Алексей Леснянский - Ломка Страница 25

Пел старший лейтенант, хорошо пел. Нерастраченная молодость сквозила в голосе. И для кого он пел — Андрей Белов знал. Для тех, кто, умываясь кровавым потом, ушёл за Дон и оставил их здесь на растерзание; для тех, кто в бессмысленной ярости заблуждения, не понимая законов российской истории, говорящей, что народу нашему дороже свободная нищета, чем золотая клетка сытости, — готовились обрушить последние атаки на сибирский батальон; и для тех, кто должен был сегодня принести себя в жертву будущим победам.

Не героями были бойцы второго батальона в июльский полдень 42-ого. Герои увешены медалями, почивают на лаврах славы, пользуются людским уважением и любовью. Когда дивизии пятятся назад, никому нет дела до того, как и для чего гибнут маленькие подразделения, чтобы обеспечить минимальные потери армий. Подвиг придуман для тех, кто молниеносным победным маршем берёт города и освобождает страны. Солдат же, отдавших свои жизни на правом берегу Дона, завтра забудут; не принято вспоминать тех, кто сгорел в огне поражений. Немецкие похоронные команды, конечно, не из гуманных соображений, а, боясь распространения эпидемий, "придадут" русских войнов земле, свалив их в одну кучу на дно неглубокой траншеи.

Кем же тогда были эти бойцы, если не героями? Может быть, теми самыми патриотами, которые на всех площадях трубят о своей любви к Отечеству? Нет, конечно. Оставленные на растерзание, они меньше всего хотели умирать даже из преданности Родине. Когда Спасский нёсся по окопу и неестественным голосом кричал о грядущем наступлении, каждый первый вдруг понял, что это конец; но никто из бойцов не сказал об этом вслух, чтобы не упали духом другие. Солдаты спешили вспомнить о доме; подумать о своих жёнах, которым придётся в одиночку поднимать детей; о матерях, поседеющих после известия о смерти мужа или сына.

Зря боялся комроты, в одночасье ставший комбатом, что у его подчинённых сдадут нервы. Никто не отступил в тот день. Пронизанные духом братства, когда от более отважных переходит смелость к менее сильным, — люди в окопах выстоят, вымостив кровью дорогу отступающим полкам.

Они были не героями и не патриотами, а достойными сыновьями своего народа, в котором в нужный момент стирается эгоизм отдельной личности и вырастает личность самоотречённая.

И если ты, дорогой читатель, в это трудное для России время вдруг почувствовал, что распрощался с равнодушием по отношению к окружающей тебя действительности — знай: в тебе живёт душа твоего народа. Не ищи суетных наград. Когда ты найдёшь в себе силы что-то менять, передовая жизни станет твоим вторым домом. Твоя главная награда — понимание проблем и возможность их тут же решать. Не завидная учесть ожидает тех, кто, как премудрый пескарь, захочет спрятаться в тылу, потому что вечный удел этих людей — пустота и одиночество.

Голос старшего лейтенанта, не выдержав напряжения последних минут, начал срываться. Бойцы не дали, подхватили песню. Наполнилась многоголосым звучаньем донская степь… Левый берег вздрогнул, сопереживая правому. Казачья река замедлил течение и без того неторопливых вод, чтобы посмотреть… посмотреть на то, как Сибирь будет сражаться за Дон.

Скрываясь в чёрной тени танков, немецкая пехота перешла в наступление. Стальные громады залпами орудий начали смешивать с землёй солдат второго батальона. Смерть зашла в окопы и теперь не спешила, приглядывалась и рассуждала сама себе, к кому сейчас подойти, а кого на потом оставить. Под капюшоном играла дьявольская усмешка. С сатанинской радостью разгуливала она промеж людей, и всё её визгливо-мелочное существо бесновалось при мысли о том, что никто из вверенных ей сегодня подопечных никогда не узнает старости. Поглядывая в сторону надвигавшихся гитлеровцев, в адрес которых пока не раздалось ни единого выстрела, смерть испытывала наслаждение оттого, что не надо суетиться и производила свою грязную работу в русском окопе с медлительным качеством. За всю историю мира загробная нечисть не обошла стороной ни одного человека; у неё было чёткое правило, соблюдением которого могут похвастать немногие… Смерть не брала взяток…

— Ближе, подойдите ближе, — спокойно шептал сержант Богучаров, припав к противотанковому ружью.

Таёжный егерь, он не интересовался людьми. Запахи прелой хвои, свист падающей с кедрача шишки, мягкий настил мха, замысловатые рисунки звериных троп — вечным спокойствием манили к себе Силантия Богучарова. Когда он два раза в год покидал свою сторожку, чтобы выполнить норму по сдаче песцовых и беличьих шкур, то заболевал и стремился в тайгу, ставшую его домом.

Сейчас на Богучарова ползли танки, и только их на войне сержант считал достойными противниками, как медведя в тайге, на которого не раз выходил с рогатиной. Пехота не по нему. Пусть с ней воюют другие. Страна сражалась с фашистской Германией, он — с танками.

— Вот теперь пора, — сказал себе Богучаров и выстрелил.

Меткая рука охотника не дала сбоя. Имперский колосс задымился. Из люка выскакивали люди в чёрной форме, и сержант по-детски удивился этому, как и прежде удивлялся, что такими смертоносными машинами управляют люди. Сегодня Богучаров не чувствовал себя дичью. При нём было смазанное до винтика, хорошо пристрелянное ружьё.

— Ну чё приуныли, сынки? Чего приуныли? Сейчас не страшно. Страшно, когда вплотную подойдёт. Боюсь, штыковой не избежать, — обратился старшина Забелин к двум новобранцам, находящимся в окопе с ним по соседству.

— А мы и не боимся! Правда, Жора? Чего их бояться, гадов, — хорохорясь, ответил один из новобранцев, подмигнув своему другу.

— Врёшь ты всё, Борямба. Даже щас врёшь… Лично мне боязно. Мы стреляем, а они всё идут и идут. Хрен их чё остановит, — сказал Жора, не отрываясь от прицела винтовки.

— Ладно. Чего врать действительно, — и мне страшно, — не зная, куда убежать глазами, сказал Борямба. — Куда ж без этого?

— То-то и оно, ребятки, — прикрикнул старшина и застрочил из "максима".

Немцы подступали всё ближе и ближе. Уже можно было разглядеть их лица.

— Интересно, как там у других обстановка? — спросил вечно любопытный Жора, посмотрев в обе стороны окопа.

— Свой фронт держи, солдат, — глухо сказал старшина, вставляя новую пулемётную ленту. — Не твоего ума дело, что творится у других. Метр вправо, метр влево вдаль от окопа — твой фронт. Там твой враг. Заруби это на своём мокром носу, парень.

— А если?

— На войне не бывает "если", сопляк, — разозлился старшина. — Будешь думать за всех — допустишь прорыв на своём участке… А теперь меняем положение, пристреливаются курвы.

Очередь из автомата взрыхлила землю, где только что находились трое.

— Вот ведь как бывает, если думать, а не думать "если".

С таким старшиной молодые ребята почувствовали себя спокойней; им на миг показалось, что сейчас они проходят военно-теоретическую подготовку без какой-либо опасности для жизни, как и в Абакане несколькими месяцами раньше.

— А старший лейтенант, пославший этого солдата — он ведь… сам знает, что никакого наступления не будет… Мы все погибнем, все, — ощутив сухость во рту, забормотал Борямба.

— Цыц, паникёр! Это он за-ради нас сделал, чтоб раньше сроку от страха не сдохли, — резко одёрнул старшина. — Есть шанс ребятки, точно вам говорю. Быстро поглядите назад. Переправа почти закончена. Надо только с этими расхлебаться (кивком головы он указал в сторону немцев) и всё. До своих вплавь доберёмся.

— Сколько до них? — спросил Борямба.

— Сейчас метров сто — не больше, — ответил Жора и плотно прижался к земле. — Господи, как их много-то.

— Много говоришь?! Ща проредим, — злобно процедил старшина.

"Максим" зарокотал, выплёвывая пули. Цепь наступающих гитлеровцев залегла под ураганным огнём. Когда пулемёт смолк — снова поднялась, но не вся. В одном месте зияла дыра — дело рук Забелина. Отрывистые, похожие на собачий лай выкрики немецкого офицера, законопатили просеку. Линия наступления вновь стала цельной.

— Да-а-а, — протянул Жора, — как будто и не стреляли.

— Вот так проредил, — согласился старшина. — Так, ребятки. Скоро говорить будет некогда. Скажу вам как на духу. Медали свои боевые заработал я трусостью. Только в опасности все назад норовят побежать, а мне, чем страшней, — тем быстрей я вперёд мчусь. Завсегда в первых рядах и ни разу не ранило. Вот вам оборотная сторона храбрости.

— Батальё-о-о-он!.. Штыки-и-и… примкну-у-уть!.. В атаку-у-у… за мно-о-ой… Ура-А-А — богатырским криком разнеслась по выжженной степи команда старшего лейтенанта.

Как один поднялись из окопов бойцы. Только Богучаров не дёрнулся с места. Пехота не по нему; он истребитель танков. Зажав в руках две связки гранат, сибирский охотник по-пластунски пополз вслед прорвавшимся за линию обороны "тиграм".

— "Неужели прослаб? Раз прослаб — расплачивайся", — была последняя мысль сержанта Богучарова.