Лилия Курпатова-Ким - Библия-Миллениум. Книга 2 Страница 25

Вот, например, как эта растрепанная пожилая женщина, волокущая тележку, давя всем ноги и ругаясь, — она недовольная, у нее роль обиженной жизнью. Или вот мужчина, играющий роль жутко делового. У него сморщенный лоб, напряженные плечи, красное от телефона ухо, он идет быстрым размашистым шагом, натыкаясь на медлительных зевак из массовки.

Я тоже понимаю, когда какую роль мне играть. Сейчас я пассажир, я недовольна медленным транспортом, духотой и огромным количеством народа. Мое лицо изображает смесь страдания, стойкости и неудовлетворенности. И вся эта ситуация — с массовкой, женщинами, что портят мне обувь своими телегами, мужчинами, которым на меня плевать, и безмозглой массой, перекатывающейся день за днем в одних и тех же направлениях, мне не нравится.

Мне не нравится, что все так, как есть. У меня был выбор — смириться и искать в предсказуемой жизни свои прелести или же не смириться и пытаться что-то с этой самой жизнью сделать. Судьба предоставила мне шансы для реализации обоих этих вариантов. Я выбираю не мириться. Мне двадцать лет, это когда борьба — все еще естественное состояние души. Я иду к Ною, вместе мы задумали изменить мир.

Ной прославился реализацией программы по включению наркоманов в социум и признания их права выбора свободной смерти. Идея пришла к нему случайно — он читал книгу и дошел до главы, посвященной наслаждению. Речь шла о подопытных крысах, которым в мозг вживляли электроды, помогающие искусственно вызывать состояние эйфории. Крысе было достаточно нажать лапой на кнопку, чтобы разряд тока заставил ее почувствовать наслаждение.

Крысы, использовавшиеся в эксперименте, нажимали на кнопку непрерывно, не выходя из блаженства. Не реагировали на писк крысят, не ели, не пили и в конце концов умирали от истощения. Это же так просто! Наркоманию вылечить нельзя! Значит, нужно позволить тем, кто выбрал этот путь, пройти его до конца — ведь это их выбор! Открытие вроде ньютоновских — которое валяется на поверхности, пока кто-то достаточно внимательный и наблюдательный его не подберет.

К сожалению, Ной наспех куда-то засунул книгу, загнув уголочек страницы, и больше не смог ее найти.

Суть предложенной им программы заключалась в следующем: каждый гражданин, употребляющий наркотические вещества регулярно, мог зарегистрироваться в соответствующем комитете, получить удостоверение и направление на работу.

Некоторая часть его заработной платы шла на предоставляемое государством жилье и питание, а остальная — на выдаваемые ежедневно наркотические вещества. С утра, перед работой — для снятия неприятных симптомов и создания тонуса, во второй половине дня — снимающих усталость и вечером — расслабляющих по выбору.

Целью программы было постепенное «выведение» из общества опустившихся элементов. Предполагалось, что, после того как все наркоманы погибнут, программу закроют. Но случилось непредвиденное — система, легализующая наркоманию и признающая наркотики в качестве средства платежа, распространилась как лесной пожар.

В «государственные наркоманы» стали записываться целыми семьями. Страна превратилась в оазис сплошного кайфа, никто не уставал, все постоянно были в хорошем настроении и умирали от передозировки. Такой порядок вещей устраивал и народ, и государство, что производило наркотики теперь легально и в огромных количествах, синтезировало их новые виды, рассчитывало нормы возрастания доз.

Эволюция дала задний ход — кадры замелькали в обратном порядке. Вот Бог комкает женщину, запихивает ее обратно в ребро, всовывает его на место, достает из Адама душу, разбирает его и высыпает из кулака горсть земли. Ной случайно, не нарочно, создал пустеющий рай!

Я люблю этого человека, с его морщинами, книгами, возрастом и болезнями сердца. С его безграничной ненавистью к обычным людям — обывателям, с его тонким чувством прекрасного, с его страстью и нежностью ко мне.

Я застала Ноя за просмотром вечерних новостей. Транслировался ежегодный «Карнавал секса». По городу под восторженные вопли двигались платформы, на которых команды юношей и девушек занимались всеми возможными видами телесной любви. Взрослые отчаянно изображали из себя детей — таскались с разноцветными шариками, бежали вприпрыжку, держась за руки, игрались плюшевыми мишками и заваливались в кучу барахтающихся тел, удовлетворять свои завышенные сексуальные потребности.

— Когда я смотрю, как счастливы эти твари тем, что им нет нужды думать о завтрашнем дне, мне все больше хочется взять и прихлопнуть все это безмозглое месиво одним ударом! — в сердцах грохнул создатель происходящего, получивший пожизненную государственную пенсию за свою «социальную программу». Потом привлек меня к себе.

Мы поцеловались, опустились на мягкий толстый ковер и занимались любовью перед камином. Сухие потрескивающие поленья, мое шикарное, округлое тело создают иллюзию девятнадцатого, а может, даже восемнадцатого века — роскошь «государственного деятеля-пенсионера» иметь собственный дровяной камин и любовницу много моложе себя.

Окруженный тяжелой старинной резной мебелью, в глубоком зеленом кресле с вытертыми ручками, живущий в стенах, увешанных тысячелетними египетскими, китайскими, индийскими масками, Ной живет вне времени, вне пространства, вне хромированной утвари (стулья из нескольких металлических трубок и четырех полосок кожи, невесомые «шкафы» — одни металлические уголки, проволочный каркас, поперечная балка и полки-решетки, без дверей, без ручек, без тайны), вне асексуальных женщин — мальчиков-подростков, вне модного минимализма, предполагающего только контуры. В моде минимум всего — одежды, волос, тела, забот, работы, детей, ума. Уличная одежда — отражение общественного сознания. Все наружу, нечего прятать!

Отчаявшись спасти человечество при помощи свойственных людям пороков, Ной стал одержим идеей атомного взрыва. С маниакальным упорством он собирает сведения о механизме атомной бомбы.

Сутулый, морщинистый, патологически образованный, он ужасно страдает от того, что все чистое мировое знание, слежавшееся в недрах университетских библиотек и лабораторий, выплеснуто наружу, разбавлено десять к одному досужими псевдоучеными россказнями, называемыми «популярная литература» или «доступно о сложном».

— Я глубоко уверен — сложное не может быть доступным! В этом случае оно перестает быть сложным и становится доступным, а это две большие разницы! Чистое, прозрачное, подлинное знание, превращенное в мутный, бесконечно доливаемый и перерабатываемый поток!

Ной не дает мне читать книг, предварительно им не проверенных:

— Если ранее человек, подлинно интересовавшийся каким-то вопросом, шел и изучал настоящую научную литературу, читал ее, вникал в сущность, сопоставлял и делал выводы — одним словом, учился и думал, то теперь же испытывающий интерес по какому-либо поводу с легкостью идиота окунается в отстойник мирового знания, именуемый INTERNET, и хватает по-быстрому все относящееся к теме.

В итоге у него в голове оседает иловая масса, создавая ощущение сытости, и он начинает мучить окружающих своей интеллектуальной отрыжкой. Не говоря уж о том, что домохозяйки, покупая красочные энциклопедии типа «Коротко обо всем на свете» или карманные книжечки «Полная сокровищница мировой философии», становились жутко учеными всезнайками и начинали беспокоиться по поводу: «А не кажусь ли я слишком умной?»

Ной не считает меня домохозяйкой. Хотя я, в сущности, была бы не против. Готовлю ему еду (очень стараюсь), убираю его рабочий стол, мою посуду — и испытываю радость от всего этого! Занимаюсь домашними делами в его квартире с необыкновенной серьезностью, представляя, что я в какой-нибудь телепередаче для домохозяек рассказываю, как надо готовить то или иное блюдо, заваривать чай, правильно мыть пол и так далее. Очень забавно. Правда.

Иногда мы ходим гулять.

— Город напоминает гигантскую личинку, которая одним свои концом поглощает миллионы тонн жратвы, километры выложенного на прилавках съестного, а с другого своего конца выбрасывает миллионы тонн дерьма. И растет, растет, растет! Наполненная мелкими двуногими тварями, которые множатся, делятся, жрут, спят и ни о чем не думают.

Мы шли по центральным улицам, предаваясь упоительному презрению к миру, к его обитателям, к их жизни, проблемам, источникам радости и огорчений. Мы ужасные сплетники, изощряющиеся в высокохудожественном, интеллектуальном злословии.

Нам навстречу движется бесконечный поток тварей обоего пола, рыгающих, трясущих жирными животами и обвислыми грудями, жрущих и пьющих на ходу, сидя в кафе, в парках, на ступенях театров и университетов. Жадно втягивая ноздрями дым мангала ближайшего бистро, я безудержно представляю себе, как все это месиво плоти начнет визгливо метаться, в панике топча друг друга и визжа от боли и ужаса, погибнет под обломками зданий или сгорит заживо. Вот так вот аппетитно, паленым мясом и кипящим жиром, запахнет поджаренный город.