Аманда Филипаччи - Обнаженные мужчины Страница 25

– Желание сжигало ее тело, и его тоже. Обоим отчаянно хотелось, чтобы их мех проветрили. Он пытался сосредоточиться на своем письме, стараясь не смотреть на нее, но это было трудно.

То, что она говорит, – правда. Она продолжает:

– Ее кожа помнила его прикосновения там, в парке увеселений, и ее кожа умоляла его; если бы только он оторвал взгляд от письма, то увидал бы, что каждый ее волосок умоляет, чтобы он взялся за ум и пришел к ней.

Я бросаю взгляд на Сару и возвращаюсь к письму; я возбужден, я словно в горячке. Я делаю глубокий вдох и вслух читаю: «Миледи», надеясь, что звук собственного голоса поможет мне сосредоточиться. Потом я пишу дальше и одновременно читаю вслух написанное: «Мне очень жаль, что приходится писать Вам это письмо».

– «Сними с меня наручники, сними их, мой господин, я умоляю тебя», – воскликнула она, но он не слушал или притворялся, что не слышит.

– «В Диснейленде случилось то, что не должно было никогда, никогда произойти, – нечто ужасное», – читаю я.

– Он был ужасно возбужден, он умирал от желания встать и подойти к ней, но изо всех сил боролся с искушением, а он был сильным мужчиной, сильным и мускулистым, с мускулами, перекатывающимися под кожей, и с твердым признаком мужественности между ногами – мужественности, которой ему хотелось одарить ее, но он не осмеливался, поскольку знал, что это грех. «Я знаю, что это грех», – думал он про себя.

– «Ваша дочь и я хорошо проводили время в Диснейленде, но однажды ночью мы забылись и потеряли голову – вернее, мне следует сказать, что это я потерял голову, ведь она младше. И мы сделали это – мы занялись любовью».

Я перестаю читать, потому что та сцена, которую я сейчас наблюдаю, очень сильно что-то мне напоминает. Я уже где-то видел это, или что-то похожее. В это трудно поверить, поскольку сцена такая странная, и тем не менее я в этом уверен. И тут я вспоминаю. Это было в фильме «Экзорцист». Сара напоминает мне маленькую девочку, одержимую дьяволом, которая передвигала мебель. Та девочка была привязана к своей кровати, в точности так, как Сара прикована к кушетке. Я – священник, читающий Библию в попытке изгнать дьявола святыми словами, в то время как девочка-дьявол говорит со мною, стараясь соблазнить меня, и ее лицо – маска зла. Девочка и священник говорили вместе, обращаясь друг к другу, и каждый старался победить другого.

И вдруг Сара перестает тащить кушетку. Она теперь так близко от меня, что, если вытянет ногу, то коснется моей ноги кончиками пальцев. Она лежит передо мной на спине, тяжело дыша, потом говорит:

– Он закончил свое письмо. Он раскрыл всю правду, и он смотрит на нее сверху вниз, зная, что сейчас должен отвезти ее домой, но он просто не знает, сможет ли это сделать, потому что как только он снимет с нее наручники, она набросится на него, и тогда он не в силах будет ей противиться, так зачем же даже пытаться? Да, зачем даже пытаться? Но сейчас ему в самом деле следует снять с нее наручники. Наверно, ее запястья содраны из-за того, что она так далеко тащила на себе эту тяжелую кушетку, а он не так жесток, как кажется, у него благородное сердце под суровой мужественной внешностью. Ему действительно следует взглянуть на ее маленькие запястья. Возможно, они кровоточат, и тогда у него будут неприятности с ее матерью. Он должен обработать эти запястья, если они кровоточат, пока в них не попала инфекция с грязного пола. И тогда он встает.

Мину сидит на пороге кухни, с безопасного расстояния глядя на Сару. Кажется, она сейчас забыла о своей течке. Происходит что-то совсем уж странное на ее вкус.

Сара делает паузу.

– Он встает! – повторяет она, на этот раз громче. Помолчав еще немного, тихо говорит: – Джереми, пожалуйста, встань.

Я встаю.

– И подходит к ней, – продолжает она.

Я медленно, тихо подхожу к ней и стою в изголовье, возвышаясь над ней и глядя вниз.

– И приседает у самого ее лица.

Я наклоняюсь.

– И ощущает жалость в своем сердце. Он хочет шлепнуть ее, чтобы подбодрить, но не знает, по какому месту шлепнуть, ибо вся она эротична в своей наготе, и поза ее тоже эротична. Тогда он вынимает из кармана маленький ключик и отпирает ее наручники.

Я отпираю наручники.

– Он смотрит на ее запястья, – говорит Сара, – и видит, что они покраснели и сильно раздражены, но не кровоточат.

Я смотрю на ее запястья. Она дала точное описание.

– Она садится, – продолжает Сара и садится, – и долго смотрит ему в глаза сквозь дырки в маске Микки-Мауса.

Сара смотрит мне в глаза.

– Она встает и заставляет его встать.

Сара встает, берет меня за руку и заставляет встать. Я сдаюсь.

– Она ведет его в спальню, – говорит Сара и ведет меня в спальню. На полпути она останавливается и поправляется: – Он ведет ее в спальню.

Я веду ее в спальню. Сара говорит:

– Она хочет, чтобы он проветрил ее шерсть тем способом, каким настоящий мужчина проветривает шерсть настоящей женщины.

Я спрашиваю:

– Не так, как в прошлый раз?

– Спросил он. «Нет, – ответила она. – В прошлый раз мы проветривали друг другу шерсть тем способом, которым женщина проветривает шерсть мужчины».

– В самом деле? – спрашиваю я. – Ты это видишь таким образом? Ты думаешь, что именно так женщины занимаются любовью с мужчинами?

– Спросил он. «Ну, если это и не так, – ответила она, – то в крайнем случае это способ, которым маленькие девочки занимаются любовью с мужчинами».

Я должен заниматься с ней любовью тем способом, каким настоящий мужчина занимается любовью с настоящей женщиной. Но она же не настоящая женщина. И, как я полагаю, мне могут возразить, что и я не настоящий мужчина.

Я надеваю презерватив, и ложусь на нее, и занимаюсь с ней любовью. Мину смотрит, как я занимаюсь сексом с этой мышью. Мне нестерпимо хочется поцеловать Сару, но я не осмеливаюсь снять с нее маску из страха увидеть совсем юное лицо. Я просовываю язык в прорези для глаз и для рта и сильно режусь об острый край пластмассовой маски возле одного из глаз. Язык начинает кровоточить, капли крови падают на маску и катятся по ее щеке. Кажется, будто Микки-Маус плачет кровавыми слезами, и это сильно мешает мне, так что я закрываю глаза и сосредоточиваюсь на том, чтобы быть настоящим мужчиной.

Потом Сара идет в ванную, включает душ и остается там полчаса. Я начинаю нервничать, поскольку вскоре может прийти домой Шарлотта. Когда я стучу в дверь и спрашиваю Сару, почему она так долго, она отвечает: «Ты имеешь что-нибудь против? Я мою свое женское». Я прошу ее поторопиться, но она не торопится, и наконец я прошу ее прекратить принимать душ, но она возражает, что еще не закончила мыть свое женское. Так что в конце концов я беру нож, чтобы открыть дверь, опасаясь, что что-нибудь не в порядке. Сара сидит на унитазе, закрытом крышкой, читая мой детский дневник, который сняла с потолка.

– Эта история о маленьком белом слоне очень интересная, – замечает она.

– Да, – соглашаюсь я, отбирая у нее дневник и закрывая его.

– У тебя все еще есть этот слон?

– Да.

– Ты когда-нибудь загадываешь ему желания?

– Нет, конечно, нет.

– Можно мне на него взглянуть?

– Нет. Я не знаю, где он, и мне нужно сейчас отвезти тебя домой.

Я отвожу Сару домой на такси. Перед тем, как выйти, она говорит:

– Завтра мама уходит из дому на целый вечер со своими друзьями. Я хочу, чтобы ты навестил меня около пяти часов и снова проветрил мне шерсть.

– Нет, я не приеду, – решительно возражаю я.

– Я буду ждать, – отвечает она и выходит.

Водитель такси с подозрением смотрит на меня в зеркало заднего обзора, нахмурившись, как мне кажется. Затем я возвращаюсь домой.

Я еще не послал письмо Генриетте, потому что мне нужно решить, не лучше ли позвонить ей.

Глава 8

На следующий день я снова прогуливаю работу. Мне нужно побыть дома и решить, надо ли мне признаваться или нет. Это нелегкое решение. После того, как я целое утро предавался размышлениям, я сделал вывод, что, быть может, мне в конце концов и не нужно сознаваться, потому что Саре явно не причинен вред и я никогда больше не буду это делать. У меня больше нет желания. Я могу продолжать жить дальше своей жизнью.

Однако в два часа я снова ощущаю желание, и это меня пугает. Первые приступы возбуждения медленно, но неумолимо нарастают. Я чувствую себя, как Шалтай-Болтай, приближающийся к тому моменту, когда он вылупится. Внутри меня – монстр, монстр похоти, и скоро он вырвется наружу, и я с радостью приму приглашение Сары заехать к ней, чтобы проветрить ее шерсть. Я боюсь самого себя. Мне нужно заточить себя, пока я не вылупился. Я должен сейчас же себя приковать, пока я еще амбивалентен, пока я еще колеблюсь.

Я снимаю с потолка в ванной свои наручники и несу их в кухню. Приковываю левое запястье к дверце духовки и сажусь на стул. Я закидываю ключ как можно дальше, в гостиную. Мину бросается на него, думая, что это игра, и начинает гонять его, в конце концов скрываясь с ним из виду. Я буду вот так ждать, пока в пять тридцать придет домой Шарлотта и освободит меня.