Люциус Шепард - Новый американский молитвенник Страница 25

Интервью стартовало вполне благополучно. Я говорил о новом стиле, заученными от частого повторения фразами описывал свой метод и то, как я к нему пришел. Потом Ларри спросил:

— А вы верующий? Считаете ли вы себя верующим человеком?

— В церковь я не хожу, — ответил я. — Когда я был маленьким, мои родители постоянно переезжали. Так что я так и не привык бывать в церкви. Последняя церковь, которую я посещал более или менее регулярно, была в Бомонте, штат Техас, — большой кинотеатр под открытым небом, куда люди приезжали на своих автомобилях по воскресеньям, чтобы послушать проповедь. Помню, мне там нравилось. Целые семьи сидели на солнышке, жевали сэндвичи и слушали проповедника, который говорил в микрофон. Мне казалось, только так и нужно приходить к Богу. А обычные церкви… Мне в них как-то не по себе. Люди сидят рядами, как будто на семинаре по страхованию. Благочестивые такие. А мне всегда думалось, что благочестие слишком похоже на гордыню, чтобы быть добродетелью.

Сью, стоявшая позади оператора, энергично затрясла головой, показывая, что я слишком далеко зашел.

— А в Бога вы верите? — спросил Ларри.

— Дилан Томас,[30] кажется, сказал, что был бы дураком, если бы не верил. Вот и я скажу то же самое. Но дело не в том, во что я верю. К новому стилю это не относится. Бог, религия, распространение слова Господня… Этим пусть занимаются преподобный Трит и его коллеги. Если бы мы с Тритом были в автобизнесе, то он был бы производителем, а я — механиком. Моя работа заключалась бы в том, чтобы заставить машину бегать как надо. Новый стиль — это, по сути дела, светское приспособление, которое делает веру более эффективной.

— То есть усиливает то, что уже есть?

— Совершенно верно.

Ларри пошелестел лежавшими перед ним бумажками.

— Вы десять лет отсидели в тюрьме за убийство.

— Да. Убил человека в пьяной драке.

Подталкиваемый Ларри, я шаг за шагом описал процесс своего духовного спасения, после чего он сказал:

— Так, значит, тюрьма в некотором роде перевернула всю вашу жизнь.

— Я бы не хотел, чтобы у слушателей сложилось мнение, будто тюрьма перевоспитывает, — ответил я. — Все как раз наоборот. Из тюрьмы люди, как правило, выходят еще более ожесточенными и готовыми на более серьезные преступления, чем раньше. Будь я достаточно силен, чтобы противостоять тюрьме напрямую, со мной случилось бы то же самое. Но я был слаб. И нуждался в лазейке, чтобы проскользнуть незамеченным. Так что сначала новый стиль был для меня атрибутом веры. Не более того. Но потом я стал писать молитвы для зэков… и нашел в тюрьме свою нишу. Это помогло мне выжить.

Мы ушли на рекламу, и Ларри принялся болтать со мной, а цифровой образ Трита сверлил меня глазами с экрана, как наемный убийца, который видит свою цель. Когда мы снова вернулись в эфир, Ларри спросил у Трита, что о новом стиле думает он.

— У Сатаны гибкий язык, — ответил Трит, выходя из ступора и преисполняясь праведного гнева. — И Вардлин Стюарт наилучшее тому доказательство. Он утверждает, будто помогает верующим людям, а на самом деле — отвращает их от Бога. Он выдает себя за грешника, спасенного молитвой, а на самом деле — пестует культ собственной личности. Он притворяется, будто не вмешивается в вопросы религии, а между тем я слышал, что вчера вечером он призывал своих слушателей отречься от Иисуса Христа, Господа нашего.

— Это правда? — спросил у меня Ларри.

— Вовсе нет, — сказал я. — Я просто говорил им, что не стоит уповать на помощь Христа в решении мелких проблем. Таких, с которыми они могут справиться сами.

Ларри кивнул и заметил:

— Бог помогает тому, кто сам себе помогает, так?

— Вот именно.

— Кто дал тебе право решать, нужен людям Христос или нет? — Трит погрозил мне пальцем. — Преступник! Убийца! У тебя нет такой власти! Ты стоишь перед…

— Я думал, у нас будут дебаты, — сказал я Ларри. — А не соревнование, кто кого лучше обзовет.

Трит продолжал греметь:

— Ты стоишь перед нами, точно агнец. Смиренный и кроткий. Но каждое слово твое — кинжал! Ты убеждаешь людей в том, что вера — это обман, а спасение души — соревнование, которое можно выиграть, придумав лучший лозунг! Ты просто отступник! И больше никто. — Он вытащил откуда-то мой «Молитвенник» и поднял перед камерой. — Вот сатанинская библия. Смотрите, как она горит.

Он щелкнул зажигалкой, и книгу тут же охватило пламя. Должно быть, обложка была чем-то пропитана, потому что огонь так и гудел. Трит отшвырнул горящую книгу в сторону, где ее, вне всякого сомнения, поймал в надлежащий резервуар какой-нибудь раболепствующий прихожанин, и откинулся на спинку своего кресла, самодовольно и глупо ухмыляясь.

— Класс, отличная работа, — сказал я.

Ларри попросил преподобного успокоиться, на что тот ответил:

— Ларри, я не могу оставаться спокойным перед лицом отступничества. Мой долг христианина бороться со злом, где бы оно ни подняло голову.

— Вполне возможно, — сказал Ларри. — Но это моя программа, и я призываю вас обоих вести себя по-джентльменски.

Слегка смягчившись, Трит согласился взять на тон ниже, а я сказал:

— Нет проблем.

Тогда Ларри спросил у Трита, какие возражения вызывают у него люди, пишущие собственные молитвы.

— Никаких. Люди каждый день молятся своими словами, — ответил тот. — Но я возражаю, когда вот этот человек убеждает их, что слова важнее всего.

— Но я ничего подобного не говорю, — сказал я.

— А также, — продолжал Трит, — когда он склоняет их к пренебрежению старыми, проверенными временем, прекрасными христианскими молитвами. Такими, как псалмы Давида, к примеру.

— Насколько мне известно, — сказал я, — царю Давиду не доводилось ни платить по закладным, ни ездить по многополосным автострадам, ни находить мешочек травки у сына в шкафу. По-моему, христианская традиция настолько сильна, что вполне может себе позволить легкое обновление раз в пару тысяч лет.

— Предположим, что этот так называемый новый стиль и правда работает. Чьих же ушей достигают подобные молитвы? Уж не божественных, можете мне поверить! Этот человек учит ведовству. Он учит людей пользоваться молитвами как заклинаниями.

Трит производил на меня впечатление прожженного мошенника, и даже если бы у него на ладонях вдруг открылись стигматы, я все равно бы ему не поверил, но в его взгляде, устремленном на меня, читалась такая откровенная ненависть, что я не мог счесть ее поддельной.

— Да ладно вам! — сказал я. — Со времен Коттона Матера[31] и по сю пору стоит вам, священникам, углядеть хоть малейшую угрозу своей власти, и всегда начинается одно и то же. Вы пытаетесь отпугнуть людей от всего нового. Заклеймить его сатанинством или ведовством. Если мои молитвы — заклинания, то и все остальные тоже. Как и все вообще акты поклонения, обращения к божеству. Потому что все они направлены на то, чтобы получить от Бога власть над его Творением.

Сью наклонила голову и прижала ладонь ко лбу — от заготовленного ею сценария не осталось камня на камне. А Триту было наплевать, что я говорю. Каждый раз, когда я порывался что-то сказать, он затыкал мне рот проповедями и стихами из Библии либо разражался обвинительными речами. Однако, невзирая на внешнюю самоуверенность, чувствовал он себя явно неважно. Его пальцы нервно стискивали подлокотники кресла, а взгляд то и дело уходил куда-то в сторону. Когда Ларри попытался осадить его снова, Трит едва не захныкал и переключил все свое внимание на ведущего, убеждая его, как человека верующего, оставить свой профессиональный нейтралитет и встать в этой дискуссии на правую сторону. Богобоязненную. Ведь на карту поставлены души людей. Но Ларри не нравилось, когда его учили, как делать свое дело, и Трит, как я понял, ему тоже не нравился.

— Вполне возможно, — согласился он. — Но спасать души — это ваша работа. А моя — вести программу как полагается.

За этим последовал еще один вопль Трита, а потом я сказал:

— Ларри, мне здесь просто набили морду. Он не дал мне и слова сказать и все время нападал на меня лично. Может, дашь мне минуту, чтобы я ответил?

Ведущий слегка задумался, потом сделал кому-то знак отключить микрофон Трита и сказал:

— Минута пошла.

— Вот перед вами Монро Трит, — обратился я к камере. — Посмотрите на этого человека внимательно. Объявись такой на заднем крыльце вашего дома с пылесосом в руках и широкой улыбкой, и вы тут же захлопнете перед ним дверь, потому что знаете — его пылесос не проработает и двух недель. Но он торгует не пылесосами, он торгует Богом. Как тут не поддаться! И вы начинаете его слушать. Большая ошибка. Я вам говорю, посмотрите на него внимательно! Посмотрите на его костюм за пару тысяч долларов, на его рок-н-ролльный кок. С чего это он так выфрантился? Да с того, что ему надо делать шоу! Ведь он же Проповедник! У него и девочки на подпевках есть, и группа своя, и даже сцена — та самая арена под стеклянным куполом, которую он называет церковью. А захотите посмотреть его шоу, так он с вас три шкуры сдерет. Просто взглянуть, как он красуется на сцене со своим номером «Старая добрая религия на новый лад», и то в кругленькую сумму влетит. Ну еще бы: там ведь розовые лепестки с потолка сыплются. Голубки в воздух взлетают. Вот только Бог… Его вы там не найдете. Потому что все это — сплошная показуха. Просто еще один неудачник, ничего не добившись в шоу-бизнесе, решил перетащить свой давно набивший оскомину номер туда, где его ждет верный успех. В трясину организованной религии.