Мартин Бут - Американец, или очень скрытный джентльмен Страница 25

Идеально выверенная хореография, а я — балетмейстер этого танца смерти. Я — созидатель, причина, первый и последний шаг, продюсер и режиссер.

В соавторстве со своим заказчиком я — величайший импресарио на земле, Барнум пуль, Эндрю Ллойд-Уэббер убийств, Дойли Карт деструкции. Мы совместно выбираем метод, потом я реализую задуманное. Я придумываю либретто, расписываю партии. Сцену выбирает заказчик, но декорации расставляю я. Я освещение, я занавес. Я режиссер. Заказчик — один из двух актеров. Можете сами догадаться, кому отведена вторая роль в этой драме.

Заказчик — моя марионетка. В этом я ничем не отличаюсь от кукловода со ступеней собора Святого Сильвестра. Я развлекаю зрителей. Я ставлю один из самых грандиозных спектаклей на свете. Только моей марионетке не нужен гипертрофированный пенис. Ее реквизит — переделанный «Сочими-821» и магазин с девятимиллиметровыми патронами, сделанными по специальному заказу.

Больше всего в этом спектакле, в этой трагикомедии судьбы, мне нравится то, что мне принадлежит решающее слово в выборе способа, места, времени. Многие ли люди могут с полной определенностью сказать, когда, где и как они умрут? Знать наверняка дано разве что самоубийце, да и он не может быть полностью, стопроцентно уверен, что кто-нибудь не явится и не обрежет веревку, не вытащит его из воды, не промоет ему желудок, не выключит газ и не распахнет окна. Впустит обратно жизнь. Многие ли знают точно — могут сказать наверняка, — когда и в каком месте другой человек умрет, сбросит все эти бренные одежды? Наемный убийца знает. Это знание и делает его богом.

Обычный убийца — нет. Он — дилетант. Он действует импульсивно или поддавшись панике. Он не продумывает своих действий, не понимает, какая власть дана ему почти что божественным правом. Он допускает ошибки, а потом, когда на запястьях у него защелкиваются наручники или когда коп кричит, чтобы он выходил с поднятыми руками, недоумевает, что же вообще произошло.

А наемный убийца знает все. И я тоже.

В этом и состоит непреходящее, невероятное чудо.

В газетном киоске по соседству с лотком Мило на Пьяцца дель Дуомо иногда продают иностранные газеты и журналы — обычно летом, когда много туристов. Сегодня там есть американские «Тайм», «Ньюсуик» и английская «Дейли телеграф», а кроме того — «Интернэшнл геральд трибьюн» и «Нью-Йорк таймс» недельной давности. На обложке «Тайм» красуется революционер непонятной национальной принадлежности, в международной форме террористов: бронежилет, подшлемник и платок под Ясира Арафата, намотанный вокруг шеи; за спиной у него груда горящих автомобильных покрышек, а в руке — это сразу ясно моему наметанному глазу — китайская автоматическая винтовка «Тип 68».

Я рассматриваю фотографию, стоя в тени навеса над киоском. Интересная винтовка. Я не держал такой в руках уже много лет. Очень похожа на русскую «Симонов-СКС», только ствол длиннее и газовый регулятор другой. Затвор почти такой же, как у «АК-47», а магазин иной. Чтобы использовать на этой винтовке магазин от «АК-47», понадобится срезать затворную задержку, унаследованную от СКС. Мне однажды пришлось это сделать. Я помню спецификации: довольно тяжелая вещь, вес с боекомплектом почти четыре килограмма, тридцатизарядный магазин — если взять тот, что от «АК-47», — скорострельность 750 выстрелов в минуту, начальная скорость 730 метров в секунду. Патроны 7,62 миллиметра, советский патрон М43, масса 16,3 грамма, масса пули 7,9 грамма. Надпись над портретом — поясной фотографией — гласит: «Поборники насилия: враг среди нас».

Я пролистываю журнал. Общий смысл статьи сводится к тому, что мы должны искоренить этих приверженцев жестокости, этих подателей быстрой смерти, носителей радиоуправляемых бомб. В мире нет места служителям оружия, миссионерам боли.

Я откладываю журнал. Нет у меня времени на проповеди. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на чтение посланий от президентских советников, которые сидят в политических бункерах и проповедуют мир на земле, укрывшись за штабелями легального оружия.

Поборники насилия. Не существует такой отдельной категории. Каждый из нас — террорист. Каждый носит в сердце оружие. Большинство никогда не пускает его в ход, но только потому, что перед ними не стоит достаточно большой цели. Чтобы стать наемным убийцей, большинству не хватает разума и мужества.

Стремление человека к тому, чтобы наводить ужас, воистину безгранично. В Англии и даже здесь, в Италии, колыбели мировой цивилизации, охотятся на лис и швыряют живых детенышей собакам, чтобы насладиться, до громкой пульсации в жилах, видом крови, воплями боли, содроганиями агонии. Шведы подрезают сухожилия волкам. Американцы вырезают внутренности живым гремучим змеям. Страсть к насилию — врожденное качество биологического рода homo. Уж я-то знаю. Ведь я человек.

Нет никакой разницы между псевдовинтовкой Симонова в руке у борца за свободу, моим перелицованным «Сочими» в чемоданчике у юного существа и карабином «М-16» в руках у американского десантника.

Люди приемлют насилие. На телеэкране персонажи умирают от пули, от удара кулака положительного героя — так, будто каждый продюсер — перст длани Божьей. Насильственная смерть превратилась в обыденное зрелище. Когда пьянчужка умирает в канаве от перепоя или старик в богадельне от рака, это событие больше уже не привлекает широкого внимания. Родственники поскорбят, покудахчут довольными курицами — благодарные за то, что усопшему не пришлось долго мучиться. Достойная смерть — вот чего они желают и для него, и для себя. А при этом посмотрите, как водители тянут шею, увидев аварию на шоссе, как толпы зевак скапливаются у железнодорожных путей, где поезд сошел с рельсов, как люди едут поглазеть на то место, где разбился самолет, в котором погибли какие-то бедолаги.

Жестокость наших законов: люди признают насилие, если оно легитимизировано властью, признают его как способ свершения правосудия. Некоторым людям, целым классам людей — ниггерам, иммигрантам, кафирам, недобиткам и недоумкам, — насилие вроде как даже и полагается, вне зависимости от того, кто стоит у власти, кто им распоряжается. Так было всегда. И всегда будет.

Я — представитель этого класса, один из тех, кого могут подстрелить во имя мира на земле. Я — жертва во имя. И я, и мой посетитель, с которым мы снова встретимся через несколько дней.

Государство монополизировало насилие, как монополизировало почтовую службу и сбор пошлин. Платя налоги, мы оплачиваем насилие и живем под его защитой.

Вернее, так живет большинство людей. Но не я. Я не плачу налогов. Обо мне никто не знает. У меня нет длинных, грациозных яхт, стоящих в лучших яхт-клубах.

Я живу по правилу Малькольма Икса: я миролюбивый, любезный, законопослушный, я ко всем отношусь с уважением. Но если кто-нибудь коснется меня без спроса, я отправлю его на кладбище.

Это нужно хотя бы кратко, но пояснить — иначе вы заклеймите меня лжецом. Я подчиняюсь одному закону: закону естественной справедливости. Я защищаю единственный мир: мир, полный покоя.

Я сижу во второй спальне, из проигрывателя все время льется тихая мелодия — например, Пахельбель, — я работаю над муфтами, вытачивая их из кусков стальной шестеренки, и при этом размышляю о насильственной смерти, размышляю о яде, которым убивают только трусы, размышляю об Италии, в которой и изобрели отравления.

Древние римляне усовершенствовали искусство отравления, а Римско-католическая церковь довела его до совершенства. Одной из искуснейших отравительниц была Ливия, жена императора Августа: она отправила на тот свет половину своего семейства. В Древнем Риме существовала целая гильдия отравителей, но настоящими профессионалами были папы и кардиналы.

Умертвить пулей — благородно. Умертвить ядом — отнюдь: это извращенная смерть. Она порождается извращением, злыми кознями коварного и безжалостного сердца. Истинное профессиональное убийство не предполагает личной ненависти к жертве, и тем не менее убийца — активный участник процесса. Отравление всегда сопряжено с неприязнью и завистью и, соответственно, замешано на ненависти, но убийца просто дает жертве яд и смывается, не присутствуя на встрече со смертью.

Я всегда усматривал злую иронию в том, что именно Ватикан так широко пользовался ядами — как растительными, так и животными.

Первый убиенный папа, Иоанн VIII, был отравлен в 882 году: травили его собственные же соратники, но они были жалкими недоучками и в конце концов вынуждены были забить его дубинками. Так что, строго говоря, они не были отравителями в чистом виде, поскольку, пусть и не по доброй воле, сыграли в убийстве активную роль.

Спустя десять лет был отравлен Формоза; его преемник Стефан VII совершил беспрецедентный для убийцы акт жестокости — велел эксгумировать тело, произвести над ним обряд отлучения от церкви, расчленить и проволочь по улицам Рима, а потом сбросить в Тибр, как мешок бытового мусора, как содержимое ночного горшка. Выводы можете делать сами: отравителями движет ненависть, убийцами с оружием в руках — убеждения и любовь к справедливости, поступательный ход истории.