Джулиан Барнс - Love etc Страница 25

Дело не столько в том, чего я хочу, сколько в том, чего я хотел бы. Я хотел бы снова увидеть Джиллиан. Даже фотография лучше чем ничего. Но первая мисс Уатт все эти годы возводила Берлинскую стену, а вторая мисс Уатт всегда была против этого. Она говорит, что это Джиллиан должна найти меня, если она этого хочет. Говорит, у меня нету права снова вмешиваться в ее жизнь сейчас, когда столько воды утекло. Я бы хотел знать как она. Должно быть ей сейчас около сорока. Я даже не знаю есть ли у нее дети. Я даже не знаю жива ли она. Ужасно так думать. Нет, я утешаю себя тем, что если бы случилось что-то непоправимое, я мог бы рассчитывать на то, что Мадам Уатт нашла бы меня и всадила бы нож в спину, по старой дружбе.

Послушайте, у вас случайно нет ее фотографии? Точно? Нет, думаю это было бы против правил. Так или иначе я подумал – а вдруг? Не говорите, что я спрашивал, пожалуйста. По правде говоря, я бы не хотел, чтобы вторая мадам Уатт узнала. И я хочу спокойно прожить сколько мне осталось. Я хочу этого больше всего на свете.

Мисс Дайр: Я хочу чтобы починили калитку. Я хочу чтобы починили звонок. Я хочу чтобы кто-нибудь срубил идиотскую араукарию. Мне она никогда не нравилась.

Я хочу воссоединиться со своим мужем. Его прах стоит в шкафчике в спальне. Я хочу чтобы меня развеяли по ветру вместе с ним. Я хочу чтобы мы с ним вместе неслись по ветру.

Оливер:

Ищу героя! Нынче что ни год

Являются герои, как ни странно

Им пресса щедро славу воздает,

Но эта лесть, увы, непостоянна.

Сезон прошел – герой уже не тот.[79]

Хотеть значит желать, и значит не иметь. Так что вы желаете того, чего лишены. Неужели все так просто? А можно ли желать того, что уже имеешь? Ведь можно желать сладострастного продолжения того, чем уже обладаешь. И можно хотеть избавиться от того, чем обладаешь – и в таком случае вы лишены лишения? Мне кажется тут и правда все переплетается.

К слову, я не ищу героя. Сейчас не время героев. Сейчас даже имена Роланда и Оливера звучат как имена двух лысеющих ветеранов игры в шары, преклоняющих правое колено к резиновому коврику, в то время как крученые шары катятся в мягких лучах вечернего солнца к лоснящемуся джеку[80]. Быть героем собственной жизни – вот самое большее, что люди способны осилить в наше время. Быть примером для других? «Нельзя стать героем в глазах своего слуги», как сказал кто-то. (Кто? Предположу, что какой-то мудрый немец). Тогда какая разница, есть слуга или нет. А если бы и был, то он оказался бы похож на Стюарта. И мне пришлось бы превращать воду в органическое вино, чтобы завоевать его расположение.

Бледным подобием героя можно считать образец для подражания. Мы больше не стремимся к индивидуализму, мы стремимся к категориям. «Спортивный кумир» – самое зловонное и едкое противоречие, какое мне когда-либо приходилось слышать – заявляет, что он хочет служить образцом для подражания для тех, кого он возможно именует «юнцы». Другими словами: клонирование приветствуется. Тогда как во времена Ронсеваля, когда опасно заточенный клинок Джонни Сарасена врезался в мягкое брюшко Европы… Momento – кажется я это уже говорил. Я это уже говорил?

Я хочу вспомнить, о чем я вам уже рассказывал. Я хотел бы вспомнить то, что я забыл. Ха!

Элли: Я спросила, возможно раньше чем следовало: « У тебя есть с собой презервативы?»

Казалось, он был немного удивлен. «Нет. Я могу забежать и купить».

Я сказала: «Вот что, просто чтобы внести ясность, я всегда настаиваю на презервативах».

Некоторых это отталкивает. Так что это еще и что-то вроде проверки. Он просто сказал: «Ну так или иначе это работает».

«Что ты хочешь сказать?»

«Я хочу сказать, что ни тебе, ни мне не надо беспокоиться. О чем бы то ни было».

Хорошо, что он так сказал. Ну, мне так кажется.

Он дошел до двери и повернулся: «Может еще что-нибудь? Шампунь? Зубная нитка?»

Знаете, а Стюарт намного прикольней, чем кажется на первый взгляд.

Мадам Уатт: И вас убедил мой рассказ о сладких чувствах, о том что у меня нет желаний, о том, что я хочу лишь для других? Вот что я вам скажу. Старики умеют быть старыми, они учатся быть старыми. Они знают, чего вы от них ждете и поступают соответствующе. Чего я хочу? Я отчаянно и непрестанно хочу снова стать молодой. Я ненавижу свой возраст больше, чем ненавидела что-либо, когда была молода. Я хочу любви. Я хочу чтобы меня любили. Я хочу заниматься сексом. Я хочу чтобы меня обнимали и ласкали. Я хочу трахаться. Я не хочу умирать. Еще я хочу умереть во сне, неожиданно, а не так как умирала от рака моя мать – кричала во весь голос, врачи не могли справиться с болью и в конце концов решили дать ей морфий, чтобы больше не мучалась, тогда она замолчала. Я хочу чтобы моя дочь знала, что она и не представляет себе, насколько я непохожа на нее, что я всегда буду ее любить, но то, что она делает, мне не всегда нравится. Еще я хочу чтобы мой муж, который предал меня, мучался от этого. Иногда я прихожу в церковь и молюсь. Я не верующая, но я молюсь, чтобы Бог все-таки был, и чтобы в той жизни мой муж был наказан как грешник. Я хочу чтобы он горел в аду, в который я не верю.

Так что, как видите, у меня есть и горькие чувства. Вы очень наивны в том, что касается нас, стариков.

13. Ножки дивана

Оливер: У Стюарта есть Теория. Предоставляю вам пару наносекунд позабавиться над этим нелепым сочетанием – сомнительный союз второго и четвертого слов в этом предложении.

Стюарт считает, что домашний скот имеет право слушать радио и спать в уютных спаленках, завтрак включен в обслуживание. Fino. Стюарт считает, что овощи не должны быть накачаны наркотиками, как какой-нибудь гонщик Тур де Франс. Amontillado. Стюарт считает, что радужные глаза нежного теленка не должны быть омрачены, за тот краткий миг, пока он пребывает в нашем печальном мире, даже мимолетным видением мясника, орудующего бензопилой. Oloroso.

Стюарт, убаюканный одобрительным гулом, который вызывают в массах подобные добродетельные чувства, позволяет себе пойти дальше. Бог мой, англичанин, вооруженный теорией – это все равно что расхаживать в твидовом костюме на Кап д`Аг[81]. Не делай этого, Стюарт! Но какое там, надо же всех убедить в своей правоте. Так что Стюарт, в исподнем от Егеря – шерстяной трикотаж в шесть нитей – от копыт и до хохолка, переплывает по собачьи от нудиста к нудисту, цепко держа в клыках следующие идеи: весь род людской должен стать органическим, горожанам следует признать свое родство с обреченными на гибель поросятами, мы должны выдохнуть подальше чистый, вызывающий головокружение воздух, чтобы он не смешался с этими ужасными акронимами загрязнения, которыми ему так нравится нас пугать, мы должны пожинать плоды своего сада и охотиться на обеденного кролика, вооружившись лишь луком и стрелами, а потом танцевать, как пастухи и пастушки, в мягких, влажных от росы лугах Аркадии, будто на сентиментальном полотне Клода Лоррена[82].

Другими словами, он хочет чтобы человеческий род вновь обратился к примитивному хозяйству. Но дело-то в том, о Стюартус Рустикус, что от него мы и спасались бегством на протяжении тысячелетий. Кочевники не потому кочевники, что им нравится быть кочевниками, а потому, что у них нет выбора. А в наше время, когда им предоставлен выбор, только посмотрите, что они предпочитают: мощные внедорожники, автоматические ружья, телик и бутылку самогона. В точности как мы! И еще одно: если бы нам пришлось показать в какой-нибудь поучительной диараме репрезентативные образцы человека органического против человека индустриального, который из двух оказался бы более похож на моего теперь уже поджарого приятеля? Так что эта теория, помимо того, что сама по себе откровенно абсурдна, в исполнении Стюарта она, выражаясь по-простому, просто курам на смех.

Стюарт: Не то чтобы я ожидал благодарности. Просто я считаю, что о презрении и речи быть не может.

Так я ему сказал.

Он пришел ко мне в офис за своими деньгами. Было бы проще, если бы Джоан, моя ассистентка, расплачивалась с ним, так как она отвечает за денежные выплаты, но по какой-то причине Оливер все время приходит за деньгами непосредственно ко мне. Ладно, ничего страшного. Еще он говорит что-нибудь в духе: «Пришел получить по счету, мистер Босс, сэр». Или он считает, что это забавно, или, что так говорят другие водители. Конечно, они так не говорят. Нормальный человек тихонько заглядывает в кабинет Джоан и спрашивает: «Вам удобно сегодня?» или «Я не слишком рано?». Ну ладно, и это не страшно.

Хуже то, что Оливер любит прийти, плюхнуться на стул и жевать жевачку тогда, когда у меня полно дел.

Хуже то, что переднее крыло его фургона сильно помято, о чем он не доложил как надо, потому что утверждает, что не знает, как это случилось.