Джон Гришэм - Покрашенный дом Страница 25

Но вот тон отца был достаточно жестким, чтобы я забеспокоился.

— Ты почему нам ничего не сказал про эту драку? — спросил он.

Да, видать, мне никак не отделаться от этой драки.

Его вопрос меня не особенно удивил.

— Боялся, наверное.

— Боялся чего?

— Боялся, что меня застукают там, позади кооператива, когда я смотрел на драку.

— Потому что я запретила тебе, верно? — спросила мама.

— Да, мам. Извини.

Смотреть на драку было не самым вопиющим актом непослушания, и мы все трое это прекрасно понимали. Что еще делать ребятам в воскресенье после обеда, когда в городе битком народу и все веселятся и развлекаются? Она улыбнулась, потому что я извинился. А я старался выглядеть как можно более жалко.

— Да в общем-то это не слишком важно, что ты смотрел на драку, — сказал отец. — Но если будешь скрытничать, недолго и до беды. Надо было рассказать нам, что ты видел.

— Я видел драку. Я ж не знал, что Джерри Сиско умрет.

Моя логика на минутку сбила его с толку. Потом он сказал:

— Ты Стику Пауэрсу правду сказал?

— Да, сэр.

— Один из Сиско действительно первым пустил в ход эту палку? Или это был Хэнк Спруил?

Если я сейчас скажу правду, то это будет признанием, что я солгал, когда выдал свою первую версию событий. Сказать правду или солгать — этот вопрос всегда оставался без ответа. И я решил немного смухлевать:

— Если честно, пап, там все было так быстро… Настоящая свалка, все разлетаются в стороны, падают… Хэнк всех их раскидал как детские игрушки… И толпа вся бурлила и двигалась все время из стороны в сторону. Я эту палку только потом заметил.

К моему удивлению, этот ответ его вполне удовлетворил. В конце концов, мне ведь было только семь лет, я был зажат в толпе зрителей позади кооператива, там все пялились на этот ужасный мордобой. И кто станет меня обвинять, если я не совсем уверен в том, что там видел?

— Никому больше об этом не рассказывай, хорошо? Ни единой живой душе!

— Да, сэр.

— Маленькие мальчики, которые что-то скрывают от собственных родителей, попадают в большую беду, — сказала мама. — Ты же всегда можешь нам все рассказать, верно?

— Да, мама.

— Ну ладно, можешь еще немного порыбачить, — разрешил отец, и я бегом отправился обратно к своему месту.

Глава 11

Неделя началась с темного рассвета утром в понедельник. Мы забрались в прицеп, чтобы опять ехать в поле; эти поездки день ото дня становились все короче по мере того, как сбор урожая перемещался все дальше от реки и все ближе к дому.

Никто не произнес ни слова. Впереди нас ждали пять дней изнурительного труда на жаре, и только потом будет суббота, которая нынче, в понедельник, казалась такой же далекой, как Рождество.

Я смотрел вниз со своего высоко поднятого места на тракторе и молился, чтобы поскорее настал тот день, когда Спруилы покинут нашу ферму. Они сидели сейчас все вместе, такие же сонные и вялые, как я. Трота с ними не было, значит, в поле он нынче не выйдет. Поздно вечером в воскресенье миссис Спруил спросила у Паппи, не возражает ли тот, если Трот поболтается весь день во дворе. «Он жары не выносит», — сказала она. Паппи было безразлично, что будет делать Трот. В поле от него все равно никакого толку.

Когда трактор остановился, мы разобрали свои мешки и углубились в заросли хлопчатника. И опять никто не произнес ни слова. А час спустя солнце уже вовсю поджаривало нас. Я думал о Троте, который сидит себе целый день в тени, спит, когда захочет и, без сомнения, счастлив, что вся эта работа его не касается. Может, в голове у него действительно не все в порядке, но в смысле работы он самый умный из всех Спруилов.

Когда собираешь хлопок, время словно останавливается. Дни тянутся и тянутся, страшно медленно уступая место один другому.

За ужином во вторник Паппи объявил:

— В субботу в город не поедем.

Я чуть не заплакал. И без того достаточно тяжело всю неделю вкалывать в поле, но не иметь в субботу такой награды, как поп-корн и кино, было уж совсем жестоко. А моя еженедельная кока-кола?

Последовало длительное молчание. Мама внимательно смотрела на меня. Она вроде бы и не удивилась, и у меня сложилось впечатление, что взрослые все давно уже обсудили и сейчас просто делают вид, что только что об этом услышали — исключительно для меня.

Терять мне было нечего, так что я, скрипнув зубами, спросил:

— А почему?

— А потому, что я так сказал! — рявкнул в ответ Паппи, и я понял, что зашел слишком далеко.

Я посмотрел на маму. У нее на лице играла странная улыбка.

— Ты братьев Сиско, что ли, боишься, а? — спросил я, вполне ожидая, что кто-то из мужчин может мне врезать.

На минуту повисло молчание. Потом отец прочистил горло и сказал:

— Спруилам лучше некоторое время не соваться в город. Мы все обсудили с мистером Спруилом и решили, что пока всем нам лучше сидеть здесь. Даже мексиканцам.

— Никого я не боюсь, сынок, — пробурчал Паппи. Я не смотрел на него. — И нечего меня подначивать! — добавил он для пущей важности.

Мама все еще улыбалась, а глаза ее блестели. Она явно мной гордилась.

— Мне кое-что надо бы купить, — сказала Бабка. — Муки и сахару.

— Я съезжу, — ответил Паппи. — Мексиканцам, надо думать, тоже что-нибудь понадобится.

Позднее, когда все переместились на переднюю веранду, соблюдая свой вечерний ритуал, я не пошел туда — чувствовал себя слишком обиженным. Я улегся на полу в комнате Рики, в полной темноте, и стал слушать репортаж о матче «Кардиналз», доносившийся сквозь открытое окно, пытаясь одновременно не прислушиваться к тихому разговору взрослых. И старался придумать, как мне отомстить этим Спруилам. Но очень скоро отступил под давлением огромного количества их преступлений. Ночь еще не пришла, но я лежал так тихо, что незаметно заснул прямо на полу.

Ленч в субботу обычно был самым счастливым временем. Рабочая неделя позади. И мы собираемся в город. И если мне удавалось пережить субботнее отскребывание на задней веранде, тогда жизнь вообще становилась прекрасной, пусть хоть на несколько часов.

Но в эту субботу никаких радостей не предвиделось. «Работаем до четырех», — сказал Паппи, как будто делал нам огромное одолжение. Тоже мне облегчение! Ну, закруглимся на час раньше. Я даже хотел было спросить его, не будем ли мы работать еще и в воскресенье, но я уже слишком много говорил вечером в четверг. Он старался не замечать меня, а я старался не замечать его. Так дуться друг на друга можно было хоть несколько дней.

Так что вместо того, чтобы ехать в Блэк-Оук, мы отправились обратно в поле. Даже мексиканцы, кажется, были недовольны. Когда трактор остановился, мы молча разобрали свои мешки и скрылись в зарослях. Я собирал мало и часто останавливался передохнуть, а когда увидел, что рядом никого нет, завалился поспать. Можно лишить меня поездки в город, можно выгнать меня в поле, но никто не заставит меня вкалывать изо всех сил. Думаю, в этот субботний полдень поспать заваливался не я один.

Мама нашла меня в поле, и мы вместе пошли домой, вдвоем. Она не очень хорошо себя чувствовала и также хорошо понимала, что по отношению ко мне была допущена несправедливость. Мы собрали некоторое количество овощей в огороде, но совсем немного. Потом я прошел через испытание мытьем и как-то пережил это. А когда надел чистое, то выбрался на передний двор, где Трот проводил все дни, охраняя лагерь Спруилов. Никто не знал, чем он занимается целыми днями, да и наплевать всем было. Мы были слишком заняты и слишком уставали, чтобы беспокоиться о Троте. Я обнаружил, что он сидит за рулем их грузовика и делает вид, что ведет его, издавая при этом губами странные звуки. Он только глянул на меня и вернулся к своему занятию — крутить руль и пускать пузыри.

Когда я услышал приближение трактора, то пошел в дом. И обнаружил, что мама лежит в своей постели, чего она днем никогда не делала. Снаружи доносились голоса, усталые голоса, с переднего двора, где возились Спруилы, и с заднего, где мексиканцы тащились к себе в амбар. Я на некоторое время укрылся в комнате Рики и, держа в одной руке бейсбольный мяч, а в другой перчатку, думал Деуэйне и двойняшках Монтгомери, которые сейчас сидят в кинотеатре «Дикси», смотрят субботний фильм и жуют поп-корн.

Тут дверь отворилась, и на пороге возник Паппи:

— Я еду к Перл и Попу кое-чего купить. Хочешь со мной?

Я отрицательно мотнул головой, не глядя на него.

— Я тебе кока-колу куплю, — пообещал он.

— Нет, спасибо, — сказал я, глядя в пол.

Илай Чандлер не стал бы просить пощады даже перед лицом расстрельной команды. Не собирался он упрашивать и какого-то семилетку. Дверь закрылась, и через несколько секунд я услышал, как он завел грузовик.

На передний двор мне идти уже не хотелось, так что я отправился на задний. Рядом с силосной ямой, где предполагалось разместить Спруилов, была небольшая, поросшая травой полянка, где можно было поиграть в бейсбол. Она была не такая широкая и длинная, как мое «поле» на переднем дворе, но там было достаточно открытого пространства, доходившего до края хлопкового поля. И там я мог тренироваться в высоких подачах, бросая мяч так высоко, насколько у меня хватало сил. Остановился я только тогда, когда поймал десять мячей подряд.