Борис Ряховский - Тополиная Роща (рассказы) Страница 25

На улице Куцый догнал Даулета и бритоголового.

Двух часов не прошло, как вышел из поселка тягач. Даулет — в кабине, Куцый — в огромных санях, среди тюков прессованного сена.

Не прошел трактор, в бессилии рычал, зарывшись в снежный холм где-то в предгорьях.

Через двое суток вернулись Даулет и Куцый на зимовку с вертолетами. Тут бритоголовый понял, что был у Даулета свой прицел, когда он упросил загрузить вертолеты сеном и гранулированными кормами: молодой чабан отказался вывозить отару.

Вход в кошару был откопан. Пар, пропитанный дыханием сотен овец, подхватывал, глотал ветер.

Куцый держался подальше от Даулета, готовый броситься бежать при первой попытке схватить его и вновь засунуть в гремящее нутро вертолета.

— Я отвечаю за отару как председатель колхоза, — недобро говорил бритоголовый.

— Скоро окот, нельзя маток трясти.

— А потеряешь их — это как?

— Одну овцу потерял за зиму, волк зарезал.

— Я тебе приказываю грузить овец в вертолеты.

— Извините, ага, с места не сдвинусь. Вижу, что сберегу отару.

6

Улетели вертолеты. Еще четыре дня пометался бескунак в горах и укатил белым зверем, утащил искристый хвост позёмки.

Выждал Даулет неделю-другую. Постоял однажды утром, послушал, как стучат копытца по деревянным щитам, которыми накрывали земляной пол овчарни, как хрустят овцы сеном. Сказал брату и жене:

— Вернусь, станем двигаться к месту окота. Поеду мириться с председателем, умелых сакманщиков просить.

Оседлал коня Даулет, уехал. Куцый ускользнул с зимовки. Обогнал хозяина, выскочил на него из балки, замер.

— Ишь волю взял, никого не спрашивается! — засмеялся Даулет. — Разве сейчас время по гостям?

Куцый отстал от Даулета на въезде в поселок, где бульдозер пробивал проход в снегу; проделал недолгий путь огородами и увидел Черноголового на плоской крыше сарая.

По склону сугроба Куцый поднялся на крышу дома. Стали псы друг против друга, оба широкие в груди, оба черноголовые, с могучими лапами.

Куцый схватил старый ватник, лежавший у трубы, потащил. Черноголовый догнал его, вцепился в другую полу. Зарычали псы в притворной злобе, прижали уши, завертелись бешено, мелькая белым подвесом, длинной шерстью на задних ногах. Сахарно белели зубы в красных горячих пастях. Паутинкой блестела слюна на шерсти.

С треском разорвался ватник. Куцый, отлетая, ударился о шест телевизионной антенны, так что струнами загудели растяжки, скатился по отвесу сугроба. Прыгнул за ним Черноголовый, выхватил у него лохмотья, запетлял по белой целине огорода, увертываясь.

И лето и зиму чабан в степи, побыть в поселке для него праздник. Праздник начинается с бани.

Куцый и Черноголовый притрусили за чабаном к бане. Черноголовый, желая показать, что он в поселке всюду свой и что Куцый всюду вхож с ним, отворил дверь ударом лапы, и псы очутились в предбаннике. Банщик крикнул:

— Не лето, двери-то держать нараспашку!..

Куцый, растерявшись и оробев, ведь он был степной пес, последовал за Черноголовым. Банщик сходил закрыл двери, посчитав, что их оставил открытыми Даулет, и продолжал обсуждать с ним поселковые новости.

Тем временем он достал из тумбочки два веника, с шуршанием потряс перед Даулетом:

— Для чабанов припрятано… Один березовый, другой, видишь, дубовый… Из Башкирии мне присылают посылками.

— Оба на меня истратишь?

— С чабаном дружить — с мясом быть, — засмеялся банщик. — Сейчас березовый в таз, замочим кипятком… вода настоится на березовом листе. Как помою, напоследок тем настоем тебя оболью, будешь и в степи у себя пахнуть березовым листом…

В щель между шкафами Куцый видел, как банщик, голый мужичок в холщовом фартуке, дополнил свой наряд: он надел на голову войлочную шляпу, на руки рукавицы. Взял веники, сказал:

— Ну, айда париться!

— Ты меня сильно веником не бей, — сказал просительно Даулет.

— Маленько похлестать надо, — спокойно ответил банщик. — Ты день за днем на ветру, у тебя стужа сидит в глубине, в костях, надо ее паром выгнать. Опять же ты овчарней пропах, навозом, а пар вытягивает из кожи пот и грязь.

Даулет и банщик скрылись за дверью. Псы обошли раздевалку и легли под окном, откуда слегка дуло.

Из-за дверей приглушенно доносились голоса Даулета и банщика, звяканье тазов, шипение и плеск воды.

— Ай, хватит! — донеслось из-за двери.

Куцый узнал голос Даулета, вскочил. В голосе хозяина он слышал испуг.

— Ай, не надо! — вскричал Даулет.

Куцый бросился на помощь. Тяжелая от сырости дверь мгновенно захлопнулась под действием пружины. Пес очутился в пустынном помещении, среди каменных лавок, и стал было в растерянности.

Но тут из двери, врезанной в заднюю стенку мыльни, донесся вопль Даулета:

— Ай, горячо! Ай, хватит!..

Куцый кинулся в распахнутую дверь. Горячий и плотный воздух оглушил его, обжег ноздри. Сквозь слезы, как сквозь туман, Куцый увидел под потолком хозяина и банщика. Его хозяина хлестали веником, он корчился и увертывался!..

Куцый, оглушенный жаром, полез наверх, рявкнул. Обидчик Даулета увернулся, сунул в пасть псу веник. Куцый задохнулся, на миг потерял сознание и скатился по ступеням. Здесь Даулет схватил его за загривок и выволок в мыльню.

Там у входной двери метался Черноголовый, всем своим видом показывая, что в эту историю он попал исключительно по простодушию Куцего. Даулет выгнал их в раздевалку, оттуда на улицу и бегом вернулся в парилку со словами:

— Поддавай!..

— Пошло дело! — одобрил банщик. Рукой, одетой в рукавицу, он откинул дверцу в печи, за ней в глубине краснели раскаленные камни. — Берегись! — крикнул банщик, взмахнул тазом, плеснул.

Ахнуло, с шипением ударил пар, затопил парилку.

На холоде псы отряхнулись, отдышались. Куцый, помотав головой, наконец зацепил языком край прилипшего к нёбу березового листа и с отвращением выплюнул его. Шерсть на морде хранила въедливый запах раскисшего березового веника.

Черноголовый, сконфуженный, обошел вокруг него раз-другой. Рявкнул, отскочил — поманил за собой. Куцый угрюмо отвернулся. Вновь рявкнул Черноголовый, извинительно, — дескать, ладно, брось горевать.

Псы прошли задами огородов, выбрались на темную улицу и здесь остановились перед тесовым забором.

Черноголовый злобно зарычал, вызывая врага, и взглянул на Куцего — дескать, сейчас увидишь, какие могучие враги у меня и как я с ними расправляюсь.

Из глубины двора ответили злобным лаем («Проходи мимо, покуда цел!»).

Черноголовый прижал уши, стал рычать и задними лапами расшвыривать снег.

С лаем накатился враг, ударил в полотно ворот, заметался. Сверкнул в щели его глаз.

Хрипели псы, сквозь щели обжигали дыханием друг друга, грызли доски, изнемогая, царапали когтями и в новой ярости бросались на забор.

Куцый также бегал вдоль забора. Он понимал Черноголового. Что угрозы! Что лай!.. Только хорошая драка решит, кто сильнее!

Куцый тронул лапой калитку, она чуть подалась. Куцый навалился спиной, уперся всеми четырьмя лапами, напрягся. Раздался скрежет отдираемой вертушки, и калитка распахнулась. Куцый отошел и стал в стороне: «Ну, горлопан, теперь Черноголовый тебя тряхнет!»

Вновь неслись враги вдоль забора, искали выхода злобе, стонали; хрипели. Внезапно оборвалась стена забора, отшатнулись они, оцепенели, увидев друг друга в пустом пространстве калитки. Одновременно прыгнули в сторону и вновь с лаем и криком понеслись вдоль забора, кидались на него и хрипели.

Куцый отвернулся: не понимал он здешней жизни. Постоял-постоял и потрусил искать хозяйский дом.

Пересекая освещенную улицу, он наткнулся на след хозяина. След хранил запах кожи, овчарни, сена; примешивался к этому сплаву запах предбанника.

7

Куцему в сенцах было непривычно, он охотнее бы провел ночь на сене возле хозяйской лошади. Даулет, вернувшись поздно вечером, едва успел открыть двери в сенцы, как истомившийся пес проскочил мимо его ног. Даулет вышел во двор, подозвал Куцего, уговаривал вернуться:

— Говорят, волки наскакивают… схватитесь… Мне придется вставать, помогать тебе. А после бани так спится…

Куцый с неохотой уступил. Даулет запер сенцы изнутри на задвижку и ушел в дом.

В середине ночи Куцего как ударило. В страхе, вздрогнув всем телом, он взвизгнул по-щенячьи. Этот визг заглушил тот угасающий звук, что разбудил его. Собаки тоже видят сны и дергаются в испуге, не у него ли самого вырвался этот хрип?.. Замерев, слушал Куцый. В пуховых снегах лежал поселок, стояли в небе голые тополиные кроны. Успокаиваясь, он зарычал, погрузил нос в шерсть, задышал, и сон затуманил ему голову.

Утром пришел седой, хозяин Черноголового, сказал, что пес пропал. Даулет сказал Куцему «ищи», тот повел людей по следу. За огородами в тополином подросте нашли клок шерсти во взрытом снегу; дальше, в самой чаще, Куцый высмотрел что-то черное, как тряпка. Даулет криком остановил Куцего, подошел, забросал снегом это черное — оно все лезло и лезло из снега, как живое.