Дмитрий Леонтьев - Охотники за удачей Страница 25

— Потому что это не мое «благополучие». Это его квартира. Он ее заработал. Мужик такую жизнь прожил… Грех на его старость посягать.

— Ну так скажи, что тебя самого обманули, и носи ему всю жизнь конфеты, — пренебрежительно скривился Иванченко. — Старик будет жив-здоров, крыша над головой будет, что тебе еще надо?

— Давай этот разговор пока отложим, — попросил Врублевский. — Не созрел я еще для него.

— Ну, как знаешь, — обиделся Иванченко. — Я тебе дело предлагаю, а ты в какие-то непонятные принципы вцепился. Это — жизнь, Володя. И жизнь суровая. Либо ты кого-то загрызешь, либо тебя слопают — третьего не дано. Либо ты пацанствуешь, либо жалеешь всех и вся, и тогда тебе на жизнь ничего не остается. Нельзя так! Сегодня этого жалко, завтра другого, а сам без квартиры так и будешь бегать… Ну ладно, ладно, умолкаю. Но ты все же подумай… Встречу с Березкиным я тебе завтра устрою. Завтра к десяти утра подъезжай к его офису, я буду ждать тебя там. А насчет старика ты все же подумай. Хорошенько подумай…

Врублевский отодвинул бумаги в сторону и чиркнул зажигалкой, прикуривая очередную сигарету. Закашлялся и с отвращением затушил ее в заполненной окурками пепельнице.

«Слишком много стал курить, — укорил он себя, — Так недолго и форму потерять. Нервы, нервы..» Неудивительно — такие планы, такие перспективы, такие проекты… Если выгорит хотя бы треть — я богат. По-настоящему богат. А уж потом я найду, куда вложить деньги и чем заняться. В мире столько всего интересного… На первый взгляд, все расчеты верны и вполне осуществимы. Таким вот поэтапным, "ступенчатым" методом можно заполучить этот город на блюдечке с голубой каемочкой уже года через два-три. А там можно будет заявить о своих интересах и в Петербурге… Наполеоновские планы, — усмехнулся он. — Впрочем, как сказал один умный человек: "Если нам дается желание, то даются и средства к его осуществлению". Тот, кто ничего не делает, конечно, не проигрывает, но зато и не выигрывает. Почему я должен довольствоваться малым, если я могу больше, а хочу еще больше? Идеализм — не так уж и плохо. Если он не беспочвенный и не эфемерный. Одно дело — просто бездумно мечтать, другое — прикладывать силы к осуществлению этой мечты, приближать ее… Если завтра не удастся уговорить Березкина менять тактику, можно будет уходить. Это будет означать, что босс не только недальновиден, но и глуп. А всю жизнь заниматься пробиванием голов и сниманием денег с бедолаг-коммерсантов я не хочу. Может быть, для кого-то это и предел мечтаний, но не для меня. Если уж имеешь дело с преступностью, то с преступностью сильной, организованной, всемогущей. Пока что я вижу лишь получивших кое-какие возможности гопников. Пьянка, насилие, обманчивое чувство вседозволенности, порождающее трагифарсный кураж… Нет, это не для меня. Конечно, эти ребята читают умные книги, занимаются спортом по новейшим методикам, пытаются изобразить какую-то систематичность, организацию, но им далеко даже до плохо образованных ребят из "суповой школы", живших и работавших в "Однажды в Америке". Нет крепкой идеологии, а стало быть, нет преданности, принципов, взаимовыручки. Все, что есть — слюнявый свод законов-"понятий", худо-бедно регламентирующий правила жизни кучки пацанов, решивших сделать легкие деньги. Нет, необходимо организовать систему уже сейчас, а не ждать, пока ее заставит организовать необходимость. Это будет чревато потерей денег, позиций, авторитета…»

В прихожей раздался звонок. Послышались пришаркивающие шаги, и в приоткрытую дверь заглянул Ключинский.

— Володя, ты ждешь кого-нибудь?

— Нет… Но, может быть, что-нибудь случилось?.. На работе…

— Сиди, сиди, я сам открою, — остановил его попытку подняться старик. — Работай…

Он скрылся за дверью. До Врублевского донеслись приглушенные голоса, и через минуту встревоженный Ключинский вновь появился на пороге комнаты.

— Володя, это к тебе… Из милиции, — растерянно сообщил он, — Что-нибудь случилось?

Врублевский недоуменно пожал плечами, стараясь сохранять видимость спокойствия:

— Не знаю. Это нужно у них спросить.

— Может быть, я могу чем-то помочь?

— Благодарю, Григорий Владимирович. Думаю, в этом нет необходимости.

— Так его впускать? Я пока еще не разрешил ему войти… Если он будет пытаться выселить тебя, потому что ты живешь без прописки, или что-нибудь в этом роде, то у меня еще есть некоторые связи… среди общественности… В случае чего, мы можем оформить тебе прописку. Хотя бы и у меня…

— Не торопитесь, Григорий Владимирович, — успокоил старика Врублевский. — Как раньше говорили: «Не надо боятся человека с ружьем». Впустите его, пусть пройдет… Он один?

— Один… Капитан — это когда четыре звездочки?

— Да, это капитан. Пусть заходит. Сейчас узнаем, что этому капитану нужно…

Ключинский вновь исчез и вернулся уже в сопровождении молодого человека в милицейской форме. На вид это был сверстник Врублевского. Чуть выше ростом, худощавый и русоволосый. Но слабосильным его нельзя было назвать. Наметанный взгляд Врублевского сразу подметил характерную роговатость кожи на костяшках его пальцев и некую особую манеру движений, присущую людям, не один год отрабатывающим технику единоборств. Однако было заметно и то, что работе неизвестный гость уделял несравненно больше времени, чем спорту. Об этом свидетельствовали и глубокие тени под глазами, и выражение многолетней, едва ли не хронической утомленности на лице, присущей людям, фанатически преданным своей работе, и даже никаким образом не совместимая с формой щетина, появившаяся на его щеках не менее трех дней назад. Правда, надо отметить, что щетина как раз шла капитану, скрашивая некоторую сухощавость лица и придавая вид модной нынче легкой небрежности. Вряд ли это было имиджем, вероятней было предположить, что и заботу о своей внешности капитан так же приносил в жертву работе. Умные, карие глаза смотрели цепко, «профессионально». Именно по такому взгляду подчас можно определить и профессию человека, и склад его характера. Глаза человека, у которого профессионализм стоит чуть выше норм гуманности, обязанностей семейной жизни и личных интересов. Такие глаза бывают у людей, которые редко становятся начальниками и у которых редко бывают семьи, но благодаря которым кто-то получает и большой пост, и благополучную, счастливую семью.

«Хищник, — определил Врублевский. — Опытный, битый и крайне опасный волчара. Хоть и используемый государством вместо сторожевого пса, но все же волчара. Молодой, но тем более опасный, потому что вынослив, настойчив и неутомим. И тем не менее уже опытен… Держу пари, что он никогда не успевает пообедать, спит с пистолетом под подушкой, уважает настоящих противников и очень сожалеет о том, что запретили дуэли, на которых можно было бы перерезать горло всем оказавшимся в его зоне досягаемости негодяям. Знакомый тип людей. «Хорошими» их назвать нельзя даже с очень большой натяжкой, зато очень хочется иметь их в друзьях. Хотя таких «друзей» мне сейчас и не надо».

— Вы участковый? — нарушил затянувшуюся паузу Врублевский.

— Нет, — капитан с некоторой неуверенностью оглянулся на все еще стоящего за его спиной Ключинского. — Я оперативный уполномоченный уголовного розыска. Если вы имеете в виду официальную форму одежды, то это в связи с некоторыми мероприятиями, которые у нас сегодня были… Но я с неофициальным визитом. Я хотел бы поговорить с вами. Это удобно сейчас?

— Раз уж пришли, — развел руками Врублевский.

— И извиняюсь за столь поздний визит, но работа не позволила мне выбрать более подходящее время, — капитан опять покосился на Ключинского, явно не решаясь начинать разговор в присутствии старика. — У меня к вам… м-м… честно говоря, я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз, — наконец признался он и повернулся к художнику: — С вашего позволения, конечно.

Ключинский вопросительно посмотрел на Володю, и тот кивнул:

— Раз визит «неофициальный», то почему бы и нет? Извините нас за эти секреты, Григорий Владимирович… хотя я и не знаю, какие у нас с вами могут быть секреты, — добавил он капитану, когда дверь за Ключинским закрылась, — Тем не менее, слушаю вас. Присаживайтесь.

— Благодарю, — капитан опустился на стул, ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и задумчиво посмотрел на Врублевского. — Даже не знаю, как начать… Нерешительным меня еще никто не называл, но разговор может оказаться несколько необычным, и это сбивает меня с обычных позиций…

— А вы начинайте прямо с сути, тонкости позже приложатся, — посоветовал Врублевский. — Я пойму.

— Хорошо, — кивнул капитан. — Начну с сути… Моя фамилия Сидоровский. Сергей Андреевич Сидоровский.

«О-па! — опешил Врублевский. — Вот этого-то я и не ожидал… Представляю, что это будет за "неофициальный" визит».