Пауло Коэльо - Вероника решает умереть Страница 25

К Эдуарду приблизился новый пациент. Должно быть, он еще ни с кем не успел познакомиться.

– Бог наказал человечество, – сказал тот. – Наказал чумой. А я видел Его во снах. Он велел мне спасти Словению.

Эдуард пошел от него прочь, а этот мужчина кричал:

– По-вашему, я сумасшедший? Тогда почитайте Евангелие! Бог послал в мир Своего Сына, и Сын Божий возвращается снова!

Но Эдуард больше его не слышал. Он смотрел на горы за окном и спрашивал себя, что с ним происходит. Почему ему захотелось выйти отсюда, если он наконец обрел покой, которого так искал? К чему рисковать, снова позорить родителей, если все семейные проблемы уже решены? Он начал волноваться, ходить из стороны в сторону, ожидая, что Мари нарушит свое молчание и они смогут поговорить. Но она казалась далекой как никогда.

Он знал, как бежать из Виллете: какой неприступной ни казалась охрана, лазеек было немало. Просто у оказавшихся внутри не возникало особого желания отсюда выходить. С западной стороны была стена, взобраться на которую не составляло большого труда, поскольку в ней было множество трещин. Человек, решивший перебраться через нее, сразу оказался бы в поле, а через пять минут, идя в северном направлении, добрался бы до шоссе, ведущего в Хорватию. Война уже закончилась, братья снова стали братьями, границы уже охранялись не столь тщательно, как раньше. Немного везения – и через шесть часов можно оказаться уже в Белграде.

Эдуард уже несколько раз попадал на это шоссе, но всякий раз решал вернуться, поскольку еще не получил знака, чтобы двигаться дальше. Теперь все было по-другому: этот знак появился, им была зеленоглазая девушка с каштановыми волосами и взволнованным видом человека, который боится потерять свою решимость.

Эдуард решил дойти прямо до стены, перебраться через нее и больше никогда не возвращаться в Словению. Но девушка спала, он должен был хотя бы попрощаться с ней.

Когда после «солнечных ванн» члены Братства собрались в холле, Эдуард подошел к ним.

– Что здесь делает этот сумасшедший? – спросил самый старший.

– Перестаньте, – сказала Мари. – Мы тоже сумасшедшие.

Все рассмеялись и заговорили о вчерашней беседе. Вопрос был такой: действительно ли суфийская медитация в состоянии изменить мир? Прозвучали теории, предложения, поправки, противоположные мнения, критические высказывания в адрес лектора, способы усовершенствовать то, что было испытано веками.

Эдуарда просто тошнило от подобных дискуссий. Эти люди замыкались в психиатрической больнице и спасали мир, ничем не рискуя, поскольку знали: там, снаружи, все будут называть их смешными, несмотря на то, что идеи у них весьма конкретные. Каждый из этих людей имел свою особую теорию относительно всего и был убежден, что его истина – это единственное, что имеет значение. Они проводили дни, ночи, недели, годы в разговорах, так и не приняв единственной истины, стоящей за любой идеей: хороша она или плоха, но реальна она лишь тогда, когда ее стараются осуществить на практике.

Что такое суфийская медитация? Что такое Бог? Что такое спасение, если мир действительно необходимо спасать? Ничто. Если бы каждый и здесь, и снаружи жил своей жизнью и позволил так же поступать другим. Бог был бы в каждом мгновении, в каждом горчичном зерне, в клочке облака, которое возникает и тут же растворяется. Бог здесь, однако эти люди считали, что необходимо продолжать поиск, поскольку казалось слишком просто принять жизнь как акт веры.

Он вспомнил такое простое и легкое упражнение, которому, как он слышал, обучал суфийский учитель, пока он ожидал Веронику у пианино: смотреть на розу. Разве нужно что-нибудь еще?

Но, даже пережив опыт глубокой медитации, подойдя так близко к райским видениям, эти люди еще что-то обсуждали, аргументировали, критиковали, строили теории.

Он наконец поймал взгляд Мари. Она отвела глаза, но Эдуард был полон решимости немедленно покончить с таким положением. Он подошел к ней и взял ее за руку.

– Прекрати, Эдуард.

Он мог сказать: «Пойдем со мной». Но ему не хотелось делать этого на виду у всех окружающих, которых бы удивила твердость его голоса. Поэтому он предпочел стать на колени с молящим взглядом.

Мужчины и женщины рассмеялись.

– Ты стала для него святой, Мари, – прокомментировал кто-то. – Он был на вчерашней медитации.

Но годы безмолвия научили Эдуарда говорить глазами. В них он умел вложить всю свою энергию. Точно так же как он был абсолютно уверен, что Вероника ощутила его нежность, его любовь, он знал, что Мари поймет его отчаяние, ведь она была так нужна ему.

Еще некоторое время она была в нерешительности. Затем заставила его подняться и взяла за руку.

– Давай пройдемся, – сказала она. – Ты нервничаешь.

И они снова вышли в сад. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы их разговор никто не подслушал, Эдуард заговорил.

– Здесь, в Виллете, я уже не первый год, – сказал он. – Я больше не позорю родителей, отбросил в сторону самолюбие, но райские видения остались.

– Я знаю, – ответила Мари. – Мы уже не раз об этом говорили. И еще я знаю, к чему ты ведешь: пора уходить.

Эдуард посмотрел на небо. Неужели она чувствует то же самое?

– А все из-за девушки, – продолжала Мари. – Мы уже видели, сколько людей здесь умирают, всегда в неожиданный момент, и в основном после того, как жизнь им стала в тягость. Но впервые такое происходит с молодой, красивой, здоровой девушкой, которой только жить и жить. Вероника – единственный человек, которому не хотелось бы оставаться в Виллете. В таком случае – зададимся вопросом: а что же мы? Что мы здесь ищем?

Он кивнул.

– Так вот, вчера ночью я тоже спросила себя, что я делаю в этом санатории. И решила, что куда интереснее было бы сходить на площадь, на Три Моста, на рынок, который напротив театра, купить яблок, поболтать о погоде. Конечно, снова свалились бы на плечи забытые хлопоты, а это и счета к оплате, и трудности с соседями, и ироничные взгляды тех, кто меня не понимает, и одиночество, и жалобы моих детей. Но я думаю, что такова сама жизнь, и цена, которую платишь, решая все эти мелкие проблемы, гораздо ниже, чем та, которую платишь, делая вид, что они тебя не касаются. Сегодня я собираюсь сходить домой к моему бывшему мужу, просто чтобы сказать спасибо. Что ты об этом думаешь?

– Не знаю. Может быть, и мне стоит зайти домой к родителям и сказать то же самое?

– Наверное. В сущности, во всех наших невзгодах виноваты мы сами. Многие люди прошли через те же трудности, что и мы, но вот реагировали они по-другому. Мы же искали самого простого: иной реальности.

Эдуард знал, что Мари права.

– Я собираюсь начать жить заново, Эдуард. Делать ошибки, которые мне всегда хотелось делать и на которые я никогда не отваживалась. Смело принимать панику, которая может снова вспыхнуть, но при этом я могу почувствовать лишь скуку, ведь я знаю, что не умру от нее и не потеряю сознание. Я могу завести новых друзей и научить их быть безумцами, чтобы сделать их мудрыми. Скажу им, чтобы они не жили по учебникам хорошего тона, а открывали свою собственную жизнь, собственные желания, приключения – и жили! Буду цитировать из Экклезиаста католикам, из Корана – мусульманам, из Торы – иудеям, тексты Аристотеля – атеистам. Я больше не хочу быть адвокатом, но я могу использовать свой опыт, чтобы читать лекции о мужчинах и женщинах, знавших правду о нашем существовании, и то, что они написали, можно вместить в одно-единственное слово: живите. Если ты живешь, Бог будет жить с тобой. Если ты откажешься рисковать, Он вернется на далекие Небеса и станет лишь темой философских построений. Все на свете об этом знают. Но никто не делает первый шаг. Наверное, из страха, что такого человека назовут безумцем. А нам с тобой, Эдуард, по крайней мере не стоит бояться. Мы уже прошли через Виллете.

– Разве что единственное, чего мы будем лишены, – это права участвовать в выборах и баллотироваться в президенты страны. Избирательные комиссии сразу возьмутся раскапывать наше прошлое.

Мари рассмеялась.

– Я устала от этой жизни. Не знаю, удастся ли мне преодолеть свой страх, но мне опротивело и Братство, и этот сад, и Виллете, вообще опротивело притворяться сумасшедшей.

– А если я это сделаю, ты – тоже?

– Ты этого не сделаешь.

– Я чуть было не сделал этого несколько минут назад.

– Не знаю. Я устала от всего, но я уже слишком привыкла.

– Когда я поступил сюда с диагнозом «шизофрения», ты целыми днями и месяцами ухаживала за мной, обращалась со мной как с человеком. Я уже привыкал к той жизни, которую решил вести, к той реальности, которую сам создал, но ты не позволила. Я тебя возненавидел, а теперь люблю. Я хочу, чтобы ты, Мари, вышла из Виллете, так же как я вышел из моего отдельного мира.

Ничего не ответив. Мари повернулась и пошла прочь.