все цвел себе, все бы цвел… А так… Вы подумайте сами: война только кончилась. Люди гниют. В земле, в нашей старой и доброй землице… Мне кажется, что, будь я женщиной, буквально бы лег под любого, чтоб только родить!

Он сердито пригладил свои позолоченные усы. Фрау Клейст сидела неподвижно.